Тебе держать ответ

Линлойс не ждал подвоха, поэтому когда здоровая рука Анастаса с силой толкнула его, покачнулся и отступил на шаг.

— Задержи его! — крикнул Анастас и, развернувшись, бросился во тьму. Рука Линлойса рванулась за ним и остановила бы, если бы между нею и плечом юного лорда Эвентри не взвилось со свистом лезвие меча.

Линлойс замер, потрясённо уставившись на человека, которого так упрямо хотел убить. Человек стоял между ним и его лордом, дразня его кончиком клинка. Все подозрения, терзавшие верного вояку, обрушились на него с новой силой, и он с отчаянным рёвом рванул из ножен собственное оружие.

— Предатель! — забывшись, на всю улицу заорал Линлойс. Звонко столкнулись мечи, и Том выпалил, тяжело дыша:

— Ты сам предатель! Прекрати! Отпусти его! Он знает, что делает.

Они стояли друг против друга ещё несколько мгновений, скрестив клинки и взгляды.

— Он знает, что делает, — повторил Том, едва слыша собственный голос, срывающийся и хриплый. — Верь ему. Просто верь ему.

Энгус Линлойс опустил меч.

Оба они развернулись и посмотрели туда, где исчез их лорд. Там было темно и тихо, только кряхтел где-то пьяница, вывалившийся из дверей трактира.

«Почему я сделал это?» — подумал человек, много лет называвший себя Томом, и растерянно покачал головой.

Просто верь ему, просто верь.

Впервые с тех пор, как он принял это имя, Том почувствовал себя способным просто верить тому, кто об этом просил.

Потом пришло утро, сырое и зябкое, и принесло оно с собой столько суеты и суматохи, сколько никогда ещё не видал городок Лакмор. Спозаранку к эрлу примчался гонец от лорда Индабирана, оповестивший о скором прибытии и расквартировании в городе отряда, которому настоятельно советовалось оказать всяческое радушие. Это известие немедленно проникло в город благодаря кухарке эрла, муж которой приходился братом трактирщику, и подняло страшный переполох. Кто-то в панике носился по улицам, кто-то шумно сетовал, кто-то настырно выпихивал из дверей своего дома малознакомых людей странного вида, а некоторые даже решили удрать из городка поскорее и, наскоро собрав пожитки, ринулись к околице…

Они-то и стали первыми, кто увидел бело-красное знамя Эвентри, реющее на вершине холма. И тот, кто дерзнул бы подняться на этот холм и встать под этим знаменем, увидел бы земли клана Эвентри — все земли, которые были у них отняты, но от того не перестали им принадлежать.

Дружный вопль раздался от подножия Лакморского холма и понёсся к городку. А там был подхвачен, сперва неуверенно, потом свирепо, и полился над равниной. И до тех пор, пока человек Индабирана не увидал из окон замка это знамя, не побелел и не затрясся, визгливо требуя у эрла немедленно убрать эту мерзость, каждый человек в округе стоял и смотрел на стяг Эвентри и думал о том, кто воздвиг его, призывая их под свою руку.

Анастас Эвентри был окончательно загнан в угол, потому он не собирался больше прятаться.

«Гилас, — думал Том, глядя на бело-красное знамя, трепетавшее на ветру, и думая о Том, Кто в Ответе за всё, — почему ты возложила это бремя не на него?»

И в тот же самый миг он услышал то, что могло бы быть ответом — если бы он не знал, что та, кто ему ответила, имела с Гилас общего не больше, чем он сам.

«Я знала, что сделаю это, Том».

Он содрогнулся от её голоса, который, как всегда, услышал не во сне и не наяву. Было утро, первое утро нового дня клана Эвентри, и в это утро Том стоял среди взволнованной толпы, согнувшись пополам и обхватив голову руками, и слушал мягкий, насмешливый и бесконечно нежный голос Алекзайн.

«Не бойся, мой дорогой. Ты знал, что делаешь, но я знаю тоже. Всё будет хорошо. Теперь всё будет так, как должно быть».

Том разжал руки и понял, что стоит на коленях в грязи. Никто на него не смотрел. У них было на что поглазеть и без него.

Том стоял на коленях и чувствовал, что задыхается — от боли, от ужаса, от облегчения, от разочарования, от всего сразу.

