Темное прошлое

– Я знаю.

Брови Уильяма удивленно поползли вверх.

– Но как? Откуда?

– Вор всегда узнает другого вора, – Саманта пожала плечами. – У этого ребенка переходный возраст. Нет, она еще не превращается в женщину, как Агнес и Вивьен. Но она уже и не милая девчушка, как Генриетта, Кайла и Эммелин. Вот Мара и чувствует себя потерянной и одинокой.

Уильям так и стоял на коленях, словно пораженный громом.

– Я даже не подумал об этом! И как я вообще растил своих дочерей до того, как появилась ты с твоей добротой и мудростью?

Саманте хотелось объявить его льстецом, но он говорил правду. Саманта появилась вовремя. Еще немного – и у Уильяма с его военным стилем воспитания возникли бы серьезные проблемы с девочками.

– Мара рассказала мне, что стала забывать мать. Ложась ночью в постель, она пыталась вызвать в памяти ее черты, но ничего не получалось. Тогда она стала брать вещи Мэри – чтобы вернуть свою маму. Чтобы найти утешение в памяти о ней.

Саманта задохнулась от нахлынувшей волны жалости к несчастной сиротке.

– Бедная девочка!

– Я приказал сделать копии миниатюры – для каждой из них, – поднеся к губам руки Саманты, он стал целовать ее пальцы. – И я надеюсь, что у моих дочерей появится новая мама, которая будет целовать их перед сном.

Саманта смотрела в сторону, в глазах ее стояли слезы.

– Если, конечно, она простит меня за те чудовищные обвинения, которые я бросил ей, узнав о ее прошлом.

Все годы боли и унижения, презрения и проклятий вдруг всплыли в ее душе. Саманта хотела, очень хотела остаться с Уильямом, простить его, но… не могла.

Есть вещи, которые невозможно простить – Саманта поняла это совсем недавно. Она покачала головой.

– Я не могу, Уильям.

Уильям заговорил быстрее, голос его срывался:

– Я был непоколебим в своих устоях. Считал, что нет и не может быть оправдания лжи, мошенничеству, воровству. Но моя дочь, моя плоть и кровь, требует моего сочувствия, и я не собираюсь отвергать ее за то, что она поступила нечестно, – он изобразил скучное, серьезное лицо. – Хотя придется побеседовать с нею о морали.

– Да. Конечно. Но Мара все равно всегда будет человеком, который пытается поколебать устои.

– Мне необходима твоя помощь, чтобы наставить ее на путь истинный.

Саманта снова отвела глаза.

– Даже до того, как я узнал про Мару, – продолжал Уильям, – я понял, что должен измениться, или я не удержу тебя. Я ненавидел эту жестокую правду. Это было очень тяжело. Вот я и подумал, что сам изменюсь совсем чуть-чуть, зато попробую, как следует изменить тебя.

Враждебность боролась в ней со смехом, и последний явно побеждал. Но в то же время Саманте хотелось поморщиться от боли.

– Но ты отвергла меня. Я предложил тебе все свое имущество. А тебя оно не волновало. Я признался, что люблю тебя. Но ты взглянула на меня с презрением.

Саманта потерла глаза тыльной стороной ладони.

– Я не хотела. Просто ни один мужчина никогда не говорил мне ничего подобного.

– И вот теперь я стою на коленях, – Уильям придвинулся поближе, теперь он почти касался ее колен. – И я молю тебя о прощении. Я был к тебе несправедлив. Я был безмозглым глупцом. Высокомерным, эгоистичным болваном. Пожалуйста, пожалуйста, прости меня, Саманта!

– Хорошо! – Не стоило, не стоило ей сдаваться, но она ничего не могла с собой поделать. – Я прощаю. – Она так хотела его. Она так любила его!

– Тогда… может быть, ты посмотришь на меня наконец? – Саманта чувствовала щекой горячее дыхание Уильяма.

Девушка посмотрела ему в лицо, затем перевела взгляд на их сомкнутые руки.

– Саманта, – продолжал Уильям. – Я, как и ты, не могу изменить прошлого. – Большим пальцем он гладил ее ладонь. – Единственное, что я могу пообещать, – это постараться не повторять своих ошибок.

Саманте вдруг захотелось почему-то щелкнуть его по лбу.

– Никогда-никогда? Даже в самых дальних уголках своего сознания? Если положишь что-нибудь не на свое место или вороватый слуга украдет столовое серебро – ты не будешь втайне считать, что это могла быть я?

Он молчал так долго, что Саманте захотелось вырваться, убежать… и в то же время сделать так, как он говорит. Наконец, решившись заглянуть в глаза Уильяма, она прочла в них понимание и в то же время искреннее осознание причиненных ей обид.

– Я обещаю никогда не подозревать тебя ни в чем, кроме того, что ты – самая красивая, самая умная и добрая женщина в мире. Потому что я верю в тебя. Но я не могу заставить тебя поверить в меня, – лицо его скривилось, словно от боли. Уильям поднялся с колен. – Неудивительно, что тебе так трудно полюбить меня. Ты сомневаешься в моей правдивости, помня, каким я был до сих пор.

– Нет, нет! Ни в чем я не сомневаюсь, просто… все… всегда… – она не могла поверить, что говорит это. Такая мелкая причина, за которой не спрятать ее огромный страх. Ведь если она останется с Уильямом, это означает боль, новую боль. Это была игра, еще одна игра. Но ставки в ней были так высоки, что Саманта готова была скорее прожить в одиночестве остаток жизни, изнуряя себя тяжелым трудом, чтобы заработать на жизнь, чем рискнуть и согласиться стать женой Уильяма Грегори.

И только одно мешало ей покинуть его. Встав, Саманта взяла Уильяма за руку и серьезно посмотрела ему в глаза.

– Я люблю тебя. Люблю с того первого мгновения, когда увидела всадника на огромной лошади в ночной мгле и подумала, что передо мной дьявол, чертовски красивый и не менее опасный.

Теперь он испытующе смотрел ей в глаза.

– И ты любишь меня достаточно, чтобы доверить мне свое сердце?

– А ты обещаешь хорошо обращаться с ним?

– Обещаю! Еще как обещаю!

– Я верю тебе, Уильям Грегори. Ты никогда не стал бы обманывать меня, – на этот раз Саманта не колебалась ни секунды. – Я выйду за тебя замуж.

Не сводя с нее своих лучистых синих глаз, Уильям вдруг закричал:

– Дети! Все в порядке! Она согласилась стать моей женой!

Они улыбнулись друг другу, представляя радость девочек. Саманта оглянулась. Ее удивило немного, что из кустов не выглядывают довольные детские мордашки.

– Но где же дети?

– Ты не представляешь себе. Они решили добиться своего любой ценой, – Уильям потрепал Саманту по подбородку. – И выбрали отличную тактику. Я горжусь ими.