Театр в квадрате обстрела

— Ше вы каркаете? Ше вы играете мне на нервах? Товарищ командир! Ше эти шакалы вгоняют меня в тоску? Душа горит.

Но и у самого товарища командира лейтенанта Кедрова душа горит. Он рвется в поход. И вдруг — редкая, счастливая удача! Появляется командир соединения и передает лейтенанту секретный приказ: ночью выйти в море и высадить на вражеском берегу разведчика. Если обнаружат — драться до последнего. В крайнем случае — взорвать катер.

Между тем начинается концерт по случаю возвращения из похода боевых катеров. Первое отделение — самодеятельное, силами команды «Орленка». Вперед выступает Жора:

— Для начала в своем репертуаре выступит артист Георгий Бронза. Попросим! (Аплодисменты.) Еще! Еще! Он это любит! Где вы, товарищ Бронза? Ах, это я. Пожалуйста!

На Молдаванке музыка играла, Там веселился молодой матрос…

Свидерский поет лукаво и задушевно. Слушают моряки на пирсе. Слушают моряки в зрительном зале.

Мы уплывали и возвращались. Парней одесских знают все моря, Но никогда мы так не волновались, Когда родной мы видели маяк!..

Лейтенант Кедров — артист Кедров — следом за Бронзой поет матросскую песню о кочегаре:

Товарищ, мы едем далеко, Подальше от грешной земли…

И затихает зал, взволнованный матросской судьбой. И вдруг — чей-то голос:

— Шефы приехали! Артисты Ленинградского театра музыкальной комедии!

Они приехали к героям спектакля, как ежедневно приезжали к морякам, защищавшим Ленинград.

Жора объявляет солистов театра Пельцер и Камкова. Оркестр дает широкий, мощный аккорд, и начинается матросский танец — матлот. Пельцер — в матросском костюме, в брюках. Каждое движение отточено, темп нарастает. Матлот переходит в «Яблочко». Пляска Пельцер становится феерической… Вернувшись домой, Пельцер найдет в преподнесенной ей вазе записку, написанную Вишневским с его обычным обращением: «Привет!» и подписанную всеми тремя авторами: «И в концерт моряков — как бомба ворвалась Пельцер… Ваш танец синтетически показал все пляски и ухватки моряков за 25 лет. Сделано блистательно. Примите скромный подарок».

На пирсе энской военно-морской базы быстро наступает ночь. Все расходятся, только Киса, кокетливая знакомая Эдди Чижова, почему-то норовит задержаться подольше. «Орленок» готов к выходу в море. Ждут только разведчика, чтобы доставить его на вражеский берег. И вот закутанная в плащ фигура подходит к трапу. Пароль верен. Но что это? Кедров узнает Елену! Значит, в логово врага пойдет она?!

Падающий занавес возвращает зрителей к действительности.

Первая картина второго акта передает обстановку жизни блокадного города. Место действия — дамская парикмахерская на Невском. Здесь сидят женщины, сидят в очереди, чтобы сделать прическу и маникюр. В авоськах — бутылочки с керосином, вознаграждение мастеру Ардальону Васильевичу. Пузырек с керосином — целое богатство. Прическа и маникюр — едва достижимая роскошь, расточительство. Эти приметы жизни говорили о блокадном быте не меньше самых подробных и пространных описаний.

Приходит Киса, за ней — Чижов. Он ревнует Кису к мастеру, с которым та о чем-то шепчется. Чижову начинает казаться, что он где-то видел этого человека. А Киса шепчется с мастером отнюдь не о прическе. Это встреча шпионки с начальником разведывательной группы. Передаются сведения о ночной операции катера «Орленок». Артистка Болдырева перевоплощается: Киса из лукавой и кокетливой чаровницы превращается в холодного, расчетливого врага. Чижова озаряет воспоминание: он видел этого типа в Гамбурге, когда перед войной служил ресторатором на пароходной линии Ленинград — Гамбург. Значит, парикмахер — фашист. Чижова охватывает ужас. Ему уже не до ухаживаний. Что делать?

…А катер «Орленок» подошел к заданной точке Финского залива. Елена прощается с лейтенантом Кедровым — между молодыми людьми возникли лирические отношения. Может быть, им суждено сразу оборваться?.. Прыжок. Разведчица исчезает в волнах.

