Тебе держать ответ

— Тогда, видимо, мне остаётся порадоваться, что я вовсе не так силён и внушителен, как лорд Грегор.

— О да, — сказала Бетани. — Но это только так кажется. Это ведь только с виду.

Он поднял голову и встал с колен. Теперь она смотрела на него снизу вверх.

— Я могу сказать твоему мужу всё то, что сказал тебе?

— Не надо. Я сама. Роберт хороший человек и… не так глуп, как ты мог подумать, — добавила она и вдруг зарделась. — Просто к нему надо знать подход.

— Ты вьёшь из него верёвки, сестрёнка, — развеселившись, заметил Эд. — И как тебе не совестно? Он ведь от тебя без ума.

— Да, — без улыбки ответила Бетани. — Именно поэтому он от меня и без ума.

Помолчав и словно обдумав что-то, она решительно добавила:

— Тебе понадобится поддержка жрецов. И, может быть, прежде всего именно жрецов Гвидре, если ты собираешься стать конунгом. Ведь это бог твоего клана.

Она в самом деле была умна, дьявольски умна, куда умнее его самого — его несносная младшая сестра.

— Моего клана, — медленно повторил Эд. — Ну да. Ты думаешь, стоит сделать это прямо сейчас?..

— Конечно. Война Эвентри против Одвеллов — это одно, этим никого теперь не удивишь. Но ты собираешься пойти с огнём и мечом на земли, где люди уже много лет живут в мире и наблюдают за тем, как мы тут убиваем друг друга, — сказала Бетани с горечью. — Если жрецы не поддержат эту войну и не повлияют на народ, против тебя ополчится весь Бертан. Ты не продвинешься дальше Тэйрака, тебя замучают партизаны… Что такое? Почему ты смеёшься?

— Я глубоко сожалею, дорогая сестра, — сказал Эд Эфрин, — что боги не одобряют браков между кровными родичами. В противном случае, клянусь, лорд Роберт не дожил бы до рассвета, а ты бы недолго была вдовой.

— Всё ты врёшь, — не моргнув глазом, сказала Бетани. — Ни один мужчина на самом деле не желает себе умной жены. Вы только восхищаетесь вслух чужими. К тому же я бы всё равно тебе изменяла.

— О, это я бы как-нибудь пережил, — заверил Эд, и она фыркнула. Потом встала и протянула ему руку — как в детстве, в те редкие дни, когда они не ссорились и она звала его с собой поиграть.

— Пойдём к Роберту. Но ничего не говори ему, понял? Я сама.

И Эд покорно взял её за руку и пошёл, когда она повела его за собой, так, будто это она была старшей и знала, что нужно делать и как поступить, чтобы всё было хорошо.

3

Восьмого дня второго осеннего месяца внутренний дворик монастыря огласил гневный отрывистый крик:

— Сестра Гизелла!

И торопливый топот дебелых ног ответствовал этому зову.

Сестра Гизелла была одной из самых немолодых и, по досадному совместительству, самых бестолковых служанок Милосердного сына Гилас, каких только знавала святая земля Скортиарского монастыря гвидреанок. Это была грузная, потливая и безмозглая баба из клана Аленви, которую в монастырь запроторил муж, пожелавший жениться на молодой. В общем-то, сестру Гизеллу стоило пожалеть, это велели и заветы Гвидре Милосердного, и простое человеколюбие, однако местра-настоятельница имела собственное мнение на сей счёт.

— Сестра Гизелла!

