Телохранитель для мессии (Трилогия)

Светловолосая мученически вздохнула и, последний раз плеснув в лицо пригоршню воды, поднялась с колен. На ходу терзая шнуровку платья, девушка поплелась ко мне. К тому моменту, когда она до меня все–таки дошла, корсаж был затянут на такое количество узлов, на какое только позволяла длина свободно болтающихся завязок.

Я возвела очи к небу, позавидовала его просветленности и отобрала у Эоны узловатые концы шнура. Сотворенное подругой безобразие распутывалось долго и нудно – усталые пальцы слушались еле–еле.

– Рель, ты там скоро?

– Аааооааыу, – промычала я, уже практически догрызая последний, самый стойкий узел.

– Что?

– Как только, так сразу. – Веревка наконец–то поддалась моим зубам и настойчивости. – Поворачивайся давай. Буду сейчас ориентироваться на местности.

– Что?

– Карту посмотрю. – Вновь кроткая улыбка осветила мое лицо.

То ли состроенной гримасе недоставало кротости, то ли еще чего, но спину для осмотра Эона предоставила мне с большой неохотой. Рисунок на молочно–белой коже выцвел и потерял четкость, однако вполне еще поддавался чтению.

Начало Дрюссельского тракта в Заячьем Перекрестье осталось за пределами карты. Отображенный здесь огрызок от большака, минуя достопамятный Хмел, огибая по широкой дуге поместье Лешеро и россыпь усадеб поменьше, заканчивался в городе, которому был обязан своим названием. Через притаившийся между девичьими лопатками Дрюсс также проходил второй по величине тракт Рианы – Южный. Извилистой диагональю он спускался к родимому пятну в самом низу поясницы, где рукой Кирины была выведена размашистая «У» – то бишь Умузбулар. Крупный город, стоящий на пересечении трех торговых путей: двух наземных и одного водного. Как раз ровно на полпути между Дрюссом и Умузбуларом находился искомый нами Моск. От этого городишки до изгибающейся змеей границы, а значит, и Хокпектов – было уже совсем рукой подать.

Мой взгляд опять с надеждой обратился к дымку, поднимающемуся в небо за реденьким перелеском на горизонте.

«Кстати, о змеях, что там шипит позади кустов?» Мамочки… это же… это Верьян!

Догнал.

Я, разумеется, предполагала, что охотник за головами неминуемо появится, но чтобы так скоро да все еще в перекинутом виде…

Шелестение нарастало – и мне вдруг некстати подумалось, что именно так мог бы звучать шорох стремительно убывающего песка в часах человеческого бытия. Откликаясь на шипяще–свистящий звук, браслет на левом предплечье моментально нагрелся, а с сердцем стало твориться нечто странное. Оно подпрыгнуло к горлу, с этой высоты ухнуло в пятки, брошенным с силой мячиком срикошетило в живот и тревожно там заметалось.

В панике я навалилась всей массой на собирающуюся повернуться ко мне лицом Эону. Та испуганно ойкнула и, не удержавшись на ногах, растянулась в траве.

– Не шевелись, пожалуйста, – повторяла я как заведенная, прижимая к земле брыкающуюся и мычащую что–то невразумительное, но громкое Эону, одновременно пытаясь не упустить из виду длинную, худую фигуру с непокрытой головой. Издалека и против света очертания шевелящихся змей можно было принять за развевающуюся на ветру гриву волос, да только почти полное безветрие и зловещее шуршание не давали обмануться даже самым легковерным.

Горгон. «Горгонус сфенос», – как дотошно уточнила бы любимая ученица аалоны Рениты Тила. Отличительные черты: волосы–змеи, кровь–яд и взгляд–парализатор.

«Неплохой наборчик, тебе не кажется?» Не кажется. Очень жаль, что в то же время мне не кажется и этот полумифический нелюдь… эх!

И тогда, в подвале, мне тоже не привиделось с испугу. Хорошо бы, еще пораньше было вспомнить, что, как правило, начальная стадия межвидовой трансформации в первую очередь затрагивает органы зрения и осязания, а также увеличивает растяжимость и прочность кожных покровов. Да после, как следует поразмыслив, проанализировать странности в поведении наемника и принять соответствующие меры. К примеру, сварить обращающее зелье или запастись змеец–травой, кою всячески рекомендует коллектив авторов пухлого старинного трактата «Лекарственные сборы, противоядия и прочия вернейшия снадобия супротив гадов ползучих, ядовитых весьма или некрепко».

«Думать вообще полезно. Хотя бы изредка». А если делать это почаще и понастойчивее – результаты умственного труда уж точно приятно удивят.

Вот если хорошенько порыться в памяти, мысленно обратившись к справочнику «Всеобщий классификатор магических существ», то можно еще вспомнить, что горгоны бывают исключительно женского пола [О способе размножения «горгонус сфенос» существует несколько равновозможных гипотез. На их основе были написаны: два трактата, глава во «Всеобщем классификаторе» и одна книжечка весьма фривольного содержания.]. В отличие от маячившего у меня перед глазами наглядного пособия и опытного образца в Верьяновом лице.

«Мутация?» Возможно. Однако меры предосторожности в любом случае принять не помешает…

«Какое у нас там кодовое слово? «Мессия в опасности“?» Тьфу на тебя.

Творимому заклинанию катастрофически не хватало мощности, а ходившее ходуном подо мной тело мешало сосредоточиться и прямо–таки напрашивалось на успокаивающий удар по голове. Просмотра базовых уровней реальности при таком расходе энергии и степени концентрации не добиться. Впрочем, этого и не требовалось – лишь бы худо–бедно защищало от парализующего взгляда горгона.

Глаза защипало, а кончики пальцев заледенели до бесчувствия – отток Силы отразился на общем самочувствии почти моментально. Я сморгнула набежавшие слезы, привыкая к активированному впопыхах магическому зрению.

Окружающие меня предметы и существа обзавелись расплывчатыми ореолами – туманным намеком на ауру. Выглядело это так, точно неведомый вездесущий художник обмакнул кисть в воду и забавы ради слегка размыл контуры только что нарисованных фигур. Среди расцветок преобладали серые – от мышастого до маренго [Черный с серым отливом.]. Реже встречались ауры других цветов: например, нежно–голубая – у дрыгающей ногами Эоны – или болотно–зеленый в болезненных желтых разводах ореол вокруг напряженно застывшего Верьяна.

Не удержавшись от соблазна, затаив дыхание, я покосилась на собственные руки и разочарованно выдохнула. Серость. На первый взгляд беспросветная и безнадежная. Глухая. Однако стоило всмотреться пристальней – медленно проступали фиолетовый, темно–синий… Секунда–другая – и вот вся цветовая палитра плещется в сером туманном море, изредка вздымая над волнами взлохмаченный радужный хвост…

Взбрыкнувшая подруга оторвала меня от созерцания. И очень вовремя. Поняв, что его наконец заметили, наемник сократил расстояние между нами до десяти шагов – двигался он резкими, стремительными бросками, но не по прямой, а как бы чуть в сторону – и встал напротив.

Длинный, гибкий, точно хлыст. Смертельный. Верьянову кожу покрывала отливающая зеленой медью чешуя в шрамах желтых и черных разводов. Шипя друг на друга и на окружающих, змеи–волосы свивались в косы, ласково оплетали его широкие плечи. Пересилив страх и понадеявшись на действенность заклинания, я посмотрела в лицо нахальному исключению из магических правил и сразу же наткнулась на жуткий немигающий взгляд желтых с вертикальным зрачком глаз. Терпкий с кислинкой мускуса запах был почти непереносимым, удушающим. Мне стало не хватать воздуха, и внезапно захотелось с диким воем ринуться прочь отсюда. Все равно куда, хоть к Имперской страже под крылышко, лишь бы подальше от Верьяна.