Театр про любовь (сборник)

Он молчит.

Решайся! Понимаешь, я очень устала… оттого, что Мариша все время играет мужчин… У нас получается какой-то театр кабуки. Дамы играют кавалеров! А так хочется настоящего партнера… И вот наконец-то! Пришел ты – партнер, мужчина. Как я соскучилась… по истинной «Лиле». Я все-таки актриса, а не… грибник. Ха-ха-ха!.. Ну! Ну, сыграешь?

Он молчит.

Ха-ха-ха. Я поняла, на кого ты похож… нет, не на сайгака. Ты похож на Альдо Моро, которого захватили террористы! Ха-ха-ха… Я так волнуюсь играть с тобой… просто ужас… В последнее время у меня мало сценической практики…

Он. Хорошо!.. Давай осуществим эту дегенеративную затею! Которая… как…

Она. Как все мои затеи… и так далее!

Он. Хорошо! Я буду играть с тобой в третьем часу ночи.

Она (задумчиво). Мы будем играть… в ожидании Фортинбраса.

Он. Которая никогда не придет…

Она. А разве это важно? Важно ждать… Это так замечательно, когда есть кого ждать. Кстати, мы узнаем заранее о ее приходе. У нее привычка: как только она просыпается – сразу включает магнитофон. Она не может ни секунды без этих диких звуков. Ну, как я в свое время! Ха-ха-ха…

Он. Учти! Я соглашаюсь, не потому что я… я…

Она. Употреби слово «боюсь». Лучше слова все равно не найдешь…

Он (кричит). А потому что ты – истеричка! Психопатка! Если я не соглашусь, у тебя возникнет очередной сумасшедший пунктик. Как сейчас этот пунктик с грибами. (Остановился)

Она. Ты замолчал, чтобы я еще высказалась про волнующие грибки. А я молчу. Заметь, я молчу!

Он (взбешенный тем, что так просто попался). Ты – сумасшедшая, понимаешь? У тебя – неустойчивая психика!

Она (сокрушенно). Да, да… Только жаль, что ты так повторяешься. Даже страх тебя не извиняет.

Он (заводясь все больше). Тебя выгнали отовсюду! Твое имя не могут слышать! В кино! На радио! Волосы у людей встают дыбом…

Она. И на телевидении со вчерашнего дня, не забудь…

Он. Да! Да! И на телевидении! Это я рекомендовал тебя на роль.

Она. Маляра…

Он. Сколько красноречия для этого потратил… А! Но я уверен – ты нарочно туда не пошла! Нарочно! Потому что ты – садистка!

Она (нежно). Пардон, но мне как-то не приглянулось играть маляра, в то время как она будет играть – меня… Меня! Она! А я – маляра!

Он (не слыша и не слушая). Если хочешь знать… Тебя держали в театре из-за меня! Из-за меня, понятно? Я унижался! Я кланялся, и они тебя держали! Не из-за твоего великого таланта, на твой талант они плевали, поверь!

Она. Верю. Верю, что на талант они плевали. Ха-ха-ха!

Он. Но ты умудрилась упиться на гастролях и упасть на клумбу перед гостиницей. Нет, единственное, что я хочу, – это забыть тебя, понятно?

Она. Забыть – это понятно. (Усмехнувшись.) Хотя забыть – это такая роскошь…

Он. Я хочу забыть, что я имел к тебе хоть какое-то отношение. Я хочу забрать кроссовки.

Она. И тренировочные брюки.

Он. И забыть, забыть, забыть – все, как страшный сон. У меня другая жизнь, другая семья…

Она (сокрушенно). Да! Да! И не одна…

Он. И не одна. У меня семьи, жены, тещи, дети! И все просят! И всем нужно! И я снимаюсь, звучу по радио, теперь уже пишу пьесы. И все мало! И все твердят, что я жадный. А я усталый. Усталый! Вчера у меня поломалась машина… и я ловил такси на Арбатской площади… под огромным своим лицом на кинотеатре «Художественный»… Я бегал под собою потный, маленький… И думаю: какое я имею к нему отношение? У него улыбка размером с автомобиль… Зуб больше, чем весь я… И никаких проблем! А я должен бегать, догонять, добывать и, главное – вовремя за вас всех отвечать! А я устал! Я снимаю с себя ответственность, хотя бы за тебя! После всего этого жуткого представления.

