Темное дело

— От имени подсудимых я заранее прощаю вам роковое заблуждение, которое уже нельзя будет рассеять, — воскликнул он. — Все мы являемся здесь игрушкой в руках каких-то неведомых и коварных сил. Марта Мишю стала жертвою гнусного вероломства, и общество убедится в этом, но будет уже поздно.

Борден избрал своим орудием показания сенатора и потребовал оправдания подсудимых.

Председатель сделал резюме прений с тем б'oльшим беспристрастием, что присяжные и без того уже были явно убеждены. Он даже склонил чашу весов в сторону обвиняемых, упирая на показания сенатора. Это благожелательство отнюдь не могло поколебать успех обвинения. В одиннадцать часов вечера, на основании ответов, данных присяжными на поставленные им вопросы, суд приговорил Мишю к смертной казни, господ де Симезов к двадцати четырем годам, а двух д'Отсэров к десяти годам каторжных работ. Готар был оправдан. Все присутствующие остались в зале суда, чтобы видеть, как будут держать себя пятеро осужденных в ту роковую минуту, когда, явившись в суд свободными, они узнают о своем осуждении. Четверо молодых людей взглянули на Лорансу, которая обратила к ним сухой, горящий взор, подобный взору мученицы.

— Она плакала бы, если бы нас оправдали, — сказал брату младший Симез.

Никогда еще осужденные не встречали несправедливого приговора с таким спокойствием и достоинством, как эти пять жертв чудовищной интриги.

— Наш защитник простил вас! — проговорил старший Симез, обращаясь к судьям.

Госпожа д'Отсэр заболела и три месяца пролежала в особняке де Шаржбефа. Г-н д'Отсэр мирно возвратился в Сен-Синь, но его точило горе, от которого стариков, в отличие от молодежи, ничто не может отвлечь; он часто задумывался, и это доказывало аббату, что несчастный отец не в силах примириться с роковым приговором. Марту судить не пришлось: 'через три недели после осуждения мужа она умерла в тюрьме на руках у Лорансы, заботам которой и поручила своего сына. Вскоре после того как распространилась весть о приговоре, произошли политические события чрезвычайной важности; они изгладили из памяти людей этот процесс, и о нем перестали говорить. Общество подобно океану: после бури оно снова становится тихим, возвращается в свои берега, стирая следы бедствия беспрестанным движением всепоглощающих интересов.

Не обладай Лоранса исключительной твердостью духа и не будь она убеждена в невиновности кузенов, она не снесла бы этого горя; но она вновь показала все величие своего характера, она поразила г-на де Гранвиля и Бордена той внешней невозмутимостью, которую придают благородным натурам великие несчастья. Она заботилась о г-же д'Отсэр, ухаживала за ней, притом каждый день проводила два часа в тюрьме. Она заявила, что когда кузенов сошлют на каторгу, один из них станет ее мужем.

— На каторгу! — воскликнул Борден. — Но, мадмуазель, теперь надо думать о том, как испросить у императора помилование.

— Помилование? У какого-то Бонапарта? — с негодованием воскликнула Лоранса.

Старый прокурор был так ошеломлен словами Лорансы, что очки соскочили у него с носа; он подхватил их на лету и уставился на молодую девушку, которая в тот миг казалась ему зрелой женщиной; тут он до конца понял этот характер, понял, на что она способна, и, взяв маркиза де Шаржбефа под руку, сказал:

— Маркиз, едемте скорей в Париж и спасем их без ее участия!

Кассационная жалоба господ де Симезов, д'Отсэров и Мишю была первым делом, которое предстояло рассмотреть кассационному суду. Торжества по случаю учреждения этого суда, к счастью, задерживали его решение.

В конце сентября, после трех заседаний, когда были выслушаны речи защитника и главного прокурора Мерлена, который сам выступил по этому делу, кассационная жалоба была отклонена. В Париже тогда был только что учрежден имперский суд и г-н де Гранвиль назначен помощником главного прокурора, а так как департамент Об входил в юрисдикцию этого суда, то г-н де Гранвиль мог в недрах своего министерства похлопотать за осужденных; он настойчиво просил за них своего покровителя Камбасереса. На другой день после решения кассационного суда Борден и г-н де Шаржбеф приехали к г-ну де Гранвилю в его особняк в квартале Марэ, где он вкушал радости медового месяца, ибо тем временем успел жениться. Несмотря на все перемены, произошедшие в жизни бывшего адвоката, он был глубоко огорчен отказом кассационного суда, и г-н де Шаржбеф понял, что молодой помощник прокурора по-прежнему верен интересам своих бывших подзащитных. Иные адвокаты, — так сказать, мастера своего дела, — относятся к процессам, которые они ведут, словно к возлюбленным. Но случаи такие редки, не полагайтесь на них! Оставшись в кабинете наедине со своими бывшими клиентами, г-н де Гранвиль сказал маркизу:

— Не дожидаясь вашего посещения, я уже пустил в ход все свое влияние. Не думайте спасти Мишю, иначе вы не добьетесь помилования господ де Симезов. Нужна жертва.

