Темное эхо

Он не ответил на мой вопрос, а просто сидел и разглядывал меня поверх сцепленных пальцев.

— Что ж, мисс Бойт, слушаю вас внимательно.

В кабинете инспектора стояла духота. Хотя на одном из шкафов я заметила вентилятор с загнутыми лопастями, напоминавшими пропеллер „сопвита“, Белл почему-то его не включил, а, напротив, держал распахнутым окно, откуда вливалась уличная жараэ С моего места я могла видеть вдохновляющий пейзаж: глухая кирпичная стена, за многие десятилетия пропитавшаяся копотью дымовых труб ливерпульских фабрик. На Белла дневное пекло, судя по всему, не действовало. На нем был костюм из плотной габардиновой шерсти с галстуком, который безжалостно стягивал его шею у самого подбородка. Право носить цивильную одежду вместо униформы он заработал тяжелым трудом и не собирался расставаться с ней в угоду метеорологическим прихотям.

Я рассказала ему про инцидент с участием Гарри Сполдинга, что произошел семь лет тому назад в гостинице „Шелбурн“. Ни про Мика, ни про Боланда я не упомянула, потому что не хотела объяснять, чем же я занималась тогда в Дублине.

Он ни разу не спустил с меня глаз. Когда я закончила, он сказал:

— Семь лет назад… Порядочно воды утекло.

Я открыла портфель, который захватила с собой, и вынула оттуда заранее припасенную фотографию.

— Что это?

— Аэрофотоснимок лужайки того особняка, который Сполдинг снял на лето на улице Роттен-роу. Сделан неделю тому назад. Недвусмысленное и ясное доказательство того, что землю недавно разрывали. Он прячет трупы, господин старший инспектор. Закапывает женщин у себя под окнами.

Белл уставился на фотографию, но брать в руки не стал. Это мне не понравилось.

— Откуда это у вас?

— Я авиатор, господин старший инспектор. Арендовала один из аэропланов, который во время войны применялся для разведки с воздуха. Облетела дом Сполдинга с фотокамерой, установленной на фюзеляже.

Белл по-прежнему не сводил глаз с фотографии.

— Закон не возбраняет копаться в саду, — сказал он.

— Сполдинг — чудовище!

Тут он наконец посмотрел мне в лицо. Взгляд неприятный. Затем он улыбнулся, и в этой улыбке не было ничего обнадеживающего.

— Несколько недель тому назад мистер Сполдинг выиграл пять тысяч фунтов в очко, — сказал он. — И всю эту сумму — до последнего пенни! — отдал местным благотворительным обществам. Детский приют получил тысячу фунтов. Такие деньги способны изменить всю их жизнь. Они отремонтируют себе кровлю. Купят учебники и одежду для воспитанников. Зимой в их печах будет гореть уголь, знаете ли. Добрая еда для сирот, которые ходили голодными всю свою жизнь.

Я даже задалась вопросом, не воспитывался ли сам Белл в одном из таких приютов.

— Господин старший инспектор, выслушайте меня…

— Отдал деньги за спасибо. Попросил только, чтобы это не сообщалось широкой публике.

— Прошу вас, просто послушайте…

— Нет, мисс Бойт, это вы меня послушайте. Вы фенианка. Являлись помощницей убийц и предателей. Кое-кто мог бы списать ваше поведение на романтику независимости и мятежного духа. Другие же вполне обоснованно могут указать на факт государственной измены. Вам еще крупно повезло не попасть на виселицу за мерзкие делишки!

Его трясло от ярости. На меня в жизни никто голоса не повышал. Не секрет, что полиция вербует порой членов „Оранжевого ордена“. [9] Тут все понятно. Сердце Белла принадлежало Ольстеру вне зависимости от конкретного места службы.

— Дерьмо всегда всплывает наверх, — сказала я, вставая со стула. — И вы, сэр, тому доказательство.

Он осклабился, разорвал фотографию и швырнул клочки мне в лицо.

— Уж не знаю, по каким таким мотивам вы хотите очернить щедрого и достойного человека, — заявил он, — но вам, мисс Бойт, следует убраться домой и найти себе более дельное занятие, чем шпионить с неба за ни в чем не повинными людьми.

9

Протестантское братство, преимущественно базирующееся в Северной Ирландии и Шотландии. Названо так в честь Вильгельма Оранского.

