Телохранитель

Морис Ньюмен поспешно произнес, стараясь сгладить неловкое замешательство:

— Вообще-то на этом органе не играли, по крайней мере, пару десятков лет. Но миссис Берг-стром всегда держала его в рабочем состоянии — это довольно большая статья расходов, судя по документам. Настройщики приезжают сюда из Хейли каждые…

Вопросительно вскинув бровь, он повернулся к молодому бухгалтеру.

— Шесть месяцев, — ответил тот, заглянув в свою папку. — И проезд им тоже оплачивается.

— Ну что ж, если человек умеет играть на пианино, — заявил Ньюмен, — то, как мне сказали, он сможет играть и на органе. Выключатель, очевидно, здесь.

Он щелкнул выключателем, и низкое гудение электродвигателя послышалось в сумерках, заполняющих громадную залу.

— Все, что надо, — лишь немного практики.

И Морис Ньюмен, имея явное намерение продемонстрировать свои способности, коснулся пальцами клавиш.

Тотчас же в воздухе раздался мощный аккорд. Он взвился к потолку и бился над их головами в балках и деревянной обшивке галереи и уходил еще выше, к сводчатому расписному потолку залы.

Все невольно вздрогнули.

— Да выключи ты эту чертову штуку! — пробурчал Гарри Стиллман.

Его коллега поспешно повернул выключатель.

Но звук органа, казалось, все еще висел в воздухе. Морис Ньюмен выглядел сконфуженным, его старший коллега был явно раздражен. Франческе вдруг пришло в голову, что аккорд прозвучал как отчаянный крик о помощи.

Бухгалтер тихо произнес:

— Может быть, не следовало играть на органе, пока кто-нибудь не проверит этот купол.

Им всем показалось, что в воздухе повис едва заметный туман, словно легкая пыль от штукатурки.

— Ерунда, это просто резонирует сам дом, — уверенно сказал Гарри Стиллман. — Его совсем недавно проверяли, не завелись ли в нем термиты и тому подобная нечисть.

Стены музыкального салона у подножия лестницы были сплошь в зеркалах, как это любили делать во времена Людовика Четырнадцатого. Отраженные ими солнечные лучи заливали комнаты особняка ярким светом, в зеркалах повторялись бесчисленные отражения группы из четырех человек: высокая привлекательная молодая женщина с пышной копной вьющихся волос, двое мужчин в почти одинаковых легких летних костюмах и замыкающий шествие бухгалтер в рубашке с короткими рукавами, с папкой в руках. От яркого света всем четверым приходилось щуриться.

Над белым с золотом роялем на стене висел написанный в натуральную величину портрет женщины с тонким лицом и пышными светлыми волосами, одетой в бальное платье из тонкой ткани в стиле двадцатых годов. В глазах женщины застыло какое-то загадочное выражение.

— Это Эдна Бладворт, — пояснил Гарри Стиллман. — Я и не знал, что портрет все еще здесь. В свое время она славилась необыкновенной красотой. Понятия о красоте меняются, не правда ли? — Он склонил голову набок, критически рассматривая портрет. — Через два года после того, как особняк был построен, она окончательно впала в депрессию и до конца своих дней не выходила из санатория. Но Чарли Бладворт продолжал появляться в поместье каждую зиму — он не мыслил жизни без этого дома.

Крупная женщина со строгим взглядом, с седеющими светлыми волосами, одетая в розовое форменное платье, бесшумно возникла в проеме двери.

— Это Герда Шенер, — представил ее Гарри Стиллман. — Мисс Луккезе, она покажет нам верхние комнаты.

Жара на галерее и втором этаже особняка стояла совсем нестерпимая. Герда Шенер шла впереди, открывая двери и окна, чтобы дать движение застоявшемуся воздуху.

— На самом деле здесь хорошая система сквозной вентиляции, — заметил младший юрист. — Она выручает, когда кондиционеры выходят из строя.

В спальне хозяина дома, обставленной тяжеловесной старомодной мебелью, центральное место занимала гигантская кровать из махагонового дерева, своими размерами и конструкцией напоминавшая средних размеров парусник. К спальне примыкала гардеробная Чарльза Д. Бладворта, оборудованная парикмахерским креслом — в нем слуга стриг и брил своего хозяина. Портрет основателя торговой империи Бладвортов висел на стене, обитой красным муаром. С портрета на них строго смотрел коренастый, полный жизни мужчина средних лет в темно-синем деловом костюме. Его серые глаза отливали стальным блеском.

Рядом располагались апартаменты хозяйки дома, обставленные сообразно вкусам Эдны Бладворт. Комната, в которой Карла Бладворт Бергстром, сраженная недугом, так долго была прикована к постели, напоминала конфетную бонбоньерку. Обилие статуэток, безделушек и пожелтевших от времени кружевных салфеток наводило тоску. Кровать напоминала царский трон. На покрывале из пожелтевших брюссельских кружев громоздилась горка подушек из розового атласа, обшитых все теми же кружевами. В примыкавшей к спальне ванной, отделанной белым мрамором и позолотой, стояла громадная ванна тоже из белого мрамора. Только телевизор да телефонный аппарат на прикроватном столике вносили в удушливую обстановку комнаты оттенок современности.

Гарри Стиллман, похоже, с облегчением вздохнул. Он пробормотал:

— Здесь вся комната была просто забита коробками с пилюлями и пузырьками с лекарствами. Вы проделали громадную работу, миссис Шенер.

Широкое, покрытое глубокими морщинами лицо горничной оставалось бесстрастным.

— Я просто привела комнату в надлежащий вид, вот и все. Именно такой она и была при жизни миссис Эдны, бабушки миссис Бергстром. И сама миссис Бергстром всегда хотела видеть ее такой.

Когда она повернулась к Франческе с вопросительным выражением в глазах, та поспешно сказала:

— Я вовсе не собираюсь ничего менять в этой комнате. Выберу себе какую-нибудь другую спальню, чтобы переночевать.

Франческа решила, что полвека назад эта комната, пожалуй, была довольно симпатичной, но теперь в ней, казалось, нечем дышать. Единственным достоинством здесь была причудливая игра света, отраженного от морской поверхности. Это придавало особое очарование большинству комнат «Дома Чарльза», не позволяя забыть, что Палм-Бич был островом, окруженным морем, на которое щедрым потоком лились лучи яркого флоридского солнца.

Франческа подошла к высокому — от пола до потолка — окну, выходящему на небольшой балкон. Он выступал из полукруглого портала здания, и с него открывался замечательный вид на зеленую лужайку перед домом и бетонный причал для яхт, за которым сине-голубые воды Атлантики смешивались с более светлым течением Гольфстрима. За зеленой лужайкой виднелся больший из двух бассейнов, сверкавший на ярком солнце подобно сапфиру, и несколько домиков для гостей с крышами из красной черепицы.

— В котором из них живет мистер Бергстром? — поинтересовалась Франческа.