«Какая же ты дура, Алекзайн, — подумал он с сумасшедшей улыбкой — и добавил, зная, что она не услышит, потому что он, в отличие от неё, не умел влезать в её мозг и разрывать его изнутри: — Спасибо тебе, дорогая».

Теперь он знал, где искать Адриана.

Гилас, до чего же он глуп — он, а вовсе не она, — что не догадался раньше.

Том вновь посмотрел на знамя Эвентри. И мысленно попрощался с тем, кто воздвиг его на этом холме.

«Я уйду сейчас, милорд. Но я приведу его к вам. Приведу… обратно. О, простите. Прости меня, мальчик, во имя всех богов, за то, что я его от тебя забрал. Но я исправлю это. А потом исправишь ты… что сможешь», — подумал он и поднялся с колен.

4

«Miale kelu nostro ortedzhi karune, al’tazaro otro. Mielane kirpin, suleno ordan biene, letorgo, leturae it nardo. Kropastia mino ed spedra kal’nioza brusta…»

Хлопнуло окно. Адриан вскочил. Рамой прищемило занавесь, и она криво свисала с подоконника. В стекло барабанил дождь. Адриан подошёл к окну и дёрнул раму на себя. Занавесь скользнула вниз, задев его руку. Она уже успела намокнуть.

Он стоял какое-то время, позволяя дождю хлестать его по лицу. Потом закрыл окно.

И вернулся.

«Kropastia mino ed spedra kal’nioza brusta, riverrado al’dano, it orpio, it narue. Dra fiosa lienne rista, ed miale kkelu ariona dar Battiia Rosa…»

— Баттия Роса, — сказал Адриан вслух. Он не знал, как правильно ставить ударения, но звучало как будто знакомо. Даром что он не понимал ни слова — ни из того, что читал, ни из того, что говорил.

Что ничуть не меняло дела.

Он никогда не любил читать, но ему всегда нравились книги. Нравилось трогать их, разглядывать корешки — не картинки, выглядевшие порой так, будто их рисовал одержимый бесом, а именно корешки, грубые, пахнущие кожей, смолой и краской. Нравилось трогать бумагу, водить пальцами по буквам — иногда они казались тёплыми на ощупь. Читать он тоже пытался, конечно, но редко понимал написанное, даже если оно было на его родном языке. Местр Адук — жрец Гвидре, занимавшийся воспитанием детей лорда Эвентри, — уделял грамоте не слишком много внимания. Его больше заботило верное разумение сущности вещей телесных и духовных, и родители Адриана были вполне согласны с таким подходом. В самом деле, не книгочеев же и не монахов они готовили из своих сыновей. Ричард и Анастас ничего не знали и знать не хотели, Адриан хотел знать, но всё равно не знал, а Бертран… Бертрана не успели обучить грамоте, но в монастыре Лутдаха, где он заперт до конца своих дней, верные Одвеллам жрецы наверняка наверстают упущенное.

Адриан стиснул зубы и вновь перечёл весь абзац, с самого начала.

«Miale kelu nostro ortedzhi karune, al’tazaro otro. Mielane kirpin, suleno ordan biene, letorgo, leturae it nardo. Kropastia mino ed spedra kal’nioza brusta. Kropastia mino ed spedra kal’nioza brusta, riverrado al’dano, it orpio, it narue. Dra fiosa lienne rista, ed miale kkelu ariona dar Battiia Rosa».

— Что это за Баттия Роса, а? — пробормотал он, барабаня пальцами по странице, будто это могло вынудить строчки стать посговорчивее и пояснить излагаемую тарабарщину. — Что это? Где это?

Книга молчала. То есть нет, она говорила — но лишь так, как положено книге на незнакомом языке, и ничуть не более откровенно. Адриан не имел ни малейшего представления, что это за язык и существует ли ещё под небом народ, говорящий на нём. И женщина по имени Баттия Роса… или город с таким названием, где жил тот, кто это написал.

Адриан знал лишь одно: эта книга была о чёрной оспе.

— Миледи… кто был этот человек? Тот, кто пришёл к вам утром, когда я…

Шли дни, превращаясь в недели — и лишь тогда он осмелился наконец задать этот вопрос. Леди Алекзайн подняла на него свои безмятежные, ничего не выражающие глаза и ответила: