Телохранитель для стервы

— Мерзавец!

— Нет, просто выполняю свою работу.

— Хорошо, ходи в водолазках! — выплевываю я, признавая, что этот раунд остался не за мной.

— Хорошо, я не буду рассказывать про твое поведение.

Марк

Едва Ника уходит, демонстративно хлопнув дверью и оставив после себя запах ванили и бергамота. Прислоняюсь спиной к стене, проклиная про себя дерзкую девчонку. Вот зачем она, спрашивается, сегодня явилась среди ночи? Ее папочка не учил, что ходить ночью в комнату к одиноким мужчинам чревато? Такой визит может быть воспринят превратно. Или она настолько не считает меня за мужчину, что даже не думает об этом? В ее глазах мелькнуло удивление, когда она застала меня в полотенце. Похоже, в понимании Ники, телохранители не ходят в душ или сразу после этого влезают в водолазку, которая жмет горло, а воротник которой цепляется за щетину. Даже если с утра побриться, к вечеру все возвращается на круги своя. Она что, не могла подождать до утра с этими разговорами или боялась, что он помчится под дверь спальни ее отца, чтобы доложить о недостойном поведении дочери? Да делать ему что ли больше нечего? Нет же! Нужно было притащиться сюда в этом чертовом обтягивающем платье, под которое она даже трусы не надела, с торчащими сосками! Интересно, она это специально? Скорее всего нет; телохранитель — это же кто-то типа мебели. А я сейчас закрываю глаза и вижу чуть приоткрытые пухлые губы, красивое тело, обтянутое тонким трикотажем, который подчеркивает каждый изгиб, и эти, мать его, соски. Пошел, называется, спать!

Глухо ругаюсь сквозь зубы и, развернувшись, отправляюсь обратно в душ. Просто необходимо снять напряжение. Желание доставляет почти физическую боль, член пульсирует, а яйца буквально сжались; эта нахальная девчонка просто ушла, даже не подозревая, что сотворила за короткие минуты разговора.

Раздраженно отбрасываю полотенце на еще влажный кафель в ванной и шагаю в душевую кабину. Сначала включаю на полную мощность холодную воду, снова ругаюсь и понимаю, что бесполезно. Это не помогает. Не сейчас. Перевожу выключатель в нормальное положение, позволив теплым струям воды хлестать по напряженным мышцам спины. Напряжение такое сильное, что любое движение отзывается сладким спазмом в паху. Выдавливаю на ладонь немного геля для душа и провожу рукой вверх-вниз по напряженному пульсирующему члену. Так просто представить Нику прямо тут, под душем, на коленях. Вода стекает по длинным светлым волосам, струйками бежит по руке, а девушка приоткрывает пухлые губки, когда вхожу в нее до основания. Ника стонет, а ее полная грудь с темно-коричневыми сосками колышется в такт каждому удару. Картина такая реалистичная, что кончить не составляет труда. Чуть ускоряю ритм, обхватываю сильнее, еще раз провожу сжатой ладонью по пульсирующему члену и со стоном утыкаюсь лбом в холодный кафель стены. Наслаждение проходит дрожью по спине и заставляет тяжело дышать.

Теперь хочется спать, курить и трахнуть эту богатенькую блондинку уже по-настоящему. Наверное, потому что категорически запрещено это делать. Впрочем, в создавшейся ситуации есть определенный плюс. У меня нормально встал впервые после ранения. Физических увечий, влияющих на потенцию, нет. Просто жить не хотелось и, как следствие, трахаться тоже не особо. А сейчас кровь вновь приливает вниз, к паху, и это даже раздражает. Дрочить второй раз за вечер в душе — уже перебор. Надо спать. А завтра весь день смотреть на ее задницу и в вырез дорогого платья. Ника знает, что красива, и даже траурное платье у нее такое, что его хочется задрать, как можно скорее. Неудивительно, что мажорчик попытался. «А может, просто некоторым стоит найти себе кого-то на пару вечеров», — думаю раздраженно.

Впрочем, найти такую, как Ника вряд ли получится. И раньше-то не получалось, а уж сейчас с такой-то рожей и изрисованным шрамами телом — тем более. Только раньше я и не хотел таких, как Ника. Они казались слишком далекими, недоступными, да и нежеланными, в общем-то. Дорогой фарфор красив, но пить утренний кофе все же лучше из самой обычной чашки. Так удобнее, а на фарфор можно просто посмотреть в витрине и про себя восхититься умением создателя. Я думал, таким образом еще вчера. Всего один день возле блондинки, и а так сильно меняется мнение. Эти перемены мне совершенно не нравятся.

