Техника космических полетов

С лужей связан еще один набор ассоциаций. Доктор Александер, молодой преподаватель биодинамики и правительственный агент, который должен заставить свой университет подчиниться режиму, сажает кляксу на свою подпись под клятвой верности, которую подписали все сотрудники университета, кроме Круга. Когда философ лениво смотрит на документ Александера, он видит запятнанные кляксами останки, напоминающие «след фантастической ноги, очерк лужи, похожий на лунку от заступа» (СА 1, 246). Александер будет в числе тех, кто придет арестовывать Круга и Давида. Петр Квист, антиквар и одновременно правительственный агент, заманивающий Круга в ловушку, предлагая переправить его за границу, оставляет на своем письме большую кляксу. Тиранозавр Падук тоже запятнан чернилами. Отец диктатора был мелким изобретателем, чьим единственным успешным созданием стал так называемый падограф — делающийся на заказ приборчик, подобный печатной машинке, который механически имитирует почерк своего владельца. Первый экземпляр был сделан изобретателем в подарок своему сыну-подростку. Поскольку «младенческие лужицы» характерны для почерка его сына, отец добавляет дополнительные клавиши, одну для кляксы в виде песочных часов, и две — для кругловатых неровных клякс. Можно предположить, что это удивительное сродство подлости и клякс намекает на скрытую тематическую игру слов: пятно на гербе, на геральдическом узоре, на которое косвенно указывает название книги.

Геральдический гербовый щит, подразумеваемый в названии «Под знаком незаконнорожденных», можно вполне правдоподобно рассматривать как совершенную модель, включающую в себя все вышеуказанные превращения мотива лужи. В данном случае имеется в виду гербовый щит с перевязью, идущей справа налево (bend sinister), которую, как отмечает Набоков в своем предисловии, «по широко распространенному, но неверному убеждению» считают знаком незаконнорожденности, так как она неявно противопоставляется «законной» правой перевязи (англ. bend dexter). Хотя Набоков и предостерегает читателя от того, чтобы видеть в названии какие-то «общие идеи», он говорит, что название должно создать представление «о силуэте, изломанном отражением, об искажении в зеркале бытия, о сбившейся с пути жизни, о зловеще левеющем мире» (СА 1, 196). Этот круг понятий имеет очевидное сходство с различными проявлениями важного образа лужи. Однако геральдический щит герба имеет и другие отражения, которые относятся только к нему. Хотя незаконнорожденность и в самом деле неправильное значение «левой перевязи», Набоков явно имел ее в виду, так как авторизованные переводы на немецкий (Das Bastardzeichen), голландский (Bastaard) и итальянский (I Bastardi) сосредоточены именно на этом аспекте значения названия, а в последних двух случаях геральдический контекст даже отброшен.^{244} Ассоциация «sinister» и «left» («левый»), хотя и имеющее более широкие коннотации, нежели только политические, учитывается Набоковым. В повествовании разбросаны случайные и не такие уж случайные упоминания «левого», но никогда «правого».

Как и лужа-гербовый щит, сама «левая перевязь», где «перевязь» означает диагональную ленту или полосу, мелькает там и сям на страницах книги под разными личинами. Лужа в начальной сцене отражает, помимо всего прочего, «…коричневую вену потолще, обрезанную ее кромкой…» (СА 1, 203). Прутья решетки, как реальные, так и метафорические, изобилуют, как в следующем образе: «Конечный разум, сквозь тюремные прутья целых чисел вперяющийся…» (СА 1, 341). Эти черные полосы имеют зловещий смысл. Так же, как и лужа имеет противоположные значения — смерть в мире Круга и прозрения потусторонней жизни в мире авторской персоны — лента/полоска тоже имеет два противоположных значения. У темной полоски/решетки есть антонимичная ей форма — светлая полоса. Круг просыпается в своей камере с решеткой и видит светящийся узор, произведенный лучом от световой арки во дворе тюрьмы. Именно скользя по этому «косому лучу бледного света», авторская персона спасает Круга, наслав на него безумие (СА 1, 392). Наклонный луч может брать свое начало от фонаря около дома авторской персоны, свет которого видит автор, когда в финальной сцене книги смотрит в окно на «особенную лужу».^{245}

Противоречивый на первый взгляд характер геральдической перевязи ставит нас в тупик, но склонность Набокова к оптическим иллюзиям дает возможный ответ. Гербовый щит — это зеркало-окно между двумя мирами: темной вымышленной вселенной Круга и яркой «реальной» вселенной авторской персоны. Эти два героя смотрят с противоположных сторон на геральдическую лужу, которая одновременно и разъединяет, и объединяет их два мира. С точки зрения Круга, левая перевязь и в самом деле — полоса, уходящая влево, зловещая черная решетина тюрьмы, запрещающая вход в мир его создателя. Однако с точки зрения автора, который смотрит на геральдический образ с другой стороны, это яркая «правая перевязь», знак «сравнительного рая» его собственного мира. Левая перевязь, загораживающая выход из мира жизни в мир смерти, может также напомнить стихотворение Теннисона «Crossing the Bar» (1889), заключительная строфа которого очень похожа на конец «Под знаком незаконнорожденных»: «For though from out our bourne of Time and Place / The flood may bear me far, / I hope to see my Pilot face to face / when I have crossed the Bar». [34]

34

«Несом волной в далекие края, / Забыв про время, к Вечности готов, / Пред Лоцманом своим предстану я / Доплыв до новых берегов». А. Теннисон. «Переплывая пролив». Пер. Г. Бена. В кн.: Георгий Бен. Последнее песнопение. СПб., 1996, 22.

