тема: "Псы любви"

— В милицию мы все равно обратимся, имейте в виду, — повернулась она к мужчине. — Так что для вас это так просто не закончится, не надейтесь…

— Не буду вам препятствовать, — ответил мужчина и снова зевнул. — Но на сегодня, надеюсь, у вас все?

— До свидания, — Альмира вдруг вновь наклонилась и заглянула Жанне прямо в глаза. — Не сердитесь на нас, хорошо?

Скрипнули половицы, щелкнул выключатель — свет погас. Мама, Альмира и зевающий мужчина исчезли из мира Жанны.

Где-то невообразимо далеко стукнула, закрываясь, тяжелая дверь. На мгновение Жанну посетило странное, пугающее видение — оскаленные волчьи морды, ухмыляющиеся в спину незваным гостям. Заснуть, подумала она, скорее заснуть и убежать от этого тягостного, непонятного бреда в покой, тишину и пустоту…

Видимо, ей это удалось, потому что, когда Жанна вынырнула из забытья в следующий раз, во рту у нее было сухо и мерзко, как случается после долгого сна. Жанну разбудили странные звуки — кто-то, сидевший у нее в ногах, всхлипывал, закрыв лицо руками. Сначала она не могла разобрать ни слова, но временами прерывистое бормотание становилось понятнее, и тогда ей казалось, что она различает целые фразы.

— Прости, прости меня… я не хотел этого… не хотел… все получилось совсем не так… я не смог остановиться… почему, ну почему ты разрешила мне войти?..

Он хныкал, подвывая, словно обиженный ребенок, и Жанне вдруг стало смешно. Когда-то, миллион лет назад, совсем маленькой девочкой она играла во дворе с соседским мальчишкой в снежки и случайно засветила ему твердым белым шариком в глаз. Мальчишка заплакал, поскуливая, словно щенок, прижав обледеневшую варежку к пострадавшему глазу, и, глядя на него, Жанна не смогла удержаться от смеха. Почему она вспомнила об этом сейчас?

— Мне казалось, что если я люблю тебя, тебе ничего не грозит… с другими было не так, они всегда оставались просто едой… а ты… ты была такой чистой, такой светлой… я боялся за тебя… не хотел заходить на твою территорию… берег… Я берег тебя! — с обидой воскликнул он. — Охотился по ночам, ел только на стороне… А ты… ты сама, своими руками… — он снова всхлипнул.

«Уходи», — сказала ему Жанна. — «Я не люблю плачущих мужчин».

Она произнесла это мысленно — язык не слушался ее, из горла вырывалось только прерывистое горячее дыхание. Но он каким-то образом услышал — прекратил рыдать, выпрямился и быстрым, плавным движением переместился поближе к ней. Теперь она видела его лицо. Красивое, бледное лицо, обрамленное длинными черными кудрями. Огромные широко распахнутые глаза.

— Жанна, — сказал он очень ласково. — Жанна, девочка моя…

Ледяная ладонь легла ей на обтянутый пергаментной кожей лоб, взъерошила высохшие, словно солома, седые волосы. Рука чуть заметно вздрагивала, и это было неприятно Жанне.

— Прости меня, моя любимая. Как жаль, что источник почти иссяк…

Он наклонился и легко коснулся губами ее морщинистой кожи.

— Сейчас ты заснешь, девочка. Заснешь и увидишь очень хороший сон. Ты будешь спать долго… и увидишь себя самой красивой, самой счастливой и любимой девушкой на Земле… Спи, моя хорошая… Я буду с тобой… я буду с тобой всегда…

И она послушно закрыла глаза.

12

«ПРИГЛАШАЮ сиделку для ухода за тяжелой больной. Требования: МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА, медицинское образование желательно, возможна подмосковная прописка или регистрация. Звонить ПОСЛЕ 19.00. Спросить Леонида».

