Техногнозис: миф, магия и мистицизм в информационную эпоху

Другой греческий миф доказывает нам, что этот фундаментальный дисбаланс в порядке вещей составляет сущность как человека, так и технологии. Когда боги дали Эпиметею задание сотворить живое существо, этот титан, чье имя означает «недосмотр», — портит работу. Он пускает весь доверенный ему запас здоровых ДНК на животных, так что, когда он добирается до человека, человек у него выходит мягкотелым, хныкающим детенышем, лишенным отваги, природной хитрости и меховой шубы. В отчаянии Эпиметей кидается к своему брату, Прометею, имя которого звучит более позитивно: «предусмотрительный». Предусмотрительный Прометей наделяет людей прямохождением, делает их высокими и далеко смотрящими, как боги. Затем титан поднимается на небо, крадет огонь у солнца и дарит его нашим все еще довольно беспомощным предкам. «Слабые и недолго живущие», как гласит один античный стих, «люди получили пламя огня и чрез то научились множеству искусств»⁴. Зевсу не нравится эта передача власти, произведенная без его разрешения, и он приковывает Прометея к скале за это преступление, где тот остается, пока Геракл не освобождает его. Но титанический огонь разума продолжает теплиться в технокультурном воображении Запада по сей день. Вольнодумцы со времен Просвещения избрали прометеев огонь в качестве антиавторитарного символа самоопределения человека, в то время как неолуддиты демонизируют его в качестве губительной и разрушительной силы, способной опустошить Землю.

Хотя языки прометеева огня будут вырываться из этой книги, пока мы сфокусируем внимание не на технологии силы, а на технологии коммуникации, а также на мифах и мистериях, которые окружают их. В Аттике обыкновенно душеводителем в таких мистериях являлся Гермес, посланник и посредник между богами и людьми, душами и смыслами, чепухой и делами. Из всех божеств, населяющих греческий ум, Гермес — тот, кто в нашем мире беспорядочно переплетенных проводов будет чувствовать себя как дома. Обладая полным набором плутовских черт — скоростью, хитростью и умением совершать выгодные сделки, — он сгодился бы на роль талисмана удачи в нашем информационном веке. В отличие от большинства архетипических фигур, таящихся среди жестоких и эротичных зарослей под поверхностью нашего повседневного сознания, Гермес олицетворяет еще и социальную часть психики: язык и коммуникацию. Он летает, «летучий, как мысль», как образ бодрствующего сознания, с его беспрестанно возникающими планами и импульсами, пробегающими по синапсам, с его болтовней и речевой перегрузкой. Гермес демонстрирует, что индивидуальное сознание не остров, а узел в тугом электрическом сплетении слов, образов, звуков и сигналов. Гермес повелевает вневременным миром информационного обмена, в котором вы и я участвуем в данный момент: я — поскольку набираю эти символы — и вы — поскольку впитываете напечатанные фигурки посредством ваших глазных яблок прямиком в собственный мозг.

Гермес не только мальчик на побегушках. Гермес владеет множеством профессий. Он артист, глашатай, изобретатель, купец, маг и вор. Римляне прозвали его Меркурием, это имя потом стало обозначать самую маленькую и быстрее всех вращающуюся вокруг Солнца планету, а также текучий элемент, полюбившийся алхимикам. Те из нас, кому попадался на глаза логотип службы доставки цветов, узнает в нем изображение Гермеса — молодого женоподобного юношу в деревенской шляпе, указывающей на его скромное происхождение, и паре крылатых сандалий, намекающих на его любовь к скорости. Все, что нам нужно, чтобы завершить образ, — это припомнить знаменитый кадуцей Гермеса, магический жезл, обвитый двумя змеями, подобно двойной спирали ДНК, подходящий аксессуар для бога, который заставляет циркулировать потоки информации.

