Темная Звезда
Шрифт:
— Я стараюсь, — откликнулась Лупе, — но я не могу не бояться. Я очень боюсь за Шандера, Симон. В Высоком Замке творится что-то страшное, я это чувствую.
— Ну, раз такое дело, попробуй снова разложить карты…
— Я пробовала. Но ничего не получается. Выпадают одни Темные Пустые…
Глава 34
Опытная серая сова издали углядела здоровенного зайца. За свою жизнь мудрая птица добыла множество косых. Неслышно взмахивая мягкими крыльями, ночная охотница устремилась к беспечной добыче, однако не долетела. Сову обуял смертельный ужас, перья на круглой голове встали дыбом. Коротко ухнув, она бросилась назад и успокоилась, лишь забившись
Счастливо избежавший птичьих когтей огромный заяц продолжал свой путь. Несмотря на то, что стояло позднее лето, шерсть зверька была белой, но не той ласковой снежной белизной, что по зиме отличает ушастую братию. По цвету она скорее напоминала клубящуюся сырую мглу, выползающую в месяц Волка по утрам из холодных, мокрых оврагов. Отъевшиеся русаки если и покидают лес на исходе лета, то лишь затем, чтоб совершить набег на крестьянские огороды, но этот заяц затаился на обочине Роггского тракта, где сроду не росло ничего, достойного заячьего внимания. Зверек ждал довольно долго, после неудачи, постигшей старую сову, никто не покушался на его спокойствие. Наконец по дороге застучали копыта. Заяц сначала поднял длинные чуткие уши, а затем сел столбиком, повернув мордочку навстречу звуку.
Ночной путник, кто бы он ни был, ехал один. Он явно спешил, однако был достаточно опытен, чтобы не гнать лошадь галопом. Заяц внимательно смотрел на странника, вбирая серыми ноздрями воздух. Удостоверившись, что это тот, кого он ждет, зверек поскакал следом. Внимательный взгляд заметил бы светлую тень, мелькающую в траве, но всадника волновало лишь то, что происходило на тракте. Он то и дело оглядывался через плечо в ожидании погони, копошащиеся же в придорожных зарослях зверушки его не интересовали.
Белый заяц следовал за путешественником как пришитый. Иногда он взмывал свечой вверх, проверяя, все ли в порядке, иногда на ровном участке дороги забегал вперед и, затаившись в ямке, ждал, когда наездник приблизится. Но все эти предосторожности были излишними, по сторонам преследуемый не смотрел. Наконец впереди засветились ясные, рыжие огни. Заяц тихо пискнул от отвращения, но долг погнал его вперед, к ненавистному пламени. На опушке каштановой рощи был разбит большой лагерь. Всадник оживился и пустил было лошадь в галоп, но потом передумал и свернул с дороги. Хорошенько спрятав коня в кустах, он, крадучись, пошел на огонь. Белый заяц увязался следом, хотя каждый прыжок давался ему с трудом — огонь, даже далекий, причинял зверьку немалые страдания. Тем не менее он смог подобраться достаточно близко, чтобы увидеть, как ночной путник, обойдя двух или трех часовых, тихонько окликнул третьего, видимо, хорошо ему знакомого. Часовой с трудом подавил крик удивления, коротко кивнул и пошел к кострам.
Всадник ждал, прислонившись к перекрученному ветрами и веками необъятному стволу каштана. Белый заяц ждал вместе с ним. Затем ветви кустарника расступились, и показался еще один человек. В лунном свете его волосы блеснули серебром. Зайца пронзила острая боль — присутствие пришельца жгло не хуже огня, однако ушастый вытерпел и это, только неуклюже, совсем не по-заячьи отполз подальше. Он видел, как приехавший, размахивая руками, что-то взволнованно рассказывал. Затем белоголовый молча привлек юношу к себе, и они уселись прямо на траве, подстелив плащ. Разговор затягивался. Старший что-то мягко, но настойчиво доказывал. Младший долго не соглашался, но в конце концов кивнул и спрятал лицо на груди у собеседника, который ласково гладил его по волосам. Заяц, собрав всю свою волю, подобрался поближе, ему даже удалось услышать часть разговора. Затем седой ушел, а юноша встал, гибко, по-кошачьи потянулся, тряхнув блестящими кудряшками, и снова устроился на плаще. Не прошло и полуоры, как вернулся его друг, ведя на поводу черную лошадь. Видимо, чутье у нее было получше, чем у той, что принадлежала юноше. Она нервно повела ушами и коротко, зло заржала, поворотив голову в ту сторону, где затаился белый заяц. К удаче последнего, седой не только не обратил внимания на недовольство коня, но и прикрикнул на животное, которое послушно замолчало, все еще недобро косясь в темноту. Вскоре два всадника осторожно выехали на тракт и пустились в обратный путь. Заяц поскакал следом, стараясь, однако, не приближаться к пугливой лошади и ее опасному хозяину.