Она. Давай тебя жалеть! Я всегда хорошо умела жалеть.

Он. Учти! Я возьму кроссовки… и брюки… И навсегда… Нет, это сплошная паранойя! Играть пьесу… в третьем часу ночи… Ей втемяшилось… Послушай, ты достаточно взрослая баба! Тебе уже…

Она. Пожалуйста, не говори, сколько мне лет… Пощади меня, родной…

Он. Ты сидишь в этой страшной квартире – одна… И все время что-то выдумываешь… И про грибы… какие-то… Ну хорошо, тебе втемяшилось играть! Ради бога! Играй! Всю пьесу будешь играть?

Она. Всю не успеем. Фортинбрас скоро проснется…

Он (бешено). Послушай, ты!

Она. Давай сразу к развязке – где убийство.

Он (вопит). Я в двадцатый раз повторяю: какое убийство? Где там убийство?

Она (будто не слыша). Значит, четыре последние сценки… Думаю, уложимся. Ха-ха-ха!

Он. Начинай! Начинай!

Она. Ха-ха-ха! Смешно… Так волнуюсь играть… Впрочем, это со мной всегда… Я даже в театральном всегда умирала от страха. Сижу за гримировальным столиком, накладываю от ужаса тонну грима и говорю себе в зеркало: «Нина, ну ты же красивая женщина. А красивая женщина может позволить себе все! Вперед!» И только так – шла! И играла!

Он. Начинай! Начинай!

Она. Итак, играем всего четыре последние сценки… (Ставит на стол вермут, пододвигает кресла.) Всего-то четыре сценки, про убийство, а разговоров, разговоров!

Он. Что это ты делаешь?..

Она. Выставляю на стол твой вермут… И мои грибочки… Чтобы как-то обозначить первую сценку в ресторане… Пить твой вермут не буду, не бойся, как и ты, надеюсь, не тронешь мои грибочки? Ха-ха-ха! Итак, в тот день он увидел ее в… во всеоружии ее тогдашней губительной красоты…

Он. Ты это говорила.

Она. Но как приятно повторять. Ха-ха-ха. Это была их третья встреча. Но, как и при первых двух, он сказал ей: «Идем!» И она пошла… побежала – собачка у булочной… Здесь можно для выразительности включить пленку с радостным собачьим визгом. (Изображает.) Ха-ха-ха! Короче, они пришли в ресторан. Заметь, действие идет, а мы обходимся без твоих слов. В ресторане можно обходиться совсем без слов. Потому что он болтал о чепухе, а она все ждала, когда он спросит о судьбе несостоявшегося лже-Мартиросика. Но он так и не спросил о злосчастном плоде. Ха-ха-ха! И тогда она почувствовала бешенство. Понимаешь, его беда была в том, что он видел ее всегда в любви – собачкой у булочной. Он не знал, что в детстве ее звали психованной. Потому что, когда на нее накатывало… Ха-ха-ха! И еще он не знал главного: как они рядышком – любовь и ненависть. Знаешь, совет: ты всю их болтовню в ресторане выбрось из пьесы. И вместо этого вставь то, что она думала. Точнее, вспоминала… Еще точнее – никогда не забывала… Как в десять лет она обожала девочку из своего класса. Это была раскрасавица девочка… с роскошными волосами… Как она ее любила! Но та совсем не хотела с ней дружить. А она безумно хотела и бешено ревновала ее ко всем ее подругам. И вот как-то зимой… эта девочка играла в снежки… И она подошла и включилась в игру. Она кинула в девочку снежок, та засмеялась и не ответила ей. Девочка кидала снежки в своих подруг… Она почувствовала ярость. В мгновение она превратила игру в снежки в побоище. Все разбежались – она осталась один на один с обожаемой девочкой. Она яростно кидала в нее снежки, она залепила ей снегом все лицо, а та только смеялась. Она била ее снежками в упор, а та в ответ – хохотала! Хохотала, хохотала, хохотала! И тогда она стала на колени и, зарыдав, поползла к ней по снегу… Она протягивала к ней руки, она молила: «Витя, художник, я здесь! Я Нина!» Ата смеялась, смеялась ей в лицо… И вот тогда в ресторане… Она вдруг услышала тот смех, который преследовал ее всю жизнь… (Швыряет тарелку с грибами на пол.)