Тельняшка жизни

Пока же учили дизеля, слесарили по штангелю, крутили ручки наводки списанного за непригодностью орудия. Параллельно шлифовалось умение пронзительно свистеть на варианты: с пальцами и сжатыми губами. Учителя по непрофильному – свои же годки. С того ли, что преподавали доходчивей, свист выходил лучше.

Ближе к выпуску пришла на батю похоронка. Долго искал Витя потаённое слёзное место. Нашёл его у края парка, где стоял когда-то до тридцатых соломбальский Морской собор. Весь запас слёз, на жизнь отпущенный, там оставил.

Вскоре проклятая война кончилась. По распределению попал на буксир. Ходили обеспечивать стрельбы, всякое разное выполняли. Само собой, курил уже по-взрослому. На берегу повырастали зелёные ларьки-засады. Сто грамм, кружка пива, рыбёшка. Фронтовиков целых и калеченых здорово притягивали. В избранной компании не грех и даже почётно очутиться. К некоторым «дотам» название прилипло. В Соломбале знаменитая «Тишина» у победителей была в авторитете. Другого послабления народу вождь не предложил.

Позвольте тут сбиться и начать от себя. А что ещё знаю, попутно выложить. Судьбе вздумалось свести нас вместе на трёх невезучих лесовозах. Уверен, спроста ничего не бывает.

«Воркута» обернулась годовым исправлением характеристики. На «Оке» прокатились по камням у Кандалакши. С пробитыми балластами вместо Англии очутились на «Кузнице». Последний «Абагур» утонул бы. Глубина не позволила. За жизнь стальную обрастал неприятностями то мельче, то крупнее. При нас в рейсе на Кубу накрылся гирокомпас. Подобно неловкому вопросу к прохожим про время, штурмана просили коллег дать точку.

Можно, конечно, валить на крёстных мамочек, на кого угодно. Правильней, считаю, кивнуть на судовые роли, где обозначились мы – с нашей-то удачливостью.

В 73 году возник новый деловой оборот: «Сдать в чартер». «Воркуту» отправили в болгарский. Даже сейчас хочется уточнить. Ладно, сдержусь.

При очередном заходе в Бургас, прибыл через Румынию от кадров докомплект. С ноля второй механик решил поставить нового моториста. Только выступил я в коридор будить, как увидел деда и того, за кем отправился. Ничуть не комплексуя, тот распёр руки в дверях каюты и рубил дерзкие фразы:

– Устал с дороги, войди в положение. Румыны в вагоне продавали чёрт-те что, а не самогон.

Юрий Александрович Будиев – запоминающийся, успешный стармех, не склонный к потачкам, понимающе кивал головой.

– Сделаю, Сергеевич, отдыхай.

Такое бы не показалось странным, знай я тогда, что это разговор постаревших юнг.

Наутро теплоход подготовили, как субмарину, к погружению, то есть задраили всё. Вырубили вентиляторы, захлопнули их шторки. Началась выгрузка. Фосфатная дрянь – сверхпроникающая штука. Серая мучнистая пыль неупустительно вползла всюду. Подпудрила тех, кто по необходимости высовывался на палубу и кто носа туда не показывал. Котельная форсунка «Монарх» с категоричностью умной техники отказалась работать. Распахнули двери в МО с двух бортов, чтоб не заглохла динамка. Липкое, удушливое наше состояние и красивый вид болгарских помидоров уравновесились антиподами.

Следующая моя вахта была с 16.00. Зная, что ожидает в «яме», собрал в комок все душевные силы. У рундука с робой будто приговор зачитали. Если мне так заранее фигово, то старому каково было?!

Сергеевич держался на корточках у входа в машину, где могли ёще раскуриваться сигареты. Черты лица его редкой правильности и мужественности лепили образ «русские не сдаются».

– Ничего парень, нормальный ход, – прохрипел он, как бы отсыпал горстку бодрения, – вахть!

К ночи грейферы заканчивали щёлкать стальными пастями. Открывались выходы на палубу, и хоть как-то сносно становилось до утра. Когда выгрузка подходила к концу, объявлялась зачистка трюмов. К нашему удивлению, за это платили левами. Немного, но и не крохи, значит, на вино.

Первым героизатором дяди Вити стал один из лишних механиков, выпущенных АМУ на перелив потребного. Обладал он редким талантом: мог озвучить любую вещь, кого вздумается будьте-нате. Хоть болт с гайкой на 65-ть.

Объявим свой День Благодарения на нашем борту, просим артиста проявиться. Тот и рад. В секунду перелицует себя во фрица-люфтваффщика, начиная верещать:

– Ахтунг, ахтунг, в воздухе Рохин!

Настоящий ответчик за Родину незамедлительно являлся из соседней каюты. Под хохот «Варна» и сливовица шли исключительно хорошо.

Снова путь до Марокко. Там мучиловки гораздо меньше. Засыпались огромной кишкой. Пока команда толкалась на базаре за отрываемым в Союзе с руками кримпленом, «Воркута» оседала по последнюю регистровую марку.

Только отваливал лоцманский бот, по «Берёзке» с нетерпением кричали:

– Дать воду на палубу!

Боцман с матросами, сатанея от напора в шлангах, смывали и гнали ненавистную фосфатчину в шпигаты.

Отрадно чистыми по синему ковру роскошной Средиземки с баловниками дельфинами держали курс на новое мытарство.

На пятой болгарской стоянке, после тошной вахты, попросились с матросиком Морозовым в город у первого помощника.

– Да кто ж из комсостава пожелает с вами таскаться вечером?!

Показался отказ верхом несправедливости. Ну и прогуляли себя сами. По нынешним временам такое в порядке вещей, тогда же – амба. Так судьба развела меня с Сергеевичем. Угодно было сделать это ей ненадолго.

После годичного исправления отправили на «Оку». С причуды первого боцмана запомнилась она всем оранжевой полосой на фальштрубе. Не с этого ли «петуха» и команда там оказалась особого подбора? Взять хоть постоянных мотористов, держащих гонор и всячески подчёркивающих смешное первородство.

Тут заявился, к моей радости, Виктор Сергеевич. Знаток судовой жизни сразу всё понял и покончил с этим весьма оригинально.

В сколь возможно опрятной робе вышел он на первую ходовую вахту. Истинный машинёр, не оставляющий ничего без внимания, начал щупать от коромысел главного двигателя что полагалось, и по всему проходиться цепким взглядом. На нижних плитах оценил ладонью температуру картерных крышек динамки, корпусов ходовых насосов и… лобики не ожидавших дерзости гордецов. (Тогда в море по двое стояли). «Короли» сникли.

Судоводителей угораздило часами позже камни найти. Кадры Сергеевича тут же в переадресовку, а я ещё пережил зимнее докование.

Через пару лет попадаю на «Абагур», где тоже любили подчеркнуть своё. И гораздо повесомей, чем литр засохшей киновари. Главной фишкой у экипажников был главный двигатель – настоящий швейцарский «Зульцер».

При отходе от «тайваня», после погрузки молдавскими бригадами понадобилось привести караван в походный вид. Машинным людям выпало ровнять бурелом над третьим и четвёртым трюмом.