Театральное наследие. Том 1
Шрифт:
4. Здание театра и децентрализация дела
Учреждение при театре драматических курсов чрезвычайно помогает решению важнейшего вопроса о расширении сферы общедоступных театров. Допустим, что в центре города существует уже проектируемый общедоступный театр. Удовлетворит ли он в полной мере нарастающей в населении из года в год потребности в драматических представлениях? Центральный театр будет вполне доступен для жителей прилегающих к нему местностей. Те же, кто отброшены от центра, населяющие окраины города и фабричные местности за чертой его, все так же будут искать удовлетворения потребности, как ищут сейчас. Этот вопрос разрешится сам собой. Московский общедоступный театр вместе с его курсами с течением времени будет в состоянии выделять из себя как побочные спектакли, так и отдельные небольшие группы. Если со временем город найдет необходимым устройство, помимо центрального театра, еще одного или двух,
Ввиду этого, чем скорее он осуществится, тем скорее приблизится к осуществлению и вопрос о возможно широком распространении в народе просветительного влияния театра.
{70} Вот почему составители настоящей записки предлагают следующее: пока образуется компания акционеров или пайщиков, которая возьмет на себя постройку театрального здания, пока будет разработан и утвержден устав ее, пока затем театр будет выстроен, дело Московского общедоступного театра должно начаться в одном из существующих частных театров. Такое начало скромнее, чем если бы ждать постройки собственного здания, но зато вернее поведет к намеченной цели и без крупных материальных жертв даст всесторонний опыт, обнаружив на практике достоинства и недосмотры проектируемого предприятия. Оно слишком большое, чтобы было благоразумно приступить к нему сразу. Гораздо вернее приблизиться к нему с теми скромными расчетами, какие дает прилагаемая ниже смета. Чем меньше первоначальный размер предприятия, тем меньше ошибок. При полумиллионном бюджете без практики неминуемо будут и крупные ошибки. И наоборот, эти ошибки будут тем незначительнее, чем медленнее будет расширяться дело. Мало того, и составить акционерную компанию с капиталом от трехсот тысяч до полумиллиона будет гораздо легче, когда успех предприятия, в котором трудно сомневаться, будет, так сказать, воочию, на глазах всей московской публики, когда дело Московского общедоступного театра будет уже начато, хотя бы и в наемном здании. Оно должно быть средних размеров. Гг. предприниматели дешевых театров почти всегда предпочитают большие размеры с тем расчетом, чтобы праздничными сборами окупались в значительной мере расходы по театру. Это, конечно, имеет свое основание с материальной точки зрения. Совсем иначе следует смотреть на дело с точки зрения художественной. Драматический театр принципиально не должен быть слишком большим. Впечатление всегда рассеивается в очень обширном зале. Такие театры, как Солодовниковский, гораздо более пригодны для больших музыкальных и феерических представлений, чем для драматических. А художественность впечатления должна быть всегда руководящим мотивом в деле Московского общедоступного театра. Важно не то, чтобы дать возможность небогатому человеку вообще попасть в театр, важно дать ему за небольшую плату все те удобства для восприятия художественного впечатления, какие более состоятельный обыватель имеет в дорогом театре. Спектакли должны быть ежедневные. Всех спектаклей в течение сезона (кроме первого года) насчитывается около двухсот десяти. Цены на места должны соответствовать приблизительно утренним спектаклям императорского Малого театра и театра г. Корша, то есть от 2 руб. до 10 коп. за место. При этом администрации театра предоставляется право давать один раз {71} в неделю спектакль по возвышенным ценам и один раз в неделю (также по возвышенным ценам) с благотворительной целью — преимущественно в пользу московских городских участковых попечительств о бедных.
В праздничные дни предполагается давать, кроме вечерних, еще и утренние спектакли, на которые известная часть билетов должна рассылаться бесплатно воспитанникам городских и слушателям воскресных школ.
Вл. Немирович-Данченко
{72} Из писем Вл. И. Немировича-Данченко К. С. Станиславскому
1898. Июня 21[17]
… В Вашем письме есть важное место. Несколько слов, брошенных почти вскользь, требуют уяснения.
Ставить ли нам «Между делом» и проч. и не изменят ли эти пьесы физиономию театра, дающего «Федора», «Антигону», «Шейлока», «Уриэля», «Ганнеле» и т. д.?[18]
Для меня этот вопрос решен давно.
Если театр посвящает себя исключительно классическому репертуару и совсем не отражает в себе современной жизни, то он рискует очень скоро стать академически-мертвым.
Театр — не книга с иллюстрациями, которая может быть снята с полки, когда в этом появится нужда. По самому своему существу театр должен служить душевным запросам современного зрителя. Театр или отвечает на его потребности, или наводит его на новые стремления и вкусы, когда путь к ним уже намечается. Среди запросов зрителя есть отзывчивость на то, что мы называем
«вечной красотой», но — в особенности в русском современном зрителе, душа которого изборождена сомнениями и вопросами, — в еще большей степени имеются потребности в ответах на его личные боли.Если бы современный репертуар был так же богат и разнообразен красками и формой, как классический, то театр мог бы давать только современные пьесы, и миссия его была бы шире и плодотворнее, чем с репертуаром смешанным.