Квартира немецкой разведки. На стене — портрет Гитлера и фашистский флаг со свастикой. Офицеры ждут из Ленинграда агента под шифрованным номером «06». Появляется Елена. Ее встречают галантно, предлагают стакан вина. Елена поднимает бокал и поет вызывающую песню разведчицы, слова которой имеют второй план — непонятный фашистам и очевидный для зрителей:

На лице моем — черная маска, Пусть в засадах враги сторожат, Где с дороги свернет даже смелый с опаской — Я, девчонка, иду не дрожа… И одна лишь звезда надо мною Там сияет всю ночь в вышине. Я вам тайны своей ни за что не открою, Но свою вы расскажете мне!

После многочисленных арий прекрасных покорительниц мужских сердец Лидия Колесникова пела песню разведчицы, созвучную событиям времени и принадлежащую девушке-ленинградке, каких сотни сидели в зрительном зале. Сейчас эти девушки слушали любимую артистку затаив дыхание, позабыв даже о приготовленных для нее цветах.

Смелая разведчица получает интересующие ее документы. Но в этот момент приходит донесение, переданное Кисой парикмахеру. Елена разоблачена. И тогда девушка бросает в лицо фашистам слова ненависти и презрения.

Колесникова еще на репетиции тревожилась, как произнести монолог своей героини. Артистка вспоминала, как играл этот эпизод пьесы Всеволод Вишневский во время генеральной читки. Тогда многие плакали. Помнила артистка и записку Вишневского, присланную перед самой премьерой: «Сцена в гестапо — одна из сильнейших сцен в спектакле. Ввиду того, что советское правительство требует международного суда над Гитлером, необходимо обыграть портрет Гитлера. Поймите эту политическую сторону спектакля. Елена должна срывать портрет и флаг, вызывая конкретную политическую реакцию зрительного зала. Советская девушка, указывая на портрет Гитлера и мужественно говоря, что попадет и этому, делает нужное сценическое и политическое дело».

Современному читателю слова драматурга, да и сам эпизод пьесы могут показаться немного наивными. Не забудем, однако, что речь идет об оперетте. Драматурги учитывали ее законы. Свои дополнительные законы диктовало время. Воображение зрителей, воочию видевших ужасы войны и блокады, требовало от искусства прямых и простых решений. Людям хотелось видеть, как будет сорван со стены портрет ненавистного, оголтелого выродка. И авторы пьесы чувствовали это. Тем важнее было сочетать политическое звучание спектакля с его эмоциональным воздействием. Поэтому монолог Елены становился одним из центральных звеньев постановки.

Артистка решила отказаться от привычных в старых спектаклях эффектных поз, по-опереточному звонких интонаций. Она говорила сейчас от сердца русской девушки, готовой ради счастья родины пойти на смерть:

— Куда бы вы ни крались, ни кинулись, — всюду Россия… Россия стала родной, дорогой всем людям, всем, у кого сердце в груди, живая душа… Когда думают о борьбе, о крахе и смерти Гитлера, говорят Россия!

В одном из кресел затемненного партера сидел старший лейтенант артиллерист Нестеров. Он еще раньше читал отрывки из пьесы «Раскинулось море широко» в газете, а сегодня случайно попал на премьеру. Вечером, вернувшись в свою часть, он напишет артистке: «Я совершенно не знаю Вас, но никогда не забуду образ ленинградской девушки Елены, созданный Вами. Образ, который я представил себе тогда, темной ночью, в землянке переднего края, — этот образ я увидел на сцене. Его, мой образ, создали Вы, как будто подслушав меня. Спасибо Вам за Вашу прекрасную игру, захватывающую, заставляющую забыть разницу между сценой и жизнью. Спасибо за Елену».

…Приближается развязка. Немцы взбешены. За дверью раздается стук чьих-то тяжелых сапог. Офицер, разоблачивший Елену и вызвавший конвой, кричит:

— Эй, сюда! Взять!

Дверь распахивается.

На пороге — лейтенант Кедров, боцман, Миша и Жора. Они решили прорваться к берегу и спасти девушку. Теперь надо вместе с захваченным немецким офицером выйти обратно к спрятанному в камышах катеру. Но фашисты уже подняли тревогу…

Третий, последний акт. На пирсе нашей базы с нетерпением ждут возвращения «Орленка». Командир соединения катеров благодарит Чижова за помощь в разоблачении парикмахера. Полдела сделано. Остается таинственный «06».