Тем, кто не дошел до дома

– А я в лагере, мы снимали фильм! Настоящий! Я была ассистентом осветителя, нам надо было бегать с во-от такими осветительными приборами, иногда даже в речке с ними стоять, а они, между прочим, к электросети подключены!

Гуля прыгает в восторге, как козочка. Она за лето набрала добрых 20 кг, у неё над верхней губой и над переносицей чернеют волосы, которых раньше не было, и вообще выглядит она совершенно по-другому: уже не девочка-подросток, ещё не баба, но уже понятно, что стадия молодой женщины пролетит над ней как фанера над Парижем и что пока она этого совершенно не осознает.

– Я была в Болгарии с родителями, – говорит первая красавица и умница класса Ева. Все замолкают, придавленные острым чувством зависти. Зависть – это то, что сопровождает Еву все десять лет школы, что душит одноклассниц, что доводит до белого каления одноклассников, когда к Еве подкатывают не они, и та, совершенно не умея пока отказывать, принимает ухаживания. Ева хороша собой, умна, обеспеченна, у неё прекрасные родители, которые не отмахиваются от неё и не пропадают безвылазно на работе. Кому-то дано всё и разом, а кому-то ничего. Приступ классной рефлексии прерывается внезапным появлением на школьном дворе Шокера в компании кого-то нового, доселе невиданного. По всей площадке, по всем классам и учителям проходит шорох, как будто с одной стороны толпы вдохнули, а с другой выдохнули. Все смотрят как идиоты с разинутым ртом на две фигуры. Обе в черных балахонах до пят с капюшонами, лица под маской из белого грима с черным вокруг глаз и рта и с черными же перевернутыми крестами на лбу. Шокер похож на смазливую смерть, усмехается уголками рта, кайфуя от произведенного эффекта. Провокация удалась, а самое приятное то, что она будет совершенно безнаказанной, так как свой аттестат он получил ещё в июне, равно как и его спутник. Спутника зовут Краш. Он немного пониже и помельче рослого Шокера, но зато весь как на пружинках, активный, прыгучий, громкий, отвоёвывающий свою часть внимания деятельным самовыражением. На его лице тот же грим, а приперся он в чужую школу просто из любви к позёрству.

Я смотрю зачарованно, во все глаза. Для меня это не просто разрыв шаблона, это вызов, это громкий клич, зовущий на другую сторону реальности, которому я не в состоянии противиться.

Гуля видимо накаляется, сейчас от неё пойдет пар, произойдет самовозгорание, огонь превратится в плазму, плазма разогреется до десятков тысяч градусов, запустится термоядерная реакция, и она превратится в сверхновую, которая взорвется, станет черной дырой и засосет всех нас на тот свет.

Учителя отходят потихоньку от шока и прикидывают, что это зрелище нужно игнорировать, потому что будет грандиознейшее шоу, попробуй они прогнать придурков, и что именно на это те и рассчитывают. Постояв немного с одноклассниками, мы трое: я, примагниченная к невиданному зрелищу, Ева, уставшая от толпы обычных ухажёров с их скабрезностями и неумелыми заигрываниями, и Гуля, не понимающая толком, чего её так бомбит, потихоньку сократили дистанцию с черными балахонами. Гуля и Шокер, ненавидевший девушку с момента школьной разборки из-за черепа, тут же сцепились языками, поливая друг друга грязью. Тут Шокер замечает Еву. Всё, вражина ему больше совершенно не интересна.

– А вообще-то у меня сегодня день рождения, – заявляет он как будто в никуда абсолютно миролюбиво, – да вот беда, утро раннее, гости придут только вечером, меня совершенно некому поздравить. А не позвать ли нам девчонок в гости? Пойдёте?

Угадайте, что ответят три девочки-школьницы образцового поведения и послушания двум отмороженным юношам с самой дерьмовой репутацией в районе?

– Пойдём.

И мы пошли. По дороге ничего особенного не происходило, Краш с Шокером что-то между собой тихонько обсуждали. Мы же шли на негнущихся ногах. По-настоящему в панике, что мы согласились, обзывая себя дурами, каждую секунду настойчиво уговаривая себя повернуть назад, но упрямо шагая вперед. Дошли до подъезда, остановились, парни постояли немного, посмеялись, решив, что всё, дальше нам не хватит духу, и пошли в подъезд. Минут через десять оба появились на балконе второго этажа у нас над головой с сигаретами, чисто умытые, в летних майках и джинсах. Стоят, курят, поплевывают вниз, посмеиваются.

– Ну что, крокодилище, ты можешь валить на все четыре стороны! Иди хоть монобровь сбрей, а то меня стошнит прям тут, – небрежно кидает Шокер, сдабривая оскорбление смачным харчком. – Рыжая, поднимайся, мне есть что тебе показать! У меня тут друг один… – закатываются смехом, толкают друг друга локтями. – Да не бойся ты, я ничего такого с тобой не сделаю, ну, может на гитаре тебе сыграю, хочешь серенаду? Лу-у-у-уч солнца золото-о-ого тьмы-ы-ы скрыла пелена-а-а-а!!

Гуля стоит как вкопанная. Уйти сейчас – это всё, смерть, она будет тут до завтра стоять. Надо что-то делать! Увести её. Самый удачный момент сбежать самой, но мои ноги продолжают стоять. Ева, лукаво улыбаясь, смотрит на балкон. Совсем спятила, что ли?! Не вздумай даже думать об этом! Мы уводим Гульку домой прямо сейчас! Я говорю это внутри себя так громко, удивляясь тому факту, что рот мой при этом молчит. Беру под руку пятнисто-пунцовую подругу, у которой от обиды тоже связки, похоже, прихватило, тяну её в сторону. И тут вижу, как Ева делает шаг к дому и говорит:

– Я поднимусь, если ты прямо сейчас бросишь курить!