Новые пьесы потому и привлекают зрителей повсеместно, что в них ищут новых ответов на жизненные задачи. «Цена жизни» и «Вторая молодость»[19] не оттого имеют большой внешний успех, что в первой имелись бы большие художественные достоинства, а вторая сильна своей мелодраматической {73} гаммой, а потому, что та и другая в сценичной форме захватывают обширный круг мучащих современного зрителя вопросов.
Хороший театр поэтому должен ставить или такие пьесы из классических, в которых отражаются благороднейшие современные идеи, или такие из современных, в которых теперешняя жизнь выражается в художественной форме.
Держаться только одних первых пьес мы не в силах — у нас нет для этого ни средств, ни труппы. Держаться одних вторых не можем за отсутствием богатого современного репертуара. Поэтому мы поплывем между Сциллой и Харибдой. В особенности в Москве, когда и те и другие пьесы ставятся плохо, и в особенности в первый год, когда мы сами должны определиться.
К первым великолепно подходят «Федор» и «Антигона». Я не считаю «Уриэля», где Вы дадите новую форму, но не содержание. Я не могу считать и «Шейлока», потому что «Шейлок», как он мне представляется на нашем театре, будет отнесен к созданию чистого искусства и — поверьте — ничего не скажет ни уму, ни сердцу современного зрителя, который не может всей душой отозваться на красивый роман Порции (отчего я и думаю, что эта пьеса самая удобная для благотворительных спектаклей с их сытою, всем довольною публикой, избегающей яркого отражения современного на сцене). Это будет, конечно, хорошо, но не то, что «Федор» и «Антигона».
Остальные же намеченные нами классические пьесы, как «Много шума», «12-я ночь» или «Усмирение своенравной», или Мольер, за исключением разве замечательнейшей из его комедий «Тартюф», — все это может быть серьезно только в глазах юношества, еще не научившегося ставить выше всего общественные вопросы собственной жизни[20]. Для взрослых же посетителей театра эти пьесы могут с большим преимуществом заменить водевили от Сарду и Ростана до Мясницкого включительно[21]. И только. Возлагать на эти пьесы, хотя они и классические, большие расчеты, значит, заведомо заблуждаться. Отдавать им целый вечер — это почти та же, что отдавать вечер «Романтикам», «Sans-Gкne», «Сирано», «Принцессе Грезе» и т. д., а в материальном отношении даже менее выгодно.
Вот почему я так настойчиво с прошлого лета прошу добиться такой сценической техники, чтобы «Много шума», «Усмирение своенравной», «12-я ночь» могли идти вторыми пьесами. Пусть Стороженки и Веселовские[22] называют меня изувером, но я не могу переменить своего мнения, что все эти пьесы — красивые, художественно исполненные шутки — не больше. Они {74} нужны, потому что в них больше мастерства и таланта, чем в тех шутках, которыми публика любит забавляться. Они нужны, потому что в благородных образах без пошлостей и без сальностей развивают вкус к изящному, и все-таки они только шутки, которым грех отдавать всю свою творческую фантазию и энергию. Даже серьезнейшая из всех этих пьес — «Тартюф» — изобилует таким количеством преувеличений на наш взгляд, что она только умнейшая и серьезнейшая из этих шуток[23].
Вы сами согласны со мной, потому что при постановке «Много шума» и «Двенадцатой ночи» не находите нужным строго держать свою фантазию в известных рамках и позволяете шалить, что называется, «сколько влезет». И прекрасно делаете.
Раз стать на мою точку зрения, то понятно будет, что для современного театра, желающего иметь значение, пьесы Гауптмана и даже менее талантливого Ибсена серьезнее и важнее этих шуток гениальных поэтов Шекспира и Мольера. Поэтому-то я с такой охотой включаю в репертуар «Колокол», «Ганнеле» и даже «Эллиду», «Призраки», «Нору» и т. п.[24].
Что я гонюсь не за внешним успехом, это доказывается выбором «Эллиды» и еще более — «Чайки». В этой последней отсутствие сценичности доходит или до совершенной наивности, или до высокой самоотверженности. Но в ней бьется пульс русской современной жизни и этим она мне дорога.
Мое с Вами «слияние» тем особенно ценно, что в Вас я вижу качества художника par excellence[25], которых у меня нет. Я довольно дальновидно смотрю в содержание и его значение для современного зрителя, а в форме склонен к шаблону, хотя и чутко ценю оригинальность. Здесь у меня нет ни Вашей фантазии, ни Вашего мастерства. И поэтому, я думаю, лучшей нашей работой будут пьесы, которые я высоко ценю по содержанию, а Вам дадут простор творческой фантазии. Таков прежде всего «Федор».