Театр одного зрителя
Шрифт:
Доктору вопрос показался странным, и он удивлённо спросил:
— А разве он сам не даёт объяснений?
— Да несёт какую-то белиберду. Говорит, что история человечества замешана на крови, а в учебнике всё оболгано. Говорит, что он принадлежит к роду человеческому планеты Земля и не является собственностью государства.
«Кажется, страсти накаляются», — подумал доктор и не ошибся. Нарастающему возмущению голоса, казалось, не было предела:
— Он много чего говорит, а теперь ещё весь класс настроил против меня, как классного руководителя. Я из этого класса хотела сделать образцовый,
Всё-таки доктор не ожидал такого напора и растерянно спросил:
— Он кого-то оскорбил своим поведением?
— Нет, конечно, — несколько смущённо прозвучал ответ. — Он воспитанный мальчик, но его мысли…
Спустя мгновение старческий голос деловито сообщил:
— Доктор, вообще-то я звоню по поручению нашего директора. Завтра педсовет. Вы не могли бы заглянуть к нам в школу? Наши педагоги хотят посоветоваться с вами.
— Хорошо, зайду, — так же деловито ответил доктор.
Доктор показал взглядом, что уже можно принять следующий звонок, но ведущий решил сам задать вопрос:
— В предыдущей передаче вы сказали, что насилие над собой бывает только в первый раз? Как это понимать?
Доктору понял, что ведущий опасается давать новые звонки в студию. «Ценность согласования определяется скрупулёзностью циркуляра, спущенного сверху», — подумал доктор и посмотрел на ведущего.
Ещё во время предыдущей передачи доктор обратил внимание на шрам под бровью ведущего и теперь, кивком головы намекая на шрам, спросил:
— Помните свои первые драки? Вы с самого начала могли ударить первым?
— Нет, — удивлённо произнёс ведущий. — Вначале бил только после того, как меня уже ударили. Будто после этого я получал какое-то моральное право на удар.
— А что было потом, — поинтересовался доктор.
— А п-п-отом я просто заставил себя ударить первым.
— И после этого всегда могли бить первым?
— Не помню… — ведущий пожал плечами. — Наверно, да. Если противник был слабее, то бил не задумываясь.
— А вы можете вспомнить своё состояние в тот день, когда ударили первым? — не отставал доктор.
— Насколько помню, я это заранее так решил. Потом ударил, он упал.
— И всё? — деланно удивился доктор, подумав: «Интересно, как он дальше будет выкручиваться со своим заданием — не допускать звонки в студию?»
— Нет. Потом я сплюнул, — презрительно добавил ведущий, нервно теребя листок бумаги. — Теперь всё.
«Наверно, на листке домашняя заготовка с безобидными вопросами, — подумал доктор. — Ничего, сейчас найду твою слабину», — и с удовлетворением произнёс:
— То есть вы сознательно подавили в себе нечто, что мешало перешагнуть этот психологический барьер. Да?
Ведущий кивнул головой, а доктор, для большего эффекта, ещё мгновение выждал и глубокомысленно заявил:
— Вот это «нечто» — и есть кусочек человечности. Просто у вас этот кусочек вылетел с плевком, а у насильника со спермой,
когда он впервые воспользовался «благами» тюремной жизни. Помните наш прошлый разговор?Ведущий дёрнулся от такого сравнения, но быстро справился с собой, и с ироничной усмешкой спросил:
— Получается, что я совершил над собой такое же насилие, как и насильник в тюрьме?
— Не думаю. В противоположность насильственному наслаждению в тюремных условиях, вы хотели получить истинное удовлетворение на воле.
— Какое ещё там удовлетворение и наслаждение? — возмутился ведущий. — В тюрьме к насильнику его жертва не приставала, а мне, что было делать, если он сам полез в драку?
— Видимо, на это были причины, — парировал доктор. — Что-то же было. Помните?
— Конечно, помню. Я дал всем покататься на своём велосипеде, а ему не дал, — с ухмылкой ответил ведущий.
— Странно…
— Я хотел немного посмеяться над ним, — пояснил ведущий.
— Почему? Скажите, — настойчиво потребовал доктор.
Ведущий смутился:
— Не помню, — но, пересилив себя, пояснил:
— Он лучше меня играл в футбол, — и слегка покраснел.
— Я вас понимаю. Футбол — игра зрелищная, и красивой игрой можно завоевать симпатию у длинноногой пассии. Однако нашёлся кто-то и затмил вас. А теперь постарайтесь понять то, что я скажу сейчас. Если бы вы тогда ударили неосознанно, в пылу гнева, защищая что-то справедливое, по совести, то этот психологический барьер не был бы преодолён. Однако вами двигала зависть и злоба, а не чувство справедливости.
— Доктор, почему вы так думаете? — недовольным тоном перебил ведущий. — Я же просто хотел немного подшутить, — но доктор невозмутимо продолжил:
— Вы были с ним один на один, когда ударяли?
— Нет, нас была компания. Я же сказал, что свой велосипед давал покататься, — раздражённо ответил ведущий.
— Скажите: а если во дворе были бы только вы, ваш велосипед и он?
— Я бы катался на велосипеде, а он просто смотрел бы или пошёл бы домой, — недовольным тоном ответил ведущий. — Может быть, я и ему дал бы покататься.
Доктор не смог удержаться от менторского тона:
— Дело в том, что те или иные запреты присущи всем людям. Нарушить их, можно только сознательно преодолев психологический барьер. К примеру, если мальчик ударил девочку, сознавая, что она слабая и побоится дать ему сдачи, то, повзрослев, он, не задумываясь, сможет избивать свою жену. Осознанные действия создают определённые связи в мозгу, и в вашем случае возникла порочная связь.
Настроение у ведущего резко упало, и он мрачно произнёс:
— А что если сын подрастёт и схватит отца за руку? Что тогда?
Доктор почувствовал, что задел какую-то струну личной трагедии ведущего и постарался ответить безразличным тоном:
— Тогда избиения прекратятся, но как только сын покинет отчий дом, побои возобновятся. Что касается вашей драки, то в тот день вы сознательно хотели унизить этого футболиста, чтобы компенсировать свою зависть и злобу.
— Но ведь и сын, который схватил отца за руку, преодолел какой-то психологический барьер. Выходит, он тоже что-то нарушил? — агрессивно произнёс ведущий.