Глава 3 Богатые ранимые девочки

Ника

Я зла. Прямо очень-очень зла! Поэтому плохо сплю ночью. Едва закрываю глаза, как вижу его поджарую фигуру, капельки воды, стекающие по мощной груди, и эти, мать их, шрамы, которые совсем не портят общий вид. Гадко осознавать, что я испытываю такие чувства к парню, которому запретили со мной спать под страхом самых страшных кар. А с другой стороны… мне ведь не нужен охранник. Наверное, стоит отомстить за то, что он заставляет меня испытывать такие чувства и мучиться ночью от желания. Пусть тоже пострадает. Очень интересная идея. Она меня воодушевляет.

Я решаю, что особенно тщательно подойду к выбору наряда, в котором поеду давать показания, и подразню мерзавца. Чутье мне подсказывает, что после таких ран восстанавливался он долго и скорее всего давно ни с кем не спал, завести такого будет несколько проще. Я накидываю на себя домашнее платье, которое больше всего напоминает мужскую рубашку, доходящую до середины бедра, и спускаюсь вниз.

— Как спалось? — спрашивает меня папа в холле. Он уже облачен в деловой костюм и отправляется на выход.

— Замечательно! — Я чмокаю его в щеку.

— Как прошли похороны?

— Ты сам себя слышал? — хмыкаю я. — Как могли пройти похороны? Отвратительно. В плане душевного состояния, но еда была вкусной, гроб дорогим, цветы красивыми.

— Как Марк?

— Еще не трахнул меня, — заявляю с вызовом. — Ты же об этом беспокоишься? Потому что, если бы тебя мое мнение волновало, ты бы не нанял его, не посоветовавшись со мной.

Папа недовольно морщится. Да уж приличную девочку из меня вырастить не удалось. Отсутствие женской руки в воспитании проявляется во всем. Папа не находит, что ответить на мою дерзость, а я не дожидаюсь нравоучений и ухожу.

Кухарка к нам приходит ближе к обеду, и завтрак каждый добывает себе сам. Кофе сварить хватает сноровки и у меня, и у отца. Марка я на кухне увидеть не ожидаю, хотя… а почему бы нет? Он ведь тоже должен питаться.

Сразу хочется его ударить потому, что он снова в водолазке стального цвета, обтягивающей фигуру, словно вторая кожа, но с длинными рукавами и высоким горлом. Мне кажется, если бы маска на лицо привлекала внимания меньше, чем шрамы, он носил бы ее.

Марк стоит ко мне спиной и делает кофе. Кофе-машина шипит и по кухне плывет божественный аромат. Я подхожу вплотную и намеренно задеваю парня бедром.

— Прости, — говорю таким тоном, что понятно, извиняться я и не думаю. Он поворачивается и обводит меня взглядом, от которого не укрывается ничего. Ни вырез рубашки более откровенный, чем нужно, ни полные груди без лифчика под ней. Ну же, смотри и сходи с ума, как сходила с ума я ночью.

Глаза парня темнеют, и он, забрав свой кофе, отступает, а я задумчиво откидываю прядь со щеки и позволяю вороту рубашки сползти с одного плеча, проследив за взглядом Марка.

— Нравится то, что видишь? — произношу с усмешкой.

— А что я должен видеть? — Даже голос не дрогнул. Каков нахал!

— Ну-у, хочешь, могу показать больше, если не рассмотрел, — я берусь за пуговицу на рубашке. Мне стесняться нечего.

— Тебе нравится дразнить меня, да? — замечает он, отставляет кофе на стол, делает шаг вперед и довольно грубо толкает меня к кухонной столешнице. Я смеюсь.

— Почему бы и нет? Ты забавно злишься, а еще очень хочешь угодить папочке. Он ведь запретил меня трахать. И ты как послушная собачка будешь слушаться. И раз сам ты не хочешь уходить. — Я нагибаюсь вперед и провожу кончиком языка по его щеке к уху, чтобы шепнуть. — Я сделаю твое пребывание рядом со мной мучительным и невыносимым. Любые штаны будут тебе жать, понятно?

— Ты очень высокого о себе мнения, да? — бросает Марк, чуть отстраняясь. Не потому что мое тело его смущает или заводит, а чтобы посмотреть в мои глаза своими насмешливыми зелеными. — Думаешь, пред тобой никто не устоит?

— Ты точно не устоишь. Поверь!

— Не играй со мной, Ника.

— И почему же? Ты же слышал, я избалованная дрянь и всегда делаю то, что хочу.

— Потому, что ты сама можешь превратиться в игрушку.

— Тебе нельзя меня трахать. Только смотреть и облизываться.