Течение времени

На какое-то время в зале воцарилась тишина, затем слово попросила одна из сотрудниц Рина Сидоровна.

– И заметка в многотиражке, и выступление автора – чистейшей воды заушательская критика, недоброжелательная и злобная, саморазоблачительная. И так выступает наш товарищ по партии, я бы сказала, наш бывший товарищ по партии. Я сомневаюсь, пока сомневаюсь, что ему с нами по пути. Ему мало той свободы печати, которую провозгласил Ленин в защиту пролетариата и трудового крестьянства. Ему, видите ли, нужна особая свобода печати, в которой можно было бы писать о пьянчужках и прочих негативных сторонах нашей жизни. Меня как коммуниста эта заметка и выступление профессора возмущает.

– А меня выступление Алексея Петровича и его заметка восхищает, – возразил Аветик Даниельян. – Я за нее двумя руками. Наконец-то мы услышали голос правды, когда события называются своими именами. И, позвольте вас спросить, Рина Сидоровна, где вы увидели «заушательскую» и злобную критику профессора? Я свидетельствую, что в заметке – правда, одна правда и ничего против правды. Вы ему пытаетесь повесить ярлык чуть ли не врага. Что означает «саморазоблачение», что означает, что вы сомневаетесь по пути ли Алексею Петровичу с партией? Это с теми, кто закрывает глаза на правду, и профессору, и мне, и многим другим честным коммунистам не по пути, это точно. Как вам, ортодоксам в розовых очках, будет стыдно смотреть людям в глаза, когда партия заговорит с народом простым честным ленинским языком! А такое время наступит. Что касается выступления, то во многом погорячился Алексей Петрович. Как ее понимать, эту «свободу слова»: с позиций партии или с позиций жителей Безымянки? Тут есть о чем подумать. Но я категорически против ярлыков, которые чуть ли не хотят повесить на Алексея Петровича.

Потом многие выступающие поддержали Дана, высказав свою точку зрения: да, в заметке все правильно, тем более что ее опубликовал партком в институтской многотиражке.

Гул голосов нарастал: «В заметке все правильно, я там бывал… Пора в большой печати писать о низкой культуре в массах… Нужны предложения, как накормить народ. Магазины пустые… водку пить лучше дома с друзьми, а не в шалмане…» Стало шумно. Сидящие в зале обменивались мнениями, не обращая внимания на председательствующего.

Слово взял Разуваев.

– Разрешите мне высказать свое мнение. Многие горячо выступили в защиту заметки. И это правильно, принципиально. Пора в низовой печати не замазывать наши пороки, а писать о них, чтобы исправлять. Пройдет некоторое время, и большая печать с большевистской прямотой начнет очищать авгиевы конюшни нашего быта, далекого от социализма. Судя по всему, процесс боевитости печати по изживанию родимых пятен капитализма начнет нарастать снизу. И это правильно. Хотя мы и не боимся критики наших западных недоброжелателей, тем не менее тактически будет верно, если пороки нашей жизни покажете вы в своей печати. Большевистская печать этой работой занята всегда. В силу своих непомерно трудных задач по руководству страной партия может временно не уделять ей достаточного времени. Вы – помощники партии в этой работе.

Все разошлись, пожимая плечами и с радостным холодком на сердце: неужели начинается процесс демократизации партии, так просто, снизу, без барабанного боя, без шумихи: здесь, видимо, навели тень на плетень. Другие сомневалась, а может быть, все-таки началось?! И на этом успокоились. Многие стали настолько «бдительными», такими осторожными, что целиком отдались своему внутреннем цензору: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда». Подавляющее большинство относилось к происходящему на собрании с полным безразличием, индифферентно.

Из института Алексей Петрович шел вместе с Даном.

– Как хочешь, Алеша, но здесь что-то не то. Не может быть, чтобы без постановления ЦК, которое обычно публикуется или рассылается по первичным организациям, секретарь райкома провозгласил свободу низовой партийной печати, нонсенс. Так, сразу на наши головы, да такой идеологический поворот, и поводом для этого послужила твоя маленькая заметка в многотиражке? Чушь, что-то не то происходит в известном тебе Датском королевстве.

– Дан, ты прав. Николай Николаевич честный человек, настоящий коммунист. Он всегда ждал от партии, от партийной печати изменений, как и все мы, воспринял с большими надеждами XX съезд партии. Потом последовали разочарования. Там, где он работал, требовали выполнения идеи, рожденной кучкой людей или лидером, которую возводили в категорию догмы. Отступление от догмы каралось. Мне кажется, что его серьезно в партийных органах уже не воспринимают. Вот почему его из МГК перевели в райком. Думаю, сейчас у них он на положении прожектера. Ждут, что из его инициатив получится. Может быть, из-за этого послали в райком – в большей мере сам себе хозяин, а если что и натворит без ведома, закрыть и придавить легче. Все его начинания затухают, им не дают разгореться. Мне кажется, что изменения в низовой партийной печати – инициатива Николая Николаевича, как эксперимент. Если не будет решений ЦК в духе выступления Николая Николаевича, то нас ждут большие перемены, если и не всю партию, то группу, которую, скорее всего, назовут инакомыслящей, состряпают постановление. К этому надо быть готовым, Дан. Из мухи могут сделать слона. А могут вызвать в МГК или даже в ЦК, пожурить или дать команду вкатить по строгому выговору, а могут и не заметить. Это как решит хозяин-барин.