— Боже мой! — воскликнул Борден, показывая молодому прокурору три прошения о помиловании. — Как же я могу изъять прошение вашего бывшего подзащитного? Разорвать эту бумагу — значит снять с него голову.

Он протянул ему лист с подписью Мишю; г-н де Гранвиль взял бумагу и посмотрел на нее.

— Уничтожить ее мы не можем, но знайте: если вы будете просить все, то не получите ничего.

— А успеем мы переговорить с Мишю? — сказал Борден.

— Успеете. Распоряжение о казни дается главной прокуратурой, и мы можем предоставить вам несколько дней отсрочки. Людей убивают, — добавил он с какой-то особой горечью, — но при этом строго соблюдаются все формальности, особенно в Париже.

Маркиз де Шаржбеф уже справился у верховного судьи, и полученные им разъяснения придавали еще больший вес мрачным словам г-на де Гранвиля.

— Мишю не виновен, я знаю это, я это утверждаю, — продолжал прокурор, — но что я могу сделать один против всех? К тому же примите в соображение, что теперь я вынужден молчать. Моя обязанность — воздвигнуть эшафот, чтобы на нем обезглавили моего бывшего подзащитного.

Господин де Шаржбеф слишком хорошо знал Лорансу и был уверен, что она ни за что не согласится спасти своих кузенов за счет Мишю. Поэтому маркиз предпринял еще одну попытку. Он решил добиться приема у министра иностранных дел и узнать, нельзя ли что-либо сделать при помощи высших дипломатических кругов. Он взял с собою Бордена, — тот был знаком с министром и даже оказал ему несколько услуг. Старики застали Талейрана погруженным в созерцание пылающего камина; он сидел, вытянув ноги, поддерживая рукою голову и облокотившись на стол; на полу лежала газета. Министр только что прочел о решении кассационного суда.

— Садитесь, пожалуйста, маркиз, — сказал министр. — А вы, Борден, — добавил он, указывая ему место за столом, против себя, — пишите:

«Государь,

Мы, нижеподписавшиеся четыре дворянина, осужденные, но не виновные, только что узнали, что вынесенный нам приговор утвержден кассационным судом Вашего Величества.

Теперь только Вы, Ваше Императорское Величество, можете помиловать нас. Мы просим о Вашем Августейшем милосердии лишь ради того, чтобы получить возможность пожертвовать своею жизнью, сражаясь под знаменами Вашего Величества, и имеем честь уверить Ваше Величество в нашем глубочайшем благоговении...» и так далее.

— Только князья и могут так благодетельствовать! — сказал маркиз де Шаржбеф, принимая из рук Бордена драгоценный черновик прошения, которое должны были подписать четверо осужденных; маркиз надеялся, что ему удастся еще получить письменную поддержку некоторых высокопоставленных лиц.

— Жизнь ваших родственников, маркиз, зависит от случайностей войны, — сказал министр, — постарайтесь подать прошение на другой день после победы, и они будут спасены!

Он взял перо и собственноручно написал конфиденциальное письмо императору, а также несколько строк маршалу Дюроку, потом позвонил, отдал секретарю распоряжение заготовить дипломатический паспорт и спокойно сказал старому прокурору:

— Каково ваше откровенное мнение об этом деле?

— Но вы ведь знаете, ваша светлость, кто именно нас так опутал?

— Подозреваю. Однако, по некоторым соображениям, я хочу получить полную уверенность в этом, — ответил князь. — Возвращайтесь в Труа, привезите ко мне графиню де Сен-Синь завтра сюда, в это же время, но тайно. Пройдите к княгине, я ее предупрежу о вашем посещении. Мы посадим мадмуазель де Сен-Синь так, что ей будет виден человек, стоящий передо мной; если она узнает в нем незнакомца, который приходил к ней в дни заговора господ де Полиньяка и де Ривьера, то пусть, — что бы я ни говорил, что бы он ни отвечал, — пусть она не промолвит ни единого слова, не сделает ни единого жеста. Во всяком случае, сосредоточьте все усилия на спасении господ де Симезов, не вздумайте заботиться об этом негодяе управляющем.