Темная Прага

Как ни билась леди Сэнж за право знать, что случилось с мужем, никакая информация не разглашалась.

Но, не смотря ни на что, жизнь продолжалась. Вероника решила не возвращаться в Британию, которая поступила с ними не лучшим образом. Итак, она осталась в Богемии, где был ее дом и все ее знакомые. Семьи со смертью мужа у нее не осталось, они так и не смогли завести детей, но Вероника продолжала жить так, как и жила раньше, когда муж был жив. Она старалась ничего не менять в доме и во всем укладе жизни, изо дня в день продолжая жить так, как и раньше.

Однако у такой привязанности к традициям было и другое объяснение, которое уже никак не относилось к внутренним установкам и желаниям леди Сэнж.

Со смертью Джонатана Британия решила забыть об их семье, и более чем высокая зарплата дипломата сменилась на мизерную пенсию, выплачиваемую посольством вдове своего сотрудника. И теперь у Вероники просто не было денег ни на какие дорогие предметы мебели, одежды или даже косметики, не говоря уже о капитальном ремонте дома, который со временем потерял свой блеск и изысканность, и к тому времени, как он отошел графине Анне Варвик, местами уже разваливался.

Однако железный характер Вероники и выдержка женщины, не привычной отступать перед трудностями, позволили ей до конца своих дней сохранить с такой любовью созданный уклад в поместье. Она прекрасно вела хозяйство, умудряясь расходовать свой небольшой доход так, что дом и участок удавалось содержать в идеальном порядке. Штат прислуги сократился, однако остались те, кому леди доверяла целиком и полностью.

День за днем, год за годом Вероника жила в созданном ей идеальном мире: по утрам, ровно в восемь часов выходила гулять в сад, днем наносила визиты вежливости в городе или соседствующих поместьях, вечера же коротала в кабинете, склонившись над аккуратной стопкой листов с расчетами, или же читая что-нибудь из классической английской литературы.

Вероника старела, но старела так незаметно и постепенно, что трудно было сказать, когда из молодой женщины она превратилась в пожилую леди. Казалось, что лишь морщины прибавляются на ее лице, да седых волос в строгом пучке становится все больше и больше. Постарев, она не осунулась, как это бывает со многими женщинами — наоборот, ее фигура стала еще величественнее, движения — более медленными и торжественно плавными. Характер, правда, становился все хуже и хуже.

Зима с 1887 на 1888 год стала последней для леди Вероники Сэнж. Были ли тому причиной затянувшиеся холода, или уже пришло время, но здоровье ее было подорвано. Она с трудом дотянула до лета, но теперь уже не выдержав жары и духоты, скончалась в начале августа.

По ее завещанию поместье и оставшееся небольшое состояние отходили некой английской аристократке Анне Варвик.

История умалчивает, сколько денег и сил пришлось потратить вампирше, чтобы сказаться родственницей погибшей и спокойно переехать в Богемию после долгого путешествия по странам Востока. К счастью для Анны, до этого Вероника успела упомянуть, что к ней должна приехать дальняя родственница, вампирше же повезло оказаться в нужное время в нужном месте и изменить внесенное в завещание имя на свое собственное.

* * *

Анна сидела в тишине уже вечность. Или несколько минут, что в определенных ситуациях одно и то же.

— Помоги мне, — прошептала она одними губами.

Тот, к кому обращались ее слова, хоть и находился сейчас наверху, в отведенной ему комнате, слышал ее также отчетливо, как если бы она говорила рядом с ним.

Невидимая нить соединяла их на протяжении нескольких веков, с тех самых пор, как они познакомились. Они словно дополняли друг друга, являлись двумя половинками одного целого. Иногда Анна просто ненавидела Эдварда, иногда боготворила, но никогда не могла представить себе жизни, в которой бы не было его.

— Что мне делать?.. — она смотрела на потолок, но не видела ничего, кроме пустоты.