Над горизонтом засияло созвездие
Лебедя, предвещая скорый рассвет, когда путники выехали на берег Рогга. Впереди тихо плескалась темная вода, шуршали тростники, сонно крякнула утка. Наездники спешились и долго стояли рядом, держась за руки, затем юноша направил коня в воду, где оказался брод. Седой какое-то время смотрел ему вслед, а затем неспешной рысцой поехал на юг. На сей раз белый заяц последовал за ним. Впрочем, всадник уехал недалеко. Отыскав в придорожном лесу полянку, незаметную с тракта, он привязал коня к дереву и улегся в траве, глядя в светлеющее небо.Заяц ждал. Небо стало льдисто-зеленым, затем окрасилось в сиреневые, желтые и, наконец, малиновые цвета Заблестели капли росы, цветущие который месяц кряду кусты шиповника и заросли переспевшей малины огласились жужжанием пчел. Заяц испытывал непереносимые страдания от жгучих лучей, несмотря на то, что забился в самую чащу сплетенных ветвей. Зверек не спускал глаз с седого, который лежал почти неподвижно, раскинув руки и чему-то улыбаясь. Легкие высохшие травинки смешались с серебристыми волосами, голубые глаза, не мигая, смотрели в ослепительное небо. Человек, кем бы он ни был, вряд ли мог лежать ору за орой, в упор глядя на летнее солнце, но для седого это, похоже, было истинным наслаждением. Солнце уже склонялось к горизонту, когда он наконец встал и неторопливо пошел к своему коню, лениво срывая подвернувшиеся под руку ягоды. Заяц настороженно следил за тем, как мужчина взлетел в седло и направил лошадь по узкой дорожке, ведущей в глубь леса. Дальше следовать за ним не имело смысла — заяц прекрасно знал, куда ведет эта тропа.
Зверек лежал в тени еще ору или две, а потом, когда тени сгустились настолько, что можно было не опасаться прямых солнечных лучей, быстро помчался к броду через Рогг.
В маленьком замке никого не было. Даже слуг. Рене несколько раз объехал опоясывавшее старую башню каменное кольцо в три человеческих роста высотой. Массивные ворота были заперты, но в кладке имелась калитка, в которую вполне мог въехать всадник. Ключи у него были.
Смазанные петли даже не подумали заскрипеть. Оказавшись во дворе, мощенном булыжниками, меж которых торчала желтая трава, Рене снова запер калитку — у Иланы есть ключи. Все было спокойно, только над крышей башни поднялась стайка голубей, улетев в малиновый закат.
Герцог отвел иноходца на конюшню и поднялся по пологим ступеням к башне. Второй ключ легко повернулся в замке, и дверь гостеприимно распахнулась. Несмотря на приближающуюся осень, дни стояли жаркие, и прохлада башни не могла не привлекать. Рене знал, что Илана появится только через ору или две, но это его не заботило. Сменив пропыленную дорожную одежду, он с удовольствием обошел Убежище Королевы, в котором после смерти сестры не бывал ни разу. В конце концов, герцог расположился в примыкающей к Белой Башенке Морской гостиной, где уже был накрыт изысканный ужин на двоих. Видимо, слуги получили приказ, прежде чем исчезнуть, привести все в надлежащий порядок.
Трепетно относящийся к своим обязанностям Жан-Флорентин тщательно обследовал еду и питье, заодно ознакомился с цветами в вазах, свечами и заботливо сложенными в камине на случай холодной ночи поленьями, потребовал, чтобы его пронесли по всем указанным им местам и объявил, что никакой отравы в доме нет.
— Собственно говоря, я в Ланке и не сомневался, — откликнулся Рене.
— Если в доме есть слуги, их всегда можно подкупить, — резонно возразил Жан-Флорентин.
— Они жили здесь много лет и очень любили сестру.
— Но они могли не любить Илану, или же в дом мог проникнуть кто-то чужой, — жаб, как всегда, когда ему представлялся случай пообщаться, не преминул пуститься в многословные рассуждения о верности. Рене слушал вполуха, не забывая, впрочем, иногда вставлять ничего не значащие словечки — зачем обижать в общем-то славное и, безусловно, полезное создание? Жаб говорил, а Рене думал о том, что его жизнь с этой ночи, скорее всего, переменится.
Когда они уходили из Гелани, Илана даже не вышла. Рене полагал, что она сочла его предателем. Добиваться встречи он не стал — девчонка никогда не умела владеть собой — скажи он ей правду, она бросилась бы к отцу с упреками и, Проклятый знает, чем бы этот разговор для нее закончился. Пусть уж лучше остается в неведении — рассерженная, презирающая, разочарованная, но живая.