– А ты поднимись и отними!

Ну всё, началась дурацкая детская игра «догони и отними», в неё играют первоклашки на переменах, а не девки с титьками и парни с усами. Но это, похоже, наш теперешний уровень, по крайней мере Евы и Шокера. Тут я понимаю, что она рано или поздно войдёт в подъезд. Бросаю Гулю, этой-то, кроме потери чувства собственного достоинства, ничего не грозит, никаких физических последствий. Подхожу к Еве, шиплю на неё, как гусь, «ты ШШШТООО?!». Та отмахивается от меня, делая ещё шаг к дому.

Пацаны наверху покатываются от этой сцены, галдят, что да она сама хочет, отпусти её и иди отсюда давай! Но тут Краш, поразмыслив секунду, говорит: «Нет, а мне тогда кого, ты тоже поднимайся».

Знаете, что должно происходить в голове нормального человека в этот момент?

Вот именно.

Развернулись все трое и ушли.

Что происходит у меня в голове от этих слов?

У меня земля уходит из-под ног, сердце делает стремительный вираж в пятки – к горлу – назад в пятки, адреналин в висках стучит, и чёрта с два я теперь отсюда уйду. Разве что наверх, на второй этаж. Мне абсолютно по барабану, что это может быть не совсем правильно, опасно, глупо, недостойно, аморально и пр. Мне теперь надо подняться туда, потому что никто из сверстников никогда не видел во мне девушку, не говорил со мной в пошловатом ключе, никогда не предлагал ничего предосудительного или опасного. И даже в самом смелом эротическом сне этого не делали парни, только что сходившие на перекличку школы в гриме смерти и черном балахоне.

Дурочки с переулочка. Только вперёд.

Мы дружно заходим с Евой в подъезд. Гуля понимает это как предательство, всхлипывает и медленно с достоинством уходит прочь. Потом она с нами несколько дней вообще не разговаривает.

Мы поднялись на этаж, подошли к двери квартиры, позвонить не успели – нас, конечно же, ждали.

– Заходите, разувайтесь, – проводят в зал, в тот самый, где открыт выход на балкон. Мы не находим ничего умнее, чем пойти постоять на свежем воздухе. Краш крутится вокруг нас, смешно перебрасывая из руки в руку пачку сигарет, игра же продолжается! Ева пытается выхватить, с десятого раза у неё получается, она высыпает содержимое пачки вниз с балкона, пачка мнётся и летит туда же. Краш разочарованно и обиженно кричит другу, что всё, откурились на сегодня, может, хоть одна уцелела? Сейчас же мелкие растащат! И как был в носках, так и полез с балкона вниз по ограждению, потом по кованой соседской решётке над балконом первого этажа и вниз на отмостку, искать выжившие сиги. Шокер пока накрывает в зале стол из табуретки, бутылки водки и стопок. Краш возвращается через незапертую входную дверь и молча садится на пол перебирать помятые сигареты в поисках целых.

– Водку будете?

Молчим.

Шокер наливает четыре стопки.

– Вы хоть раз пили до этого?

Мотаем молча головой.

– Смотрите и учитесь! За мой треклятый день рождения, который на ещё один год приближает меня к 33-летию, когда я добровольно прыгну с крыши, дабы не продолжать этот фарс! – он делает громкое «Ху!», опрокидывает водку себе в рот и ставит пустую стопку на табурет.

Мы переглядываемся с Евой и выпиваем свой первый в жизни стопарь.

Дыхание перехватывает. Обжигает горло. Глаза наполняются слезами. Но я делаю усилие, чтобы не показать, что мне сейчас выжжет все кишки. Ставлю стопку на табуретку и вопросительно гляжу на парней. Ева в точности повторяет мои действия, а они смотрят на нас в недоумении: они думали, сейчас будет очередная порция здорового смеха над двумя пионерками, впервые попробовавшими водки.

Обломитесь!

Идёт второй круг, третий, четвёртый.

Никто ничего не говорит, парни молча наливают, когда убеждаются, что нам не слабо и мы не пасуем, выпивают сами и наполняют стопки по новой. Бутылка заканчивается.

Меня водка не берет от слова «совсем». Конечно, во мне столько адреналина, что, осуши я одна эту бутылку, эффекта бы не было, ну разве что проблевалась бы потом. Я жду, что будет дальше. Шокер берёт Еву за руку и уводит в свою комнату. Мы с Крашем остаемся наедине.

Я прекрасно понимаю, что сейчас там в комнате будет происходить. Я прекрасно понимаю, что может произойти здесь, в этой комнате, со мной. Парень, сидевший напротив, подсаживается ближе на полу, обнимает меня за талию, пересаживает на диван и начинает говорить, что ну ты же сама хочешь, сама сюда шла, давай по-быстрому. Я молча смотрю на него, как кролик на удава, но мне почему-то совсем не страшно, не противно, мне даже не странно. Потому что это всё нереально. Это не может происходить со мной в принципе, это сон какой-то, я сейчас его остановлю, как учил Карлос Кастанеда в своих сновидческих практиках, и посмотрю другой какой-нибудь. Но я не уверена, что другой сон будет интереснее, поэтому лучше остаться в этом и не облажаться. Я смотрю в упор в глаза парня, пытаясь найти изъяны в ткани сна, логические разрывы повествования. Тот оторопел и не понимает моей реакции. Я не испугалась, не отталкиваю его, не ломаюсь, не реву, но и не выражаю согласия и готовности заняться сексом. Я выжрала только что кучу ваксы на голодный желудок, но и бровью не повела, не то что не опьянела хоть слегка.