От знаков и символов, связанных с точкой контакта двух миров романа, обратимся теперь к тем знакам и символам, которые находятся внутри вымышленного мира, арены неравной борьбы Круга и Падука. Каждый персонаж в двух противоборствующих лагерях сопровождается набором мотивов и аллюзий. Наиболее полно разработаны они для Круга и Падука. Имя и фамилия Адама Круга имеют очевидное значение. Адам, по-древнееврейски «человек», находится в таких же отношениях с антропоморфным божеством книги, как библейский Адам — со своим Создателем. С точки зрения философской и моральной географии, эти две ситуации также параллельны, по крайней мере, после грехопадения: мир Круга — зло; мир его создателя — добро. Это важный для романа подтекст, так как он перекликается с основной темой — вымышленный герой, пытающийся (снова) войти в мир своего создателя. Еще одно библейское эхо содержится в «яблочном» мотиве книги, особенно в выражении «Адамово яблоко», возникшем из легенды о том, что кусочек плода, предложенного Евой, навсегда застрял в горле Адама.^{246}

Фамилия героя, оказывается, имеет важнейшее значение как для темы, так и для структуры романа «Под знаком незаконнорожденных». По-русски Круг означает «круг», а по-немецки — «кружку» или «кувшин». Последнее значение, то есть сосуд с ручкой, имеет для сюжета метафорическое значение. Участь Круга оказывается столь ужасной отчасти из-за его заблуждения о том, что он неуязвим для режима Падука. Во время рокового разговора Круга с Падуком последний говорит ему: «Все, что нам нужно, — это тот кусочек тебя, в котором упрятана рукоятка». На это Круг с яростью отвечает: «Ее не существует» (и здесь он ошибается) (СА 1, 322). Позже, после своего ареста и похищения Давида, Круг думает: «он не предполагал, что они сумеют найти рукоятку. Собственно, и сам-то он едва ли знал, что какая-то рукоятка вообще существует» (СА 1, 368).

«Круговое» значение фамилии Круга резонирует со многими аспектами романа. Конечно же, Круг — это маленький круг внутри своей округлой вселенной, которая, в свою очередь, окружена миром авторской персоны. Фамилия Круга также означает его предполагаемую неуязвимость. На встрече университетских преподавателей для принятия клятвы верности друг Круга математик Хедрон побуждает его: «Поставь свою коммерчески ценную закорючку. Брось! Никто не тронет наших кругов, — но где-то же нужно нам их рисовать» (СА 1, 248). Эта игра слов — намек на фразу Архимеда «Noli disturbare circulos meos», [35] которую якобы произнес математик, когда во время разграбления Сиракуз в его кабинет ворвались римские солдаты. Найдя Архимеда в его кабинете рисующим геометрические фигуры и не получив от него удовлетворительного ответа на свои вопросы, какой-то солдат убил его. ^{247} В таком случае, Архимед — парадигматический ученый-интеллектуал, который желает только, чтобы государство оставило его в покое и он мог продолжать свои занятия. Также как и Круг, Архимед, чье торжествующее восклицание «Эврика!» стало символом внезапного глубокого озарения, стремился открыть тайны Вселенной. Важно и то, что основные работы математика касаются свойств окружностей и спиралей, так как эти фигуры оказываются очень важными для нашего понимания миров романа «Под знаком незаконнорожденных».

35

Не тронь мои круги (лат.).

Все члены маленькой семьи Круга заключены в круг. Конечно, не случайно умершую жену Круга зовут Ольга (с ударным «О»); не случайно и то, что Ольга, умершая от болезни почек, все время ассоциируется с гамлетовской Офелией, которая утонула. Ольга — это не только круг внутри другого круга (Круг); ее имя (из-за «О»), и фамилия ее мужа (из-за своего значения), намекают на секретное родство с кругловатой лужицей, связывающее героев с бесконечным сознанием вселенной авторской персоны. Интересно также и то, что в алфавитной синестезии Набокова белый «О» вызывает образ овального зеркала (СА 5, 338) — этот предмет фигурирует около пяти раз в одном из снов Круга, в котором Ольга, сидя перед зеркалом, снимает с себя сначала свои драгоценности, а затем, в духе сюрреализма — голову и другие части тела (глава 5). Сходным образом, имя их сына Давида (DaviD) наделено явной иконической образностью. Буквы D, стоящие в начале и в конце его имени, составляют половинки буквы «О», так как если конечную «D» перевернуть, так что ее вертикальная палочка сложится с палочкой начальной «D», а закругленные части смотрят направо и налево, получается совершенная «О», перекликающаяся со значением фамилии Круга и с формой инициала Ольги. Это символическое алфавитное слияние перекликается со слиянием имен родителей, а также с соединением их генов, «слияньем двух таинств или, вернее, двух множеств по триллиону таинств в каждом» (СА 1, 354).