Уже у Гомера Гермес — разносторонний характер. Персонаж, который в «Илиаде» играл роль посыльного и вора, в «Одиссее» становится проводником душ и шаманом-целителем, излечивающим Одиссея от колдовского зелья Кирки. Но все же настоящую славу Гермес приобрел благодаря ошибочно приписываемому Гомеру «Гимну Гермесу», написанному около VI в. до н. э. Поэма начинается с того, что у нимфы Майи, возлюбленной Зевса, рождается слишком шумный ребенок. Постоянно выпрыгивая из своей колыбели, младенец Гермес однажды проламывает дыру во внешний мир и приземляется прямиком на черепаху. Он убивает животное, забирает панцирь и изобретает лиру, становясь «первым, кто начал делать песни». Гермес здесь похож на основателя старт-апа, занимающего нишу рынка, которую сам же и создал. Оттачивая свое песенное мастерство на нехитрых куплетах, он придумывает новый бизнес-план: угнать скот у своего соперника, золотого бога Аполлона.

Греки не строили иллюзий по этому поводу: Гермес, конечно, вор (во время одного праздника на острове Самос люди благодарили бога за оставшиеся безнаказанными ограбления), но бандитизм Гермеса не следует смешивать с грубым насилием. Плут по определению действует посредством хитрости и пронырливости. Он не головорез — скорее, хакер, шпион, манипулятор. Когда Гермес приступает к выполнению своего плана, то для того, чтобы выкрасть у Аполлона скот, он надевает специальные башмаки, которые не оставляют следов, и заставляет животных двигаться задом наперед, чтобы обмануть хозяев. Когда Аполлон настигает его, Гермес обводит того вокруг пальца: клянется, произнося слова, которые значат совсем не то, чем кажутся. Он говорит богу правды: «У меня нет никаких сведений для тебя, но даже если бы они были, мне не будет никакой награды за то, что я предоставлю их тебе»⁵. В итоге они оба отправляются на Олимп, чтобы разрешить конфликт. Гермес дает Аполлону лиру, которая так понравилась прославленному лучнику, что он оставил Гермесу стадо и наградил молодого полубога полной мерой божественной силы и авторитета.

Конфликт между аристократическим Аполлоном и молодым начинающим богом поучителен. Аполлон считается богом науки в ее идеальной форме: чистой и упорядоченной, воплощающей солнечный мир чистоты и света. Гермес настаивает на том, что в этом прекрасном строении всегда есть трещины и выщербины. Разуму приходится продолжать свой путь по шаткому мосту, когда он входит в мир запутанный и непредсказуемый, далекий от равновесия. Превосходный символ для этого пространства, изобилующего возможностями, инновациями, которые постоянно использует Гермес, — это перекресток, образ, подходящий и для нашего современного мира, с его информационными сетями и почти бесконечными возможностями выбора.

В древние времена греки отмечали перекрестки дорог, границы селений и дверные проемы гермой, столбом с прямоугольным сечением, увенчанным головой Гермеса (а также снабженным здоровенным фаллосом). У основания этих столбов голодные путешественники иногда находили подношения, оставленные для бога, — подношения, которые им полагалось красть не для того, чтобы встать на пути у бога, а для того, чтобы отблагодарить его за счастливый дар. Некоторые гермы впоследствии заменили деревянные столбы, которые использовались как примитивные доски для объявлений. Возможно, английское слово trivia («чепуха», букв, «три дороги») происходит от зачастую бессмысленного содержания этих объявлений.

Перекрестки — это чрезвычайно «заряженные» места. Здесь осуществляется выбор, наслаиваются друг на друга факты и страхи, чужак впервые показывает свое лицо: странные люди, иностранные языки, экзотические, чарующие товары и информация. Перекрестки образуют то, что антрополог Виктор Тернер называет «лими-нальными зонами»: двусмысленными, но могущественными зонами трансформации и угрозы, которая исходит от краев карты той или иной культуры. Здесь «я» оказывается по ту сторону своего собственного горизонта. «Через посредство Гермеса, — пишет мифограф Карл Кереньи, — каждый дом становится исходным и конечным пунктом пути, который исходит издалека и теряется вдали [5] »⁶. Как отмечает Норман О. Браун в своем исследовании «Гермес-вор», пограничные свойства перекрестков связаны, помимо прочего, с более мирской сферой, а именно — торговлей и товарооборотом. В архаический период обмен товарами часто происходил как раз на перекрестках и границах поселений. Эти сделки были исполнены двусмысленности, ведь они размывали различия между даром, бартером, магией и воровством. Когда получили свое развитие коммерческие сети древнегреческих городов-государств, эта пограничная экономическая зона в конечном итоге из диких окраин стала организованным рынком в самом сердце новых центров урбанизации. То, что прежде было снаружи, вывернулось наизнанку и оказалось внутри. Гермес получил титул agoraios, «тот, кто на агоре», он стал святым покровителем купцов, посредников и работников сферы услуг, а эпитет «ловкий» в применении к новому облику божества стал означать «благоприятный для прибыли»⁷.