Пыхтя и тщетно пытаясь справиться с одышкой, нерадивая монахиня влетела в просторную светлую комнату, где ей надлежало находиться и откуда она малодушно улизнула — дескать, взять со склада чистые простыни. В действительности она и вправду собиралась всего лишь сходить за простынями, но по дороге ей встретилась сестра Мадлена. И надо же такому случиться, что местра Адель, некстати проходя по галерее второго этажа, увидела их, беспечно болтавших посреди двора в разгар трудового дня. Сестру Мадлену преподобная настоятельница не любила ещё больше, чем её простоватую подругу из Аленви — большей болтушки и бездельницы было не сыскать не только в Скортиаре, но и во всех иных обителях Гвидре. Местра Адель на дух не выносила сестру Мадлену и терпела её в стенах своего монастыря лишь потому, что та попала сюда по протекции самого лорда Фосигана. Не то чтобы местра Адель испытывала к великому конунгу хотя бы слабое подобие благолепия. Всё было куда прозаичнее: он держал в руках Сотелсхейм, а с ним — жреческий Анклав, и она не могла позволить себе с ним ссориться.

Однако гонять и третировать его протеже — могла и вполне. Жаль, сейчас ей было не до того, но она вспомнит о сестре Мадлене, как только самые насущные дела будут закончены. В отличие от большинства своих братьев и сестёр по вере, местра Адель не считала наказание нерадивых первостепенной задачей духовного наставника. Были и более важные дела.

— Сестра Гизелла!

В третий раз окрик прозвучал уже не столь громко, но совершенно ледяным тоном. Бедная сестра Гизелла, задыхаясь, рухнула на колени перед своей местрой, каменным изваянием застывшей в шаге от дверного проёма.

— Простите, матушка…

— Где вы были, сестра? Разве я не запретила вам отлучаться?

— Простите, матушка, кончились простыни, и я…

— Когда вы в последний раз меняли ему перевязки? Вы сходили за шалфеевым настоем? Корпия почти закончилась, и вода совсем остыла.

— Да, матушка…

— Что «да, матушка»? Вы хотите смерти этому несчастному? От вас было бы куда больше проку, если бы вы с утра до ночи торчали в молельне, общаясь с нашим Милосердным Господом, если уж вам так охота почесать языком. Прося принять вас в эту обитель, вы прекрасно знали, что здесь от вас потребуется другое.

— Матушка… — в больших голубых глазах простодушной дурёхи, не способной ни оправдаться, ни повиниться толком, дрожали слёзы, пухлые руки судорожно прижимались к груди. Одна из простыней выскользнула и упала на вычищенный чуть не до блеску пол. Сестра Гизелла вскрикнула так, словно ждала смертельного удара в наказание за неловкость.

Местра Адель наклонилась с проворством, удивительным для её отнюдь не юных лет, подхватила простыню и указала покрасневшей сестре Гизелле на стол в дальнем углу комнаты.

— Положите туда, а это отнесите назад и прокипятите. Вы кипятили простыни?

— Да, конечно, матушка, как вы и велели…

— Ваша расторопность и понятливость меня потрясают. Подите, сестра.

Человек, глядящий на происходящее со стороны, мог решить, что утром восьмого дня второго осеннего месяца преподобная местра Адель, настоятельница Скортиарского монастыря гвидреанок, пребывала не в духе. Однако это было не так, вернее, не совсем так. Преподобная местра Адель всегда была не в духе. Те, кто знали её много лет, давно привыкли к этому, но бедная сестра Гизелла попала в Скортиар всего несколько недель назад. Ей многое предстояло обнаружить. И понять.

Впрочем, может, не столь уж и многое, думала местра Адель, бросая на пол испачканную простыню. Слишком она глупа. Надо при первом же удобном случае позаботиться о её переводе в другой монастырь. Было два рода послушниц, от которых преподобная настоятельница старалась избавиться как можно быстрее: слишком глупые и слишком умные. Первые были бесполезны, вторые могли быть опасны. Иногда, впрочем, случалось и с точностью до наоборот. В таких стенах, как эти, ум порой становился совершенно бесполезен, а глупость — опасней любого коварства. «Завтра же напишу её мужу», — решила Адель и наконец повернулась к человеку, чьё здоровье и благополучие оказались под угрозой из-за безалаберности Гизеллы Аленви.