Одна из характеристик круга — его обратимость, свойство, которое типично и для некоторых действий и наблюдений Круга. Возвращаясь домой из больницы в ночь смерти жены, Круг должен перейти через мост, охраняемый с двух сторон революционными солдатами, набранными из всякого сброда. Когда Круг приближается к северному концу моста, его задерживает неграмотная стража. Один из них берет пропуск Круга и затем, протягивая его Кругу вверх ногами, требует прочитать, что там написано. Круг дает ответ, который задает тему главы: «Инверсия мне не помеха» (СА 1, 209). К несчастью, очки Круга разбиваются, когда он их ищет, и он не может прочитать подозрительным солдатам, что написано на его пропуске. Наконец, Круг обманом пробирается на другую сторону, затевая разговор с туповатым начальником стражи Гурком. В этом месте, как говорит Набоков в предисловии, нас должна поразить палиндромная оппозиция русской окружности (Круг) и тевтонского огурца, так как «gurk» — это форма германского корня слова «огурец». Этот чисто словесный палиндром скоро начинает жить своей жизнью. После того, как Кругу наконец разрешают перейти мост, его заворачивают назад на южном конце, так как на его пропуске нет подписи стражи с северного конца моста. Философ идет назад, чтобы получить подпись неграмотного Гурка. Палиндромная природа имен противопоставленных героев, Круга и Гурка, буквально воспроизводит многократные переходы моста и является миниатюрным зеркальным отражением абсурдности обреченных усилий Круга. Инверсия имеет и другие отзвуки в этом эпизоде. Когда Круг пересекает мост взад-вперед, он думает: «…песочные часы, которые кто-то все вертит и вертит, и я внутри — текучий тонкий песок» (СА 1, 214). Он мысленно сравнивает себя с муравьем, который бегает по выдернутой из земли травинке. Как только он доходит до вершины травинки, ее переворачивают, и вершина травинки, «tip», превращается в ее палиндромную противоположность, «pit» (яму), и все надо начинать сначала.

Имя Падука, как и имя Круга, имеет большой диапазон тематических отзвуков. Это и шекспировское «paddock», дословно означающее «жаба», чудовищное оскорбление, применяемое Гамлетом по отношению к отчиму Клавдию, убийце его отца. Конечно, Падук не убивал отца Круга, но он убийца его сына Давида. Этот аспект роли Падука проявляется, когда он идентифицируется с лесным королем Гете (Erlkoenig): речь идет о стихотворении, в котором маленький мальчик и его отец едут верхом ночью через лес, король эльфов зазывает мальчика в лес, и тот умирает (СА 1, 322 и 390). Имя Падука также базируется на русском корне «-пад-», как в слове «упадок». Однако, вероятнее всего, именно шекспировское «paddock» является источником школьного прозвища Падука — «Жаба» («The Toad»), которое имеет еще одну зловещую двуязычную коннотацию — немецкое Der Tod («смерть»). Диктатор Падук был ненавистен Кругу еще со школьной скамьи, когда Круг, бывший тогда порядочным хулиганом, регулярно сидел на лице Падука. Несмотря на очевидное отвращение Круга, Падук, возможно, из-за гомосексуальных склонностей, втайне обожал Круга и однажды поцеловал его руку, когда в классе было темно: «Поцелуй Жабы» («The Kiss of the Toad»), как позднее называет его Круг, возможно, намекая на немецкое Todeskuss, поцелуй смерти — аллюзия, ставшая пророческой (СА 1, 275). ^{248}

К сорока годам и Круг, и Падук обнаруживают склонность к полноте, хотя во всех остальных отношениях они резко противопоставляются друг другу. Падук остается «скучен, зауряден и невыносимо подл» (СА 1, 257), в то время как Круг, великий мастер «творческого разрушения», описывается как крепкий, мужественный человек с чем-то бетховенским в лице (СА 1, 360). Это противопоставление выявляется довольно любопытным образом. Будучи еще школьником, Падук представляет на обсуждение теорию, предвосхищающую Эквилизм, теорию о том, что «все вообще люди состоят из одних и тех же двадцати пяти букв, только по-разному смешанных» (СА 1, 257). От этого изречения разворачиваются две линии мысли. Первая, менее важная, касается пропавшей двадцать шестой буквы. Очевидно, отсутствующая буква — это буква «Я» («I»), намекающая на Адама Круга, врага Падука и единственного великого сына своей страны. Идентификация Круга с буквой-символом «I» подтверждается его высказываниям и высказываниями о нем в других местах книги, например, «Корень квадратный из „я“ равняется „я“» (СА 1, 207) или сказанное в скобках «(о, это помятое неуютное „я“, шахматный Мефистофель, упрятанный в cogito!)» (СА 1, 343).^{249} В революционном государстве среднего человека нет места для эгоистической буквы «Я» и соответствующего местоимения, в нем нет места и для Круга, который, как и буква, уничтожается.