Тело в дело. Сборник романов

– С африканками всегда все просто, – заметил Жан Ив. – Они готовы трахаться бесплатно и даже беременные. Надо только запастись в гостинице презервативами, а то они их не жалуют, – и он подчеркнул два раза в своем блокноте: «презервативы».

Мы быстренько разобрались с Тенерифе. Результаты тут были не ахти, однако, по словам Жана Ива, остров имел стратегическое значе­ние для англоязычных стран. Тут ничего не стоило наладить сносное «приключение» с восхождением на вулкан Тейде и экскурсию на глис­сере на остров Лансароте. Инфраструктура гостиниц опасений не вы­зывала.

Затем, наконец, мы добрались до двух клубов, которые виделись нам гвоздями всей программы: Бока Чика в Санто-Доминго и Гуардалавака на Кубе.

– Хорошо бы поставить кровати «кинг сайз», – предложила Валери.

– Решено, – не задумываясь ответил Жан Ив.

– И джакузи в номерах, – размечтался я.

– Нет, – отрезал Жан Ив. – Будем придерживаться средней категории.

Все улаживалось само собой, без колебаний и сомнений; мы намети­ли также договориться с руководителями городков об упорядочении тарифов на проституцию.

Потом сделали короткий перерыв на обед. В это самое время менее чем в километре от офиса два подростка из рабочего предместья Куртильер бейсбольными битами размозжили голову шестидесятилетней женщине. На закуску я съел скумбрию в белом вине.

– А в Таиланде вы что-нибудь планируете? – поинтересовался я.

– Разумеется, у нас строится гостиница в Краби. Это сейчас самое модное место после Пхукета. Надо ускорить строительство, чтобы за­ кончить все к первому января и устроить торжественное открытие.

Всю вторую половину дня мы обсуждали, какие изменения требуется внести в работу городков. Разумеется, первое и основное – разрешить приводить проституток в номера. Понятно, никаких детских программ; лучше всего было бы запретить проживание в гостиницах детям до шестнадцати. Валери придумала хитроумный ход: за основу взять стоимость одиночного номера, а для пар ввести десятипроцентную скидку, то есть в принципе установить порядок, обратный общепринятому. Не помню кому, кажется мне, пришло в голову провозгласить лозунги «геи с нами» и пустить слух, что в наших клубах до двадцати процентов гомосексуалистов; такого рода информация обычно привлекает геев, а они, как никто, умеют создать эротическую ауру. Дольше всего мы размышляли над слоганом рекламной кампании. Жан-Ив предложил емкий и доходчивый лозунг: «Эльдорадор – Афродита»: не отказывай себе ни в чем!»; но в конце концов большинство голосов получил мой: «Эльдорадор – Афродита»: человек имеет право на удовольствие». Со времени натовской интервенции в Косово понятие права снова стало основополагающим, пояснил Жан-Ив с легкой иронией в голосе; в действительности он говорил серьезно и только что прочитал по этому поводу статью в журнале «Стратежи». Все кампании последнего времени, которые строились на теме права, имели успех, будь то право на нововведение или право на совершенство… Право на удовольствие – это ново, заключил он грустно. Порядком подустав, мы закончили работу, и Жан-Ив забросил нас с Валери в клуб «2+2». В субботу вечером народу там собралось много. Мы познакомились с симпатичной негритянской парой: она была медсестра, он – ударник в джазе, дела у него шли неплохо, он регулярно записывал диски. Надо сказать, он много работал над техникой, собственно говоря – постоянно.

– Так что никакого секрета…– глупо заметил я, но он, как ни странно, согласился; сам того не желая, я затронул глубокие струны в его душе.

– В том-то и секрет, что никакого секрета,– повторил он с жаром.

Мы выпили по стаканчику и направились в комнату. Жером предложил, чтобы мы трахнули Валери вдвоем. Она не возражала, при условии, что сзади буду я: ей казалось, что я смогу войти в нее не так грубо, как Жером. Он кивнул и лег на спину. Николь, одной рукой поддерживая его боеспособность, другой натянула ему презерватив. Задрав Валери юбку до самой талии, я обнаружил, что белья на ней нет. Она проворно оседлала Жерома и прильнула к его груди. Я раздвинул ей ягодицы, смазал чуть-чуть и начал осторожно, отрывистыми толчками внедряться. Когда вошла головка, я почувствовал, как сжались мышцы Валери. Я напрягся и вдохнул поглубже, чтобы не кончить преждевременно. Затем стал понемногу углубляться. И тут она заскользила вперед-назад, прижимаясь лобком к Жерому. Дальше все пошло как по маслу: она застонала протяжно, полностью расслабилась, и я сразу легко проник в нее, уже не встречая сопротивления; пароксизм наступил у нее удивительно быстро. Она замерла, изнемогающая и счастливая. Ощущение не то чтобы острее, объясняла она мне потом, но если все идет удачно, наступает бесподобное мгновение, когда накатывающие с двух сторон горячие волны сливаются и все тело пылает.

Наблюдая за нами, Николь ласкала сама себя и уже сильно возбужденная заняла место Валери. Я едва успел сменить презерватив.

– Со мной можешь не осторожничать,– шепнула она мне на ухо,– я люблю покрепче.

Я так и сделал, закрыв при этом глаза, чтобы целиком сосредоточиться только на самом ощущении. Получалось превосходно, я не мог нарадоваться собственной выдержке. Она тоже кончила довольно быстро с протяжным хриплым криком.

