Темная сторона Солнца
Шрифт:
– Привет, Сергей. Это Анна.
– Привет, рад тебя слышать. Как дела?
– Нормально.
– И у меня нормально. Хочешь погулять по городу?
– Да. Мне надо решить некоторые вопросы, а потом можем погулять. Давай встретимся в парке возле университета через пару часов.
– Хорошо.
Анна быстренько собралась, положила в сумку дневник сестры и спустилась во двор.
Ей казалось, что за шестнадцать лет она забыла почти все, что связывало ее с Ереваном. Но теперь, шагая по двору, она почувствовала, как воспоминания поднимаются из глубин памяти и оживают в лицах случайных прохожих, кажущихся ей до боли знакомыми, в старом тутовом дереве, все так же раскинувшим зеленый
Анна вспомнила, как в детстве она опиралась руками о серый базальт фонтанчика, становилась на цыпочки, чтобы дотянуться губами до железного наконечника, из которого струилась вода – сладкая и холодная. Иногда отец подсаживал ее, и тогда она широко открывала рот, а струя воды била в горло, приятно щекоча и обдавая холодом.
Анна подошла к фонтанчику и теперь уже наклонилась. Вода была все такой же холодной и сладкой на вкус, и только ржавый наконечник и облупившаяся местами позолота напоминали, что с момента ее последнего визита прошло много лет. Она пила медленно, прикрыв глаза и смакуя каждый глоток, пока кто-то не дернул ее за подол платья. Анна открыла глаза и обернулась. Перед ней стоял чумазый мальчишка лет пяти. В левой руке мальчишка держал тпик, [18] а правой почесывал курчавую макушку.
– Тетя, я тоже хочу пить.
– Пей, – ответила Анна, уступая ему место.
Мальчишка подошел к фонтанчику и жадно припал к нему губами, но едва Анна отвернулась, как он хитро улыбнулся, зажал пальцем отверстие в наконечнике и направил бьющую под напором струю в спину Анны.
– Я тебе сейчас уши надеру, – грозно сказала она, но не выдержала и рассмеялась.
В детстве она и сама обливала водой проходящих мимо соседей.
– Не надерешь! – крикнул мальчишка и с воплем: «Тико, выходи гулять!» – помчался к подъезду.
Анна улыбнулась ему вслед и вышла со двора. Возле дома стояла машина с шашечками.
– Здравствуйте, до университета довезете?
– Конечно, довезу! Садись, дочка, – ответил таксист, ерзая на сиденье.
Судя по довольной улыбке, которая озарила его лицо, он уже давно поджидал пассажиров. Машина тронулась с места.
– В гости приехала? – тут же поинтересовался таксист.
– Да. А как вы догадались?
Таксист усмехнулся и достал из пачки «Наири» сигарету.
– Ваго уже сорок лет таксует. Он сразу видит: что за человек, зачем приехал, к кому приехал.
– Да ладно. Вы ведь определили, что я приехала в гости, потому что я говорю с акцентом.
– Это тоже, – кивнул Ваго. – Но не только…
– Ну в таком случае вы сосед моей бабушки.
– И это правда. Я живу в соседнем доме и бабушку твою знаю, но даже если бы не знал, все равно догадался бы.
– И каким же образом? Вы – телепат?
Ваго выпятил грудь и важно кивнул:
– И это тоже. Ваго сорок лет таксует, он человека насквозь видит.
– Интересно… – Анна равнодушно пожала плечами и отвернулась к окошку.
Таксист промолчал. Он вырулил на проспект и увеличил скорость. Анна не узнавала знакомые улицы. Город ее детства изменился до неузнаваемости. Казалось, что от него остались только облицованные красным и розовым туфом фасады, но в то же время утратившие национальный колорит – Ереван стал похож на любой европейский город – красивый, но безликий. Дома пестрели вывесками кафе и дорогих магазинов, за стеклянными витринами сновали проворные продавцы. «Интересно, осталось ли кафе за углом?» – подумала Анна, вспомнив, как отец водил ее в это уютное местечко, где подавались лучшие в городе кябаб и лахмаджо.