Наталия Ипатова БЛЕДНЫЙ СВЕТ СКВОЗЬ ТОЛЩУ ВОД

— Посмотрите направо, мы только что проехали…

Да еще во тьме кромешной. Ли не хотелось ехать, этот город с угловатыми домами до неба и улицами, по которым только и бежать стремительной воде, и днем-то навевал мысли о храме разбитых сердец, но Кэти вусмерть приспичила эта экскурсия, а поскольку поселили их вместе, то не стоило ее раздражать. Ли не была коммуникабельна, но с людьми старалась не пререкаться без нужды. Людей она не любила. Промысел ее, а позже — спорт были по сути своей индивидуальны. И по большому счету значение имели не столько те, кто платит ей деньги, пишет о ней пространные статьи в газетах или вслух восхищается ее способностями задерживать дыхание в холодной воде, сколько осознание этой самой возможности задерживать дыхание, пусть даже на четверть секунды дольше других. И еще пятно света, сочащееся сквозь толщу воды над головой. И стремление к свету, повинуясь которому она всплывала. Всегда. Забывая даже о тех, кто каждый день ждал, когда она принесет эти самые деньги.

— Я видела японок, — сказала Кэти, повернув голову. — Они плавают голяком, с распущенными волосами. Ты относишься к ним серьезно? Они тебе — конкурентки?

Высокие спинки в матерчатых чехлах отделяли обеих женщин от тех, кто сидел спереди и сзади, создавая обманчивую иллюзию уединения. Поезд привез Ли рано, еще до света, и грешным делом она надеялась отоспаться в мягком

кресле, убаюканная плавным движением экскурсионного автобуса. Поэтому и речь ее была замедленной. Невыспавшейся. Словно двигающейся в мутной воде. Кэти представляла собой ее полную противоположность. Другой вид спорта. Смуглая степнячка, возница колесниц. Жилистая, многословная, явившаяся за лаврами. С вожжами в руках способная навязать свою волю паре коней. Кони приехали на Олимпиаду вместе с ней, в отдельном вагоне. И спасибо, что хотя бы их не взяли в экскурсионный автобус.

— В наших широтах не поплаваешь голой, — ответила Ли. — И распущенные волосы у ныряльщиц я видела только по телевизору. Красиво плещутся, да, но мешают смотреть кругом. А кругом плавают всякие твари. В том числе и зубастые. В холодных водах не меньше, чем в тропиках. Без ножа в воду не входи. Так что ты смотрела рекламу. Японскую.

Она задумчиво провела ладонью по черным, коротко остриженным волосам. В юности она их даже брила. Казалось, так входишь в воду легче и глубже.

— А принц? — спросила неугомонная Кэти. — К нему ты тоже не испытываешь ни малейшего пиетета? Он, насколько мне известно, намерен выступить в твоем виде.

Ли неопределенно хмыкнула. Уважение к царствующему дому обязательно для всех олимпиоников, но… едва ли здесь требуется проявлять его, образно говоря, придерживая коней.

— Принцу, — дипломатично сказала она, — едва ли приходилось собирать жемчужницы по найму.

— Ты хочешь сказать, принц для тебя — салага?

Ли смерила подругу взглядом.

— О, не обижайся! Мне интересно, насколько люди, съезжающиеся сюда, намерены побеждать.

Набережная за окном была освещена газовыми фонарями. Плещущаяся внизу вода отсветами напоминала ртуть.

— О! Вот это интересно! — перегнувшись через колени Ли, Кэти уставилась в окно, на улицу, черную, как будто бы их заставили нырнуть ночью. — Слышала? Здесь будет проходить трасса. Знаешь, они тут совершенно сумасшедшие. Проложить трассу по городу! По набережной, по мосту!

— Возможно, — предположила Ли, — так им удобнее снимать.

— А каково нам ехать? Миллиметры высчитывать, там зеваку не задень, тут угол не зацепи!

— У нас нет профсоюза. Мы — штучный товар. Я тоже ныряю не в бассейне.

— Я про тебя вообще не говорю. Все ныряльщики — клиника.

В ответ Ли только пожала плечами. Конный спорт казался ей бессмысленной толчеей, оставлявшей на коже сантиметровый слой пыли, а в ушах — грохот, бессмысленный, как барабаны дикарского ритуала. Глубокая же вода давала ей ощущение чистоты и самодостаточности. Сколько бы их ни ныряло разом, там, в глубине она всегда была одна. Кто-то тешится изгибами женского тела и волосами, колеблемыми, как черные водоросли. Для нее главнее был момент, когда она стремилась к свету, как душа — к богу. Это как любовь. Ли никогда не ныряла в темноте.