Потом мы с Жеромом болтали, а Николь и Валери, стоя перед нами на коленях, делали нам минет. Жером рассказывал, что еще ездит на гастроли, но с возрастом ему это разонравилось. Его теперь все больше тянет домой, где он может заниматься семьей – у них двое детей – и в одиночку отрабатывать свою технику. Он объяснял мне про новые системы ритма: четыре третьих и семь девятых; откровенно говоря, я мало что понимал. Вдруг посреди фразы он удивленно вскрикнул, закатил глаза и обильно выплеснулся в рот Валери.

– Как она меня поимела!..– приговаривал он, чуть посмеиваясь.

Я тоже чувствовал, что меня надолго не хватит: у Николь был совершенно особенный язык, широкий, мягкий, будто маслом намазанный; она работала им неторопливо, волна наслаждения подкатывала незаметно, но неотвратимо. Я поманил к себе Валери и предложил: пусть Николь возьмет губами головку и не двигается, а все остальное сделает Валери. Николь кивнула, закрыла глаза и приготовилась. Валери тут же занялась моим членом, быстро и ловко орудуя пальцами и языком; она уже полностью восстановила силы. Я насколько мог широко раскинул ноги и руки и закрыл глаза. Ощущение радости нарастало порывами, будто пронзало молниями, и, наконец, накрыло меня целиком; я выпустил семя в рот Николь. Несколько секунд я пребывал в шоке, цветные пятна вспыхивали у меня под ресницами, позднее я понял, что чуть не потерял сознание. Когда я с трудом открыл глаза, Николь все еще держала головку моего пениса во рту. Валери, обняв меня за шею, глядела таинственно и растроганно; она сообщила мне, что я истошно кричал.

Затем они отвезли нас домой. В машине Николь возбудилась снова. Она обнажила грудь, подняла юбку и улеглась на заднем сиденье головой мне на колени. Массируя клитор Николь, я действовал уверенно, решительно, хорошо контролируя ее ощущения; соски ее твердели, а моя рука увлажнялась. Запах ее возбудившейся плоти заполнил машину. Жером вел осторожно, останавливаясь на красный свет; в окно я видел огни на площади Согласия, обелиск, мост Александра III, купол Инвалидов. Я чувствовал себя хорошо, умиротворенно, но при этом еще полным энергии. Кончила она в районе площади Италии. Перед тем как проститься, мы обменялись телефонами.

Расставшись с нами, Жан Ив немного взгрустнул; подъехав к своему до­му на авеню де ла Репюблик, он не спешил выходить из машины. Нерв­ное возбуждение, владевшее им весь день, спало; он знал, что Одри нет дома, и скорее был этому рад. Он увидит ее на минутку только утром, пе­ред тем как она уйдет кататься на роликах; после возвращения из отпус­ка они спали отдельно.

Куда спешить? Он откинулся на сиденье, хотел включить радио, передумал. По улице стайками гуляла молодежь, юноши, девушки; наверное, им было весело, они громко орали. Некоторые пили на ходу пиво из банок. Он мог бы выйти из машины, присоединиться к ним или затеять драку; да мало ли что он мог бы сделать. Но он, разумеется, просто пойдет домой. Он, безусловно, любил свою дочь – так ему казалось; он ощущал с ней некую органическую кровную связь, что и соответствует определению любви. По отношению к сыну он ничего подобного не чувствовал. Возможно даже, тот вовсе и не был его сыном, Жан-Ив до сих пор не знал этого точно. К жене он не испытывал ничего, кроме презрения и отвращения, отвращения слишком сильного – он бы предпочел безразличие. Наверное, поэтому он и медлил с разводом: ждал, когда жажда мести сменится равнодушием; пока же ему хотелось заставить ее платить. А на самом деле платить все равно мне, подумал он вдруг с горечью. Дети останутся на ее попечении, а ему назначат порядочные алименты. Что, если затеять тяжбу, попробовать отсудить детей? Пожалуй, нет, решил он, не стоит. Придется расстаться с Анжеликой. Одному ему будет лучше, можно постараться

устроить свою жизнь

заново, то есть, попросту говоря, найти другую женщину. Ей, гадине, устроиться будет сложнее с двумя детьми на руках. Тем он и утешился: более скверной бабы ему не встретить, в итоге Одри пострадает от развода сильнее, чем он. Она уже не так хороша, как в первые годы их знакомства; она умела держаться, одевалась по моде, но он-то знал, что телом она уже начинала стареть. Ее успехи на адвокатском поприще далеко не столь блестящи, как она сама рассказывала; когда на нее ляжет забота о детях, на работе наверняка возникнут проблемы. Потомство – это обуза, тяжкое бремя, не дающее человеку вздохнуть свободно, а в конечном итоге и убивающее его. Он отыграется, но позже, когда сможет взглянуть на все хладнокровно. Сидя в машине на опустевшей теперь улице, он попытался обрести хладнокровие прямо сейчас.

Стоило ему переступить порог своей квартиры, заботы обрушились на него снова. Жоанна, приходящая няня, развалившись на диване, смо­трела программу MTV. Он не выносил эту вялую пустую девчонку; при виде ее ему всякий раз хотелось надавать ей пощечин, чтобы согнать са­модовольное выражение с ее противной надутой физиономии. Она бы­ла дочерью подруги Одри.

– Все в порядке? – прокричал он. В ответ она небрежно кивнула. – Ты можешь сделать звук потише?

Она поискала глазами пульт управления. Вне себя от злости он вы­ключил телевизор; она посмотрела на него с обидой.