Водитель словно
прочел ее мысли:– Раньше за углом было очень хорошее кафе. Там работал мой друг – Саркис. Такие лахмаджо делал, что весь город к нему приезжал. А какой кябаб делал! Э-э-эх, никто такой кябаб больше не делает. Сколько раз ему говорил: «Саркис-джан, скажи мне, почему твой кябаб такой вкусный?» Не сказал. Умер Саркис, теперь уже не узнаю.
Анна вспомнила Саркиса. Добродушный толстяк лет пятидесяти, который, выходя из кухни, вытирал руки о вечно засаленный фартук и ворчал на сына, стоящего возле мангала и переворачивающего шампуры с кябабом: «Арташес, кто так кябаб переворачивает?! Иди лучше матери помоги лахмаджо делать, и-ш-ш-ш!» Тот молча кивал и убегал на кухню, а Саркис подходил к мангалу и, вооружившись куском картона, размахивал им над тлеющими углями. Посетители, как завороженные, следили за каждым его движением. Все знали, что Саркис – добрейшей души человек и ворчит на сына только для того, чтобы собственноручно снять дымящийся кябаб с шампуров, посыпать его зеленью и тонкими колечками лука, подать вместе с лавашем заждавшимся посетителям и в очередной раз услышать: «Саркис-джан, твой кябаб лучший в городе!»
Машина вырулила за угол, и Анна увидела стеклянный куб, возникший на месте уличного кафе со старыми деревянными столиками.
– Вот, построили новое кафе. Разве ж это кафе? Э-э-э-эх, – снова вздохнул Ваго, закуривая очередную сигарету. – Как умер Саркис, так все и развалилось.
– Отчего он умер?
– Током убило. Ты, наверно, не жила здесь, не знаешь, что у нас света не было, вот мы и выкручивались, как могли. Пошел Саркис тянуть свет из метро, его и убило. Говорят, что электричество шло через его тело и почти час все радовались, пока не обратили внимание, что Саркиса долго нет. Жена его на ужин макароны с тушенкой сварила, смотрит, а Саркис куда-то пропал. Пошли в метро, а он мертвый лежит. И один кабель в левой руке, а другой в правой. Через него свет шел, понимаешь? Мой друг лично видел.
– Такое невозможно, – покачала головой Анна.
– Как это невозможно, я ж тебе говорю, мой друг видел! Лежит Саркис, а в руках провода. Вот так и умер хороший человек, а ты говоришь – невозможно.
– Хорошо-хорошо, раз ваш друг видел – значит, так все и было.
– Ну да. Я и сам ходил электричество воровать. А что делать? Света не было, вот и искали, где можно подключиться. У меня толстый кабель был, я его к фабрике пристраивал. На четыре квартиры хватало. Три раза приходила милиция и срезала кабель, а я снова подключался. Иначе не проживешь…
– Кажется, мы приехали.
– Да, точно, это университет. Здесь дочь моего друга Егиша учится.
– Сколько с меня?
– Тысячу драм.
Анна достала из кошелька деньги, рассчиталась и вышла из машины.
– Если хочешь, могу тебя подождать, я не спешу.
– Спасибо, не надо. Я не знаю, когда освобожусь.
Возле входа в здание перед стендом с объявлениями толпились вчерашние школьники. Они заглядывали через головы друг друга, пытаясь найти в списках свои фамилии. То и дело доносились восторженные возгласы вперемешку со вздохами разочарования. «Абитуриенты», – подумала Анна, проходя мимо.
Она поднялась по ступенькам и открыла первую попавшуюся дверь. В аудитории было пусто. За столом, склонившись над ворохом бумаг, сидела женщина с рыжими волосами и что-то быстро писала.
– Извините, не подскажете, где я могу найти господина Пароняна?
– По коридору налево первая дверь. Если вы по поводу апелляции результатов экзамена, сначала зайдите в деканат и заполните форму. После этого отнесете ему на подпись, – ответила женщина, не отрываясь от своей работы.
– Спасибо.