Эдвард в своей комнате удобно развалился в кресле, он действительно старался сосредоточиться на чтение одной из трагедий Шекспира, забытую кем-то на прикроватном столике, и именно в этот момент граф услышал обреченный голос Анны.

Закрыв книгу, Эдвард отложил ее в сторону и только потом заговорил. Заговорил мысленно, и только одна графиня могла услышать и понять его.

— Ты можешь выйти за него замуж и изображать милую женушку, боясь, что однажды ночью сорвешься и убьешь его. Ну, а если все-таки не сделаешь этого, то вскоре все равно разразится ужасный скандал. «Герцогиня-то совсем не стареет!» И когда и до счастливого влюбленного муженька дойдет, кто ты на самом деле, он отдаст тебя на растерзание горожанам, а если нет, значит, я сильно ошибаюсь в нем и во всем роде людском. Другой же путь, мой самый любимый: убей его и утоли свою жажду. Он не принесет тебе счастья, как и ты ему. Отношения между вампиром и человеком невозможны, поверь моему опыту.

— Ты знаешь, что я его не убью! — воскликнула Анна и сама не поверила своим словам. Но она должна была их сказать.

— Как хочешь, милая.

Сладкая улыбка застыла на лице Эдварда, потому что он знал, какой выбор Анна, в конце концов, сделает.

Только вот сама она ничего не знала. Почему вот так всегда — живешь себе, живешь, и вроде бы все правильно и понятно, а потом появляется такой, как Эдвард и с легкостью объясняет тебе, что вся затея глупа на корню? И остается только с прискорбием понять, что он действительно прав.

14 ноября 1881 года, Лондон

Вечер. За окном торжественно сияет луна в компании нарядных звезд на фоне темного, почти черного бархатного неба. Где-то фортепьяно тихонько наигрывает современный, немного навязчивый мотивчик. Слышны приглушенные голоса, тихое ржание лошадей и тихая, почти неслышная ругань извозчиков. Все тихо. Все по-домашнему. Где-то слышится женский смех и вторящий ему мужской басок. Если сейчас закрыть глаза и чуть-чуть напрячь воображение, можно увидеть, что на той стороне улицы, там, где живут Петерсоны, затевается бал высшего света. Сверкающие дамы в кружевных платьях, увешанные семейными драгоценностями, гордо держа осанку, чопорно подают свои облаченные в длинные, выше локтя, атласные перчатки руки своим не менее сверкающим кавалерам. Кавалеры полностью соответствуют своим дамам. Солидные, черные, как грачи, в костюмах и смокингах, в начищенных до драгоценного блеска дамских украшений туфлях. Все прекрасно. Все идеально. Все чинно и благородно. А что будет, если все же открыть глаза и посмотреть на ту сторону улицы?

— Мисс Виктория! — послышался женский голос — А ну немедленно слезайте с подоконника! Простудитесь, подхватите чахотку и будете как те попрошайки за окном. Немедленно накиньте шаль! Юной леди не пристало высовывать свой носик за окно.

Виктория, которая только-только собралась посмотреть, что же там, по ту сторону её тепличной жизни, понуро спустила маленькие ножки в розовых туфельках на пол.

— Вот так-то лучше, юная леди, — с улыбкой поощрила золотокудрую малютку нянюшка, мисс Паркинсон.

Мисс Ванесса Паркинсон представляла собой весьма типичный прообраз няни. Это была дородного вида женщина, в чепце на затянутых в узел волосах и в фартуке поверх длинного, темных тонов, платья. Ей было чуть за сорок, но выглядела она на все пятьдесят. Она была няней со стажем, имевшая пятерых своих, уже взрослых, детей. Много лет назад мистер Паркинсон оставил сию грешную землю и теперь обитал в лучшем мире. Ванесса навещала его каждое воскресенье с букетом полевых цветов, стаканом виски и своими знаменитыми пирожками с земляникой. Пирожки детям. Они были похоронены тут же, рядом.