Темно-синий

Я поворачиваюсь к нему и пытаюсь оттолкнуть его руки — они не дальше дюйма от моего носа, — и понимаю, что это такая шутка, вроде тех, на игровой площадке в начальной школе, которые мальчики отпускают в адрес девочек, подкидывая жуков им в волосы или швыряясь грязью в чистюлю Мэри Джейнс.

Но Джереми подносит руки еще ближе к моему лицу и говорит:

— Я серьезно. Давай. Прошепчи свое самое сокровенное желание, и эта бабочка отнесет его прямо к богам. Одно из верований коренных американцев, мне кажется. Давай! Много ли бабочек ты видишь в это время года? Его вообще не должно здесь сейчас быть. Она просто слонялась тут поблизости, ждала тебя. Я ведь знаю, что это такое. — Он дразнит меня, подталкивая локтем. — Давай загадывай желание.

Ладно, это ужас как глупо, но от этого все мое тело расслабляется. То, как он говорит это… на минуту мне кажется, что в мире нет ничего несокрушимого. Даже мама… на самом деле и с ней можно справиться. И я наклоняюсь и быстро шепчу желание в щель между его длинными, артистическими пальцами. Я говорю бабочке, что больше всего на свете мне хочется, чтобы моя жизнь стала по-настоящему, очень-очень нормальной.

Нормальной. Это сильно сказано, я не уверена, что узнаю нормальное, если оно позвонит нам в дверь.

Когда Джереми открывает ладони, бабочка-данаида, вся черно-оранжевая, сидит у него на его ладони. Бабочка пару раз хлопает крыльями, перед тем как вспорхнуть.

Я смеюсь, смотря, как она взлетает, и мой смех блестящий, как мыльные пузыри. Джереми так близко, что я могу почувствовать запах мыла и геля для душа. И когда я снова закрываю глаза, его губы прикасаются к моим, но не так, как это делал Адам. Нет, Джереми касается меня, касается чего-то хрупкого… розового цветка яблони… так, будто осторожно ласкает его, зная, как легко его можно поранить.

Его поцелуй сворачивает весь мир в одно мгновение. Я наклоняюсь вперед, дотягиваясь до него, я не хочу, чтобы он отодвигался от меня, потому что, когда его губы на моих губах, я ощущаю себя девчонкой, у которой во всех карманах есть право на ошибку. Девчонкой, которая таскается по плохим парням и нарушает запреты… и сбегает ночью из дому, чтобы позависать с друзьями. Девчонкой, которая ощущает себя бунтаркой, прикуривая сигарету, потому что мама почувствует запах дыма на ее одежде и будет ворчать на нее еще лет пятьдесят. Девчонкой, которая никогда за всю свою жизнь не чувствовала себя паршивее, чем когда жвачка прилипала к подошве.

Но наши головы отлетают друг от друга, когда распахивается парадная дверь музея, грохает о здание с силой тротиловой бомбы.

— Пожар! — я слышу мамин крик. — Пожар! Есть только один выход!

Когда я поворачиваюсь, мама вцепляется в плечо древнего ошеломленного студента в вязаном свитере и кричит:

— Вперед! Здесь один выход!

— Пожар? — удивляется Джереми, уставясь на дверь. — Серьезно?

Но тут один из преподавателей с акварельным рисунком в руке — оранжево-красно-желтым — кричит маме:

— Рисунок, Грейс! Это нарисовал твой студент! Вот и все!

— Что? — спрашивает Джереми, косясь на нее, как будто пытается понять, в чем дело. Постепенно его взгляд превращается в усмешку. Он начинает смеяться.

Злость взрывается внутри меня, потому что он такой тупой! Коллекционер Ауры, как он бы себя назвал. Верно. Конечно. Звучит неплохо, Джереми собрал факты, спрессовал их у себя в голове, как лепестки сухой розы в дурацкой старой книжке со стихами. Я должна была знать, что это все чушь.

Ты ни хрена не знаешь, ты слабоумный придурок, мне кажется, я кричу. Потому что, кроме того, что он считал «коллекционированием» Ауры, он вообще не представляет, как меня на самом деле пугает мама. Он не знает, что, когда я смотрю на нее, я смотрю не на человека, а в зеркало. Я вижу себя — точно такой, какой буду в будущем.

Я отталкиваю Джереми, ору на него:

— Неудачник. Ты гребаный неудачник. — Из-за смеха мне кажется, что мое сердце попало в терку для сыра. — Отвали от меня.

Я вскакиваю на ноги так, как будто он вовсе не парень, а кусок протухшего мяса.

— Аура, — говорит Джереми, качая головой и хмурясь, косясь на меня, как будто я карта, которую он пытается прочитать.

— Уходи. Отвали от меня! — Я кричу, размахивая руками, словно передо мной бродячий кот, которого мне надо прогнать.

Когда он начинает пятиться назад, на его лице появляется то же самое замешательство, что и у маминых студентов, а я бросаюсь к двери Академии. Господи, я чувствую себя такой дурой, ведь я не смотрела за ней, как должна была, — я была снаружи… что я там делала? Флиртовала с парнем?

Это полностью моя вина.

14

Важно помнить, что слишком много эмоций с вашей стороны могут расстроить вашего родственника, страдающего шизофренией, еще больше. Не кричите, не причитайте, не плачьте, не заколачивайте дверь.

Несколько следующих дней я звоню секретарю по посещаемости, притворяясь мамой. У Ауры желудочный грипп. Нет, поверьте мне, лучше ей не ходить сейчас в школу.

Но к вечеру среды голоса из Крествью-Хай начинают атаковать маму через наш автоответчик.

«Да, миссис Амброз, ах… это, ну, Пэт Харрисон, — щебечет сладкий голосок, — и мне больше не разрешают, ну, просто принимать звонки насчет пропусков Ауры. Мне нужна справка от доктора для отчета к завтрашнему дню. Если, ну, вы не возражаете».

Да, хорошо, может быть, я возражаю.

«Миссис Амброз, это Джанет Фриц из средней школы Крествью-Хай с вопросом, который срочно требует вашего внимания. — Она останавливается, чтобы отхлебнуть своей газировки. — Это касается академической карьеры Ауры».

Какая, мать вашу, академическая карьера?

Весь день я играю с мамой в игры, пытаясь заставить ее сделать такую простую вещь, как поесть. Я наделала тостов с беконом и сэндвичей с арахисовым маслом (маминых любимых) и отнесла их к ней в спальню, где обещала, что смешаю для нее краски, только — вот подстава! — у меня занимает много времени их размешать, и, мамочка, ты можешь попробовать этот сэндвич, который я себе сделала, и сказать, как он, ничего? Черт возьми, посмотри сюда, я опять жахнула слишком много белого-. Черт, черт, мама, не волнуйся. Я все улажу. Минутку. И вот еще тут, ты можешь проверить этот оттенок, а как там сэндвич, кстати, ты попробовала? Укуси еще разок. Что ты думаешь об этом кленовом беконе, и еще немного голубого, бог мой! Как так получилось? Мама съела весь сэндвич! Все хорошо, мам, не переживай за него. Я сделаю себе еще один.