Телохранительница его темнейшества

– Нам нет нужды заниматься приворотной магией! – я обиделась. Столько дурных сказок ходит о лунных девах – зубы сточишь опровергать. Но чтобы в них верил владыка Тьмы и Теней? Я попыталась снять злосчастное колье и вернуть хозяину, но замочек не поддавался. – Заберите его, мне чужого не надо.

– Помочь? – участливо спросил Сатарф, но с места не сдвинулся.

– Не расстегивается.

– Еще бы, – по-мальчишески ухмыльнулся главный демон Тархареша.

А у Дьяра, оказывается, фамильная отцовская мимика, заметила я про себя. И вредность. Ясно, с кого противный принц брал дурной пример.

– Даже не пытайся, – рассмеялся темный на мои отчаянные попытки сорвать с себя чужое сокровище, чуть шею себе не отпилила цепочкой. – Я его заговорил ночью, когда накладывал на колье заклинание невидимости перед тем, как уйти. Или ты думаешь, оно само по себе стало невидимым?

А ведь принц говорил о том, что узнал магию Темного Трона. А я, занятая разоблачением заговора «теней», внимания не обратила.

– Я думала, богиня помогла, – буркнула я.

– Она его уже не видела. И даже не потому, что незряча. Я наложил заклинание, когда поцеловал тебя, – по его губам пробежала лукавая и одновременно блаженная улыбка. Дивное сочетание. – Готов поспорить, что Лойт ломает сейчас голову, как у тебя получилось создать «лунный мост» и вызвать ее.

– Но почему вы не забрали его у меня сразу?

– Когда-то я хотел подарить это колье твоей матери. Не получилось. Мой сын оказался решительнее. Значит, так тому и быть.

– А почему не получилось?

Он помрачнел, плеснул себе вина в кубок, но пить не стал – крутил в руках, прищурив глаз на густую, кроваво-красную жидкость.

– Ты действительно хочешь это знать, Лика? Скользкая тема, – усмехнулся он. – И не глупо ли – говорить о таких вещах с невинной семнадцатилетней девочкой? Что ты можешь понимать в любви? Еще ничего.

– Если вы о том, откуда берутся дети, то я знаю.

– Не сомневаюсь. Особенно если учесть, что ты не только жрица богини любви, но и побывала во всех постелях Темного Трона, включая моего бастарда.

Меня обдало таким жаром, что цвет кожи наверняка затмил вишневую наливку.

– Не по своей воле.

Впрочем, в общежитие к Иреку я прокралась сама. Но меня вынудили! Хитростью и коварством!

– Вот в том-то и вопрос, – кивнул Сатарф. – Своя ли воля говорит в тех, кто полюбил сельо, или это ваша адова магия, девочка? По своей ли воле любят лунные девы? Или по приказу богини? Или, что еще гаже, за вас любит древняя старуха Лойт, используя ваши сердца, как ты используешь селенис? Любовь – дело двоих. Третья и незваная в этом процессе – это уже разврат. Если мне его захочется, то честнее и чище будет посетить бордель. Я снял пояс целомудрия с Эльды, но не взял ее. А она не стала ни о чем спрашивать. Ушла и тут же, почти на моих глазах, отдала себя первому встречному, который и стал твоим отцом, – владыка залпом опустошил бокал, и тут же налил снова.

Я съежилась на стуле. Даже мне сейчас стало плохо от его слов. Холодно и страшно. А каково было ей? Если бы мама была просто женщиной, темной или светлой, ничего такого не произошло бы. Но она была лунной девой, жрицей. Спасти отвергнутую сельо могло только чудо.

– Что с тобой, девочка? Ты шокирована?

– Нет, – я подняла на него полные слез глаза. – Такое случается. Не часто. Вы слышали о хиссах, лунных тварях?

– Не только слышал, но и убивал эту мерзость. Хиссы – другое название тех же сельо, только безумных.

– Уже не тех. Тварями становятся те девушки, кто по какой-то причине не смог умереть вместе с любимым. Обычно это происходит во сне, когда сельо видит смерть возлюбленного и попадает в ловушку его смерти. Ее душа и сердце умирают, а тело и разум продолжают жить. Она становится вечно голодной жутью, устрашающей даже демонов. Хиссы пьют чужие сердца и души, высасывают жертв до сухих оболочек, послушных их воле, но никогда не насытятся, потому что уже мертвы.

