Тебе держать ответ

Разумеется, Адриан его ненавидел. Так, как, должно быть, не ненавидел никого и никогда в своей недолгой пока ещё, глупой жизни — даже Индабирана, захватившего его семью, потому что Индабиран был далеко и мучил кого-то другого, а Том был рядом и мучил самого Адриана. Несмотря на обещание Тома, что у них будет время всё обсудить, разговаривали они мало. Том приказывал, Адриан огрызался, получал затрещину и на время затихал, но позже всё повторялось снова. За прошедшие недели поговорить толком им пришлось всего один раз, и то — при не самых заурядных обстоятельствах.

Это случилось в один из первых дней, когда Адриан ещё не до конца оправился от шока, вызванного новым распорядком дня. Тяжелей всего он переносил ранний подъём и больше всего из-за этого возмущался, причём словечки подбирал ядрёные — парень явно слишком много времени проводил с отцовскими солдатами, которые учили его не мечу, а площадной брани. Однажды, нахамив Тому особенно дерзко, он получил в награду звонкую пощёчину, взъярился и, выкрикнув очередное бессмысленное оскорбление, сорвался с места и удрал. Том не кинулся в погоню — мальчишке надо было попытаться сбежать хотя бы раз, чтобы убедиться в бессмысленности этой затеи. Он прождал до полудня и только тогда отправился на поиски. Какой-то частью разума он понимал, до чего рискованно такое равнодушие — за эти пять часов Адриан мог сотню раз сорваться с неверной тропки и полететь в обрыв, мог и просто забрести в расщелину, о существовании которой не знает сам Молог, или провалиться в старую штольню и навсегда остаться там, лишь через много дней приняв мучительную смерть от голода и жажды. И где-то ещё глубже, ещё смутнее Том сознавал, что некая часть его хотела этого, потому что, возможно, так было бы лучше для всех — как было бы лучше, если бы этот мальчик не родился вовсе. Но не родился бы он — родился бы кто-то другой. И остальное естество Тома решительно гнало эти мысли, когда он спускался по горной тропе, осыпавшейся гравием у него из-под ног.

Адриана он нашёл уже под вечер, когда почти стемнело. Как и следовало ожидать, мальчишка пошёл тем путём, что казался самым широким и лёгким, и вскоре упёрся в тупик, из которого был только один лаз — в запутанную систему ущелий и скальных лабиринтов. То, что Том всё-таки нашёл его там, было сродни чуду — а может быть, и знаку богов. Том думал об этом, пока нёс наверх бесчувственное тело мальчика, очень лёгкое, почти невесомое. Именно тогда Том подумал, что парень слишком тощий и слабый, и надо бы заняться его тренировкой. Чтобы, если снова взбредёт блажь сбежать, не упал без сознания посреди дороги.

Кашу на сей раз Том сварил понаваристее и даже, расщедрившись, добавил сушеного мяса. Адриан очнулся к вечеру и долго не мог понять, где находится. Похоже, от прогулки по горам он слегка одурел.

— Проветрился? — поинтересовался Том, силой впихивая ему в руки ложку и горшок с кашей. Адриан тупо уставился на них, потом с жадностью набросился на еду и не отвечал, пока не умёл всё до последней капли. Затем посмотрел на Тома с таким видом, словно готов был вылизать горшок. Более милосердный человек принял бы во внимание нервное истощение и дал парню добавки, но Том был непреклонен. Как-никак, мальчишка провинился, и пострадал исключительно из-за собственной глупости.

— Ну как, понравились здешние пейзажи?

— Ладно, хватит глумиться, — отвернувшись, проворчал Адриан. — Я всё понял. Дороги вниз нет.

— Почему же нет. Есть дорога. Другое дело, что её знать надо. Я вот её знаю, ты — не знаешь. Делай выводы.

— Теперь понятно, почему тут такая глушь, — уныло сказал Адриан. — Тут сам Молог шею свернёт.

— Ну уж нет, как раз Мологу это место — в самый раз. Это, можно сказать, его дом родной. Единственное место в телесном мире, где хозяйствует он, а не Гилас.

Адриан насторожился. Он вообще вздрагивал всякий раз, когда Том заводил речь о Мологе. Богобоязненность была, судя по всему, единственным, что его родичи озаботились в него вложить.

— А ты не знал? — делано удивился Том. — Ведь именно в Уивиелле находится тайное святилище Молога. Не единственное, конечно, но главное — это точно.