5

«Бежит дорога вес вперед… / Какой готовит поворот…» Не лишним будет испомннть, что Бильбо Бзггинс воплощал архетип плута и вора.

Конечно, Гермес просто должен одобрить Интернет, меркуриальную сеть обмена сообщениями на расстоянии, которая функционирует по принципу рынка идей и товаров. Достигаемая посредством современного дверного порога — домашнего компьютера, — Сеть простирается за ним как технологическая пограничная зона, которая с головой погружает «я» в хитросплетение возможностей. В самом деле, мифическая притягательность Сети имеет много общих качеств, связанных с юным трикстером: скорость, выгода, инновационная взаимная коммуникация, переворачивание устоявшихся порядков. Разумеется, информационная супермагистраль тоже «мифична» в более современном и критичном смысле слова: это стратегическая дезинформация, мираж, социальная ложь. Утопическая риторика Интернета проходит через набор будоражащих тем: здесь и скрытые махинации новых корпоративных медиа, и потенциально атомизирующее воздействие экрана терминала на социальную и психологическую жизнь, и сбивающая с толку проблема доступа, в то время как коммуникационные технологии все больше начинают отражать ширящуюся глобальную пропасть между богатыми и бедными. Но Гермес готовит нас к этим опасностям, потому что торговец сообщениями всегда жульничает: он лжет и крадет, и его волшебная палочка закрывает глаза человека навсегда, погружая нас в глубокий сон забвения.

Гермес воплощает миф информационного века не просто потому, что он господин всякой коммуникации, но потому, что он также покровитель techne. Это греческое слово означает искусность или умение. Браун отмечает, что в языке Гомера для обозначения «ловкости» используется то же слово, что и для «технического навыка», вроде навыка, который демонстрирует Гефест, когда он выковывает магический щит Ахилла. Гермес, следовательно, олицетворяет собой технологию, теперь уже не в образе полезной прислужницы, но в качестве трикстера. Ибо, несмотря на повседневную пользу, приносимую технологией, ее основание утопает в зыбкой почве, давая нам в одно и то же время больше и меньше, чем на первый взгляд обещают ее силы. Браун настаивает на том, что трикстерство Гермеса — это не просто рациональный навык, а выражение магической силы. Божественная магия неоднозначна, так как мы не можем четко отделить с умом проведенный ход от ловкой манипуляции над невидимым природным фактом. Имея в виду эту герметическую двойственность, мы можем сказать, что и технология — это магическое заклинание и трюк, приспособление, которое формирует реальность, исследуя скрытые законы природы и человеческого восприятия.

Божественный инженер

Гермес-посланник помогает нам проследить могущественную архетипическую связь между магией, трюком и технологией. Но бог не превращается в классического прометеевского техномага, когда он обращает свои стопы на юг, через винноцветное море, к Египту. Здесь за несколько столетий до рождения Иисуса религиозное воображение эллинистического мира соединило Гермеса с египетским богом письма Тотом, сотворив одного из великих утренних идолов эзотерической традиции: Гермеса Трисмегиста. Абсолютно вымышленная фигура, «Трижды Величайший» Гермес тем не менее считался исторической личностью в эпоху Просвещения. Эта ошибка, как мы увидим, имела значительные последствия. Ибо Гермес Трисмегист не просто воплощает технологический энтузиазм древнего мира. Он также предстает перед нами как один из путеводных огней западной мистической традиции — традиции, психоспиритуальными импульсами и алхимическими образами которой наполнена эта книга, как ими были наполнены сны Запада.