Днем с Дальнего Востока прилетела Светлана. Расцеловалась с тетей Грушей и зверятами, заодно прощупав все тело Зиты, нет ли чего плохого.

– Молодец, собачка, молодец, здоровенькая барышня. Пора тебе жениха подыскивать. Что хвостом виляешь, умница моя?

Разместилась с вещами в столовой, передала тете Груше большую сумку с рыбными деликатесами. Пошла в ванную, размеры и дизайн которой привели ее в восторг. А пока она мылась, тетя Груша распечатывала увесистый тюк с дарами моря.

– Светланочка, тебе давно пора замуж, что ты тянешь, аль секрет какой, тогда я молчу.

– Да нет у меня никаких секретов, тетя Груша, женихов подходящих нет. Один встретился в молодые годы, да и тот был женат. Одна так и мотаюсь по командировкам – должность такая, главный ветеринарный врач СССР. И докторская написана – защищать надо, а все некогда, квартира есть собственная на Сивцем Вражке, а идти туда не хочется – одной тоскливо. Мебель надо покупать, а с кем? Все заняты.

– Вот что я скажу, девка, замуж тебе пора, и срочно. Думала я о тебе – лучше Дана никого не знаю. Алешенькин приятель, в одном институте работают, его годок. Жил с мамой, а как она умерла, остался один, холостяк и привык уже к такой жизни скучной, и поплыл, и поплыл по течению жизни, как говорит Алеша, а ему уже пора в тихую заводь заходить, давно пора. А тебе не докторскую защищать надо, а дитя рожать.

– Вон вы какая. Я вашего Дана один раз видела у вас в Кривом. Сразу видно ученый: лохматый, одновременно две книжки читает, спорит и курит, спорит и курит, а когда танцует, все время на ногу норовит наступить.

– Курить он бросил, с Алешей регулярно ходит в парикмахерскую, а чистюля – еще таких поискать надо. Непьющий, добрый. Животных любит – страсть. Он кошку на помойке нашел, большого попугая завел и собаку.

– А какая у него собака?

– Хорошая, не перебивай! Тобик называется. Я бы сказала, глаза у него красивые – так и буравят в самую душу. Что тебе еще от Дана надо? Чтобы на лошади скакал, как гусар? Вот этого он не умеет. Зато машину водит лихо, как Алешенька. Они как начнут читать стихи с Алешей, да еще к ним Леночка присоединится, а еще Танюшка прискачет – лучше любого концерта. Да с таким проникновением читают, что только сидишь и шмыгаешь носом. И добрый: года два тому назад подобрал Дан Тобика в мороз, принес домой на руках, выкупал его в ванне, отогрел любовью. Уж привязан к нему Тобик, уж так предан, это я точно тебе говорю! А как он про Кешу рассказывает, это про попугая, понимаешь? У Кеши, говорит, хороший попугайский характер. Рассказывает, что Кеша любит перебирать шерсть у спящего Тобика, а у Тобика борода уж вся седая от старости. Тому такое ухаживание не всегда нравится. Сначала Тобик ворчит, потом рычит, а если и это не помогает, то вскакивает с лаем. Кеша с криком спасается бегством, иногда потеряет одно-два перышка, по крайней мере, полчаса не может успокоиться: издает звуки страшные, даже шипит, похоже, что лает.

Потом долго занимается туалетом, приглаживая перышки, а Тобика дня на три оставляет в покое. Иногда Дану кажется, что это у них игра, которая нравится им обоим. Тобик помахивает хвостом от удовольствия, когда загонит Кешу в клетку или куда-нибудь повыше. Дан считает, что они понимают, кто из них главный в его отсутствии. Они провожают его до дверей и, оставаясь в одиночестве, каждый занимается своим делом. Тобик спит возле дверей, Кеша забирается в клетку. Квартиру убирать и обед готовить к Дану приходит Татьяна Николаевна, ей уж за семьдесят, ничего такого не думай.

– А что я по этому поводу должна думать, тетя Груша? Ничего я и не думаю.

– Дай досказать про Дана. Когда Дан уезжает в командировку на несколько дней, за домом следит Татьяна Николаевна. А когда Дан возвращается, его радостным лаем встречает Тобик. А Кеша недоволен долгим отсутствием Дана – ворчит и шипит на него, взъерошивает перья, а через полчаса идет мириться. Кешка только Дана и признает, а Тобика терпит. Тиранил бедную кошечку – все норовил клюнуть ее, перья распустит и наскакивает, и шипит. Мирил он их, мирил, да так и не подружил. Так и пришлось кошечку-мурлыку отдать Татьяне Николаевне. Она взяла с удовольствием – красивая кошечка была, ласковая. А ты говоришь, что Дан на ноги наступает. Подумаешь! Вот и научи его танцевать. Лучше Дана у меня для тебя женихов нету, ясно? А я все думаю и думаю про тебя, девка. Хороший Дан человек, Светочка, и тебе пара.