– Зачем ты это рассказываешь?

Я потеребила на шее невидимую цепочку колье. Камень внезапно потяжелел, словно запрещая раскрывать наши тайны. Но этот мужчина должен знать, что он сотворил с моей матерью.

– Для того, чтобы вы поняли, что такое лунные девы, владыка. Вы, наверное, знаете, что сельо изменяется душой и телом для любимого в момент первого соединения с ним, – прошептала я, опять краснея до слез от смущения.

Владыка кивнул, подвинув мне наполненный кубок, но хлестнул словом:

– Я знаю, что вы превращаете мужчин в тряпки.

– Неправда! – От такой несправедливости вся робость исчезла. – Все не так. Камень в воду не превратить, но вода может стать твердой. Сельо, изменяясь, становится такой, какой должна быть только для него, единственного, чтобы создать идеальную пару, звучать гармонично, как струнный лад. Это взрыв чувств и всего ее существа. Огонь и свет, в которых она плавится, чтобы принять новую форму. Но лунная дева, отвергнутая в момент ее полного раскрытия, испытывает такой ужас и отчаяние, что милосерднее ее убить! И безопаснее. Отвергнутая не может остановить изменения тела и души, но из нее уже вырвали сердце. И она перерождается в худшее чудовище, чем хисса. В гинью. И, говорят, это такая боль, от которой несчастная теряет разум.

– Гинья – это уже совсем миф.

– Если бы! Просто подобное еще реже случается, чем перерождение в хиссу.

– Предположим. Но трудно представить, как неразумная тварь может быть хуже разумной. Умный хищник всегда опаснее.

– Гинья способна, как зеркало, отражать чужой разум, пользоваться им. А пластичность нашего тела сельо в ней достигает совершенства. Это уже иное существо. Она может быть женщиной, мужчиной или даже ребенком. Жертва видит в ней отражение потаенной мечты, вожделений, страстей. Видит самое дорогое: возлюбленного, лучшего друга, сына или дочь. Гинья – идеальная убийца, и начинает она с того, кто заставил ее измениться. А потом она изменяется для каждой новой жертвы. Но чем больше она убивает, тем сильнее ее мука и жажда. Вот что было бы с моей матерью.

Побледневший до костяной желтизны Сатарф стиснул в руке серебряный кубок так, что металл погнулся. Отшвырнул испорченную вещь и, схватив бутылку, отпил из горлышка. Скривился, словно пил уксус.

– И все эти ужасы могли произойти лишь оттого, что я ее не… гхм… – он закашлялся, сделав вид, что поперхнулся вином. – Не рассказывай мне страшные сказки, дитя. Эльда не стала чудовищем, благополучно родила тебя и сейчас вполне здорова, как я убедился собственными глазами.

– Лишь потому, что ее спасло чудо. Зная мамин характер, могу предположить, что тогда она ушла, чтобы убить себя, пока еще была в состоянии сделать хотя бы это. Но тот, кто стал моим отцом, ее остановил. Потому что любил не менее сильно, чем вы. А может быть, и более, если смог удержать ее и от самоубийства, и от перерождения в чудовище, – я вскинула взгляд на растерянное лицо владыки. – Но беда в том, что мама не ответила ему взаимностью. Она лишь приняла его любовь и выжила. Уже бескрылая, как вы сейчас. И остановленное перерождение в лунную тварь не прошло бесследно.

Если я ожидала, что Сатарф проникнется сочувствием и пониманием совершенной им ошибки, то жестоко заблуждалась. Он процедил:

– Так она теперь полутварь? Заметно. Если зная это все, Эльда отдала единственную дочь в храм паршивки Лойт!

Перед кем я тут распинаюсь? – прикусила я губу. Темного ничто не проймет.

– Это было правильное решение. Как я теперь понимаю, она долго боялась, что все-таки переродится. За меня боялась. Гиньи начинают охоту на тех, кого больше всего любили, их тянет к ним… воссоединиться… чудовищным и единственно доступным им способом. А в храме есть кому меня защитить.