Темная симфония

— Точно? Это было бы чудом, поскольку лишь некоторые люди представляют, на что похожа моя жизнь.

— Но я не большинство людей, не так ли? — явная насмешка слышалась в его голосе.

— Нет, ты не большинство, — согласилась она. — Ты очень необычный. Если ты не ягуар и не совсем человек, то чтоты? Что конкретно? И не пытайся отделаться от меня странными ответами, которые начисто лишены смысла.

— Я карпатец, с гор этого региона. Мой народ так же стар, как и само время, мы дети земли. У вас есть легенды о вампирах, оборотнях и ягуарах, так вот мы относимся к этой же категории, — ответил он, как было заведено у Спутников жизни, честно. Его пристальный взгляд не отрывался от ее лица, оценивая в темноте его выражение.

— Я знаю, что ты другой, Байрон. Самое забавное, что я с легкостью могу смириться с мыслью о существовании ягуаров, но оборотни и вампиры кажутся мне нелепостью, — она тихо рассмеялась над самой собой. — Почему такое возможно? Почему мой рассудок так легко принимает одно как данность бытия, но отказывается поверить в другое?

— Карпатцы не оборотни и не вампиры. Мы раса людей на грани исчезновения и боремся за свое место в мире.

Она тщательно обдумала его слова, рассматривая их на наличие скрытого смысла.

— Ты такой же, как они? Скорее всего, ты оборотень, как и ягуары, интересуясь которыми я проштудировала огромное количество легенд и мифов, рассказывающих о них. Ты можешь менять свой облик? Я нет. Я чувствую, как это тянется ко мне, знаю, что это где-то внутри меня, но по своему собственному желанию не могу этого сделать. Мне удается вызвать силы этого создания, но никогда не получается высвободить его до конца.

— Да, я могу менять облик.

Она не ожидала, что он признается. Сама мысль об этом была одновременно возбуждающей и пугающей. Антониетта сделала глубокий вдох.

— А летать можешь?

— Да. Хотя ты и сама знаешь. Я не стер твои воспоминания об этом.

Она жила в темноте, в которой чувствовала себя невероятно уютно, и именно в ней она в полном молчании и переждала несколько ударов сердца, давая своему сознанию время воспринять сказанное им. Летать. Ее сердце воспарило от самой мысли об этом, несмотря на ограничения ее человеческого сознания.

— Это было бы таким невероятным даром, — ее ресницы поднялись. Видеть его она не могла, но при этом смотрела прямо на него. — Но за дар, столь чудесный, цена должна быть ужасной.

Байрон взглянул на нее, и его охватило желание рассмеяться. Она сидела перед ним. Его Спутница жизни, чья обнаженная кожа светилась в отблесках огня камина. Мир яркими красками затанцевал перед его глазами. Его эмоции были такими свежими и сильными, что он едва контролировал их. Какую цену заплатил он? Веками блеклого существования. Серым и полным отчаяния миром. Безостановочными шепотками зла, зовущими его. Бесконечными минутами и часами, днями и годами полного одиночества. Но одно мгновение ее существования вытеснило все это.

— Я живу, Антониетта. У меня свой особенный образ жизни, и я живу им. Быть таким, как я, ни хорошо, ни плохо. Я есть я. Я принимаю то, кем я являюсь, и горжусь своим народом. У нас есть честь, верность и много других сильных черт характера, но мы также обладаем и слабостями, как и прочие расы. Я не могу ходить под солнцем. Оно причиняет мне боль. Именно поэтому я не могу находиться рядом с тобой и охранять тебя на протяжении определенных часов дня, — его голос звучал прозаично. — Я вижу красоту в ночи, это моя жизнь, мой мир, и я люблю его. Я хочу разделить свой мир с тобой, чтобы ты никогда больше не боялась находиться в нем. Чтобы эта красота раскрылась и для тебя, а не только для меня.

Антониетта не знала, было ли дело в том, чтоон сказал или какон это сказал, но внутри нее все расплавилось. Возжелало его. Ей захотелось свернуться внутри него, глубоко в его сердце и душе. Ей хотелось увидеть его мир и познать его. Его голос почти мурлыкал, когда он называл ночь красивой. Она сама жила в темноте и ей страшно хотелось увидеть ее такой.

Антониетта больше не могла сопротивляться искушению. Она просто встала, сделала несколько шагов и оказалась прямо перед ним. Байрон не разочаровал ее. Он потянулся к ней, как она и ожидала, его рука скользнула вверх по ее бедру, лаская внутреннюю сторону ее ноги изящными опытными пальцами. Ее тело тотчас же ответило горячей манящей жидкостью, нетерпеливым ожиданием чистой магии, поджидающей ее.

Руки настойчиво притянули ее к нему, и она подошла, остановившись между его ног, в то время как его ладонь нашла влажное сосредоточие ее женственности и крепко прижалась, исследуя. Вспышки света взорвались в ее мозгу, сопровождаемые ярким цветом, пока ее тело содрогалось от удовольствия. Его палец скользнул в нее, и ее внутренние мышцы сжались вокруг него.

— Когда я с тобой, Байрон, ты заставляешь меня испытывать ощущения, будто я могу взлететь с тобой, — она была вынуждена ухватиться за его голову, когда ее ноги вздумали предать ее. Ее бедра двинулись навстречу его руке, желая большего, желая его.

В нетерпении она подалась вперед, раздвигая свои бедра, и у него просто не осталось выбора, кроме как убрать руку и дать ей то, чего ей больше всего хотелось. Ее голод все возрастал, становясь практически ненасытным, прожорливым аппетитом, усмирить который можно было лишь одним единственным образом. Она опустилась на него. Он был толстым и напряженным, медленно пронзая ее ножны, заполняя ее, растягивая, пока тугое трение не стало невероятным и совершенным, не стало всем, чего ей хотелось.

Ее груди терлись о его грудь, ее волосы разлетелись с дикой энергией, когда она начала двигаться в ритме танца, вся во власти пылкой страсти, горевшей внутри нее, поджидая его, Байрона. Она двигалась на нем быстро и сильно, медленно и лениво, доставляя им обоим изысканное удовольствие. Она слышала звуки. Ветер. Биение своего сердца. Отдаленные шепоты. Она чувствовала все. Гладкость его кожи, форму костей, напряжение мускулов и бесконечные наплывы оргазма, которые покачивали их мир в полной гармонии.

Глава 9

— Мне кажется, твоя семья начинает проявлять нетерпение, — сказал Байрон, собственнически обнимая ее. Он слышал их беспрестанные перешептывания. Ее кузены хотели, чтобы кто-то сходил и проверил Антониетту, но в то же время боялись подойти к ней.

Она уютно устроилась у него на груди.

— Это очень странно, но я могу слышать все, о чем они говорят, словно нахожусь с ними в одной комнате. Мой слух всегда был хорошим. Я считала, это результат моей слепоты или, вероятно, наследие, доставшееся от людей-ягуаров, — легкий намек на вопрос сквозил в тоне ее голоса.