— Святилище Молога?! — неестественно высоким голосом переспросил Адриан. И тут же, сорвав голос до хрипоты, сдавленно добавил: — Здесь?!

— Ну, не прямо здесь, конечно. Оно под землёй. Лабиринты, по которым ты сегодня бродил — только верхняя, самая малая часть горной гряды. По слухам, эти ущелья уходят на много миль в глубь земли, и где-то там находится святилище, такое же огромное, как святилище Гилас в Сотелсхейме. Впрочем, ты, должно быть, никогда не бывал в Сотелсхейме…

— А ты бывал там? — всё так же хрипло спросил Адриан. Глаза у него стали огромные, как блюдца, и от этого он стал казаться ещё младше — сущий цыплёнок.

— В Сотелсхейме? Приходилось пару раз. Хотя святилище Гилас там — не самое большое строение, ты б поглядел на замок конунга…

— Да не Гилас, — просипел Адриан. — Молог! В святилище Молога ты… был?

— Нет, — улыбнулся Том. — И тебе не советую. Вряд ли там происходит нечто такое, что может послужить стоящим назиданием для юноши твоих лет. Но учти: будешь шастать ночами по ущельям — не ровен час, забредёшь и в святилище. Никто не знает его точного местонахождения, во всяком случае, никто им зазря не поделится… но вот так набрести — людское счастье. Так что гляди.

— Гляжу, — понуро отозвался Адриан.

Том пожалел, что не воспользовался этой историей сразу: ему не хотелось запугивать мальчишку лишний раз, но вот так, понемножку, — почему бы и нет. Тем более, насколько он мог судить, толки о святилище Молога в Уивиелле были вовсе не лишены основания.

— А ты откуда столько знаешь про Молога?

На сей раз Том ответил лишь холодным взглядом.

— Вымой горшок, — велел он, и на том их разговор окончился, так и оставшись единственной беседой на последующие несколько недель.

Однако расчёт Тома оказался ошибочен. Хотя Адриан и боялся злого бога и явно подозревал Тома в поклонении ему, на самого Тома этот страх не распространился. Том, впрочем, не слишком из-за этого переживал. Адриан по-прежнему глухо ненавидел его, по-прежнему огрызался, но, по крайней мере, делал всё, что ему велели, и больше не пытался удрать. Конечно, наверняка это было неспроста, и мальчишка вынашивал новый глупый план, но пока что Тома вполне устраивало и такое напряжённое перемирие. Так и жили: Адриан втихаря точил зуб, Том же как ни в чём не бывало мордовал Адриана, загружая его работой до предела мальчишеских сил, не оставляя времени, чтобы думать и страдать в полной мере. Ведь Адриан не знал, и не должен был знать, главного: важнее его физического возмужания, и даже важнее изоляции от людей была необходимость тяжёлым каждодневным трудом заглушить в нём тоску и тревогу по родным, по прежней жизни, потому что ни к чему из этого у него не было возврата. О чём он тоже пока не должен был знать; эта мысль, могущая в нём зародиться, Томом всячески подавлялась. И не без успеха: только однажды Адриан спросил его: «Когда ты отпустишь меня?» — за что получил затрещину — и больше не спрашивал.

На четвёртой неделе их совместного отшельничества Том решил, что уже может оставить Адриана одного на день-другой. Бегать он не будет, с хозяйством управится, с голоду не помрёт.

— Я иду в долину, — непререкаемым тоном сказал Том, когда они, как обычно, завтракали в атмосфере молчаливой враждебности. — Вернусь завтра к вечеру.

— Зачем? — мрачно спросил Адриан.

— Зачем иду или зачем вернусь?

— Да пошёл ты, — всё так же мрачно посоветовал Адриан, коротко крякнул от дежурного подзатыльника и смолк.

Том показал ему, где лежат припасы.

— Каши я тебе наварил на два дня, но холодная она дрянь, так что бери отсюда что хочешь. К огню не лезь, ещё сожжёшь тут всё. Лучше уж лопай мясо, пока есть возможность, — когда я вернусь, пировать больше не получится.

Адриан хмуро посмотрел на то, чем ему предлагалось пировать, и мотнул головой — видимо, это означало примирение со своей судьбой.

Том снял с пояса нож в простых кожаных ножнах и протянул Адриану.

— Держи. На случай, если беглый каторжник заглянет на огонёк. На моей памяти, правда, такое лишь раза два случалось, но мало ли.