Всю дорогу от полицейской штаб-квартиры до гавани я проделала пешком пытаясь стряхнуть оцепенение. Путь лежал сквозь сумрачные и душные ливерпульские улицы, замощенные осклизлыми булыжниками. Наконец я добралась до портовых кранов и оживленной, грязной от промышленных стоков дельты Мерсея. Над доками высились громадные пароходные трубы, тут и там ухали сирены буксиров, то и дело поверх головы проносились поддоны с неизвестными грузами. В нос била вонь от разогретого солнцем лошадиного навоза, уши закладывал рев грузовиков, терпеливо ожидавших своей очереди. Всю мою жизнь эта сутолока поднимала лше настроение, заполняя душу коктейлем ощущений и ожиданий. Всю мою жизнь я считала, что обладаю привилегированным правом доступа ко всем этим вещам благодаря статусу и профессии отца. Но только не сегодня. Сегодня я нашла себе пустую скамейку возле чугунных швартовных тумб, присела, вынула из портфеля обрывки драгоценной фотографии и попыталась сложить их неловкими пальцами. Неловкими потому, что я была уверена, что Хелен мертва. Она мертва. Этот монстр, эта улыбчивая тварь Сполдинг, чью морду я увидела возле саутпортского кенотафа убил ее. Интересно, какую часть своих пожертвований он внес в фонд вспомоществования семьям ливерпульских полицейских? Впрочем, мистеру Беллу было все равно. Мое фенианское прошлое заранее предопределило исход нашей встречи.

Придавленная унынием и жарой, я смахнула слезу. Наверное, плаксивость вызвана скорее разочарованием, чем жалостью к себе или скорбью за злосчастную участь Хелен. Но результат получился один и тот же. Я сунула обрывки драгоценного снимка обратно в портфель и поднялась. Остаток пути до отцовской верфи я проделала как сомнамбула.

Отца на месте не нашлось. Секретарша сказала, что он уехал на лесопилку, чтобы купить партию твердой древесины. Однако „Темное эхо“ никуда не делась. Яхта по-прежнему стояла на громадном деревянном стапеле сухого дока, но уже с новым рулем и мачтами. Она напоминала исполинскую игрушку из игротеки самого дьявола, как мне думается. Ее латунь сияла под солнцем, а краска и лак не имели ни единого изъяна. Судно было почти готово к выходу. Совсем скоро док заполнят водой и выведут яхту на ласковую волну речной дельты, чтобы проверить, как она сбалансирована и слушается руля. Не сомневаюсь, что результаты окажутся выше всяких похвал. Отец знает свое дело.

По трапу я поднялась на борт. Ни единого человека. Судно выглядело так, словно в любой момент было готово пуститься в плавание. Осталось только навесить паруса, и эту операцию Сполдинг, вне всякого сомнения, возьмет под личный контроль. Яхта невозмутимо и торжественно покоилась в свете жаркого дня, а у меня в душе ярилась буря после разговора с оранжистом и лицемером по имени Белл. Перед глазами же стояло великолепие глянцевого тика и обольстительность обводов шхуны, пахнувшей полиролью и восковой мастикой. Никакой угрозы на палубе не чувствовалось. Звездно-полосатое пестрое полотнище обвивало короткий флагшток на корме. Да, она и впрямь почти готова.

Я спустилась вниз и скользнула в капитанскую каюту. Все предметы обстановки уже успели забрать со склада и вернуть на место, чтобы они теперь верой и правдой служили своему хозяину. На книжных полках я обнаружила первые издания Элиота, Форда Мэдокса Форда, Майкла Арлена и Паунда. Томик Хемингуэя с его романом „И восходит солнце“. Нашлись также „Великий Гэтсби“ Скотта Фицджеральда и „Улисс“, запрещенный роман Джеймса Джойса. Книги Паунда и Элиота оказались потрепанными. Как видно, он питает вкус к поэзии.

В каюте стоял шкаф, заполненный его военными трофеями. Несколько „люгеров“, зазубренных штыков и пара гранат с длинной ручкой, которые применяла немецкая пехота. Имелись диковато выглядящие ножи и дубинки: импровизированное оружие „Иерихонской команды“, не иначе. Они скорее смахивали на реликвии средневековых войн, а не на продукцию военных заводов Круппа. К моему удивлению, я увидела также распятие. Что еще более странно, оно было воткнуто вверх ногами в небольшой холмик из черной замазки, а на вершине висело кольцо из ржавой траншейной проволоки, безвкусно намекая на терновый венец Христа. Надеюсь, у этого распятия есть и другие функции, кроме святотатства. Впрочем, секундой позже эта удивительная смесь сувениров вылетела у меня из головы, потому что я наконец-то обратила внимание на запах, стоявший в каюте Сполдинга.