Темное торжество
Шрифт:
— Госпожа?
Я поднимаю голову. Тефани держит наготове мой домашний халат:
— Вам раздеться помочь?
— Да, будь добра.
Она ловко и заботливо управляется с моей одеждой. В отличие от Жаметты, Тефани знает свое дело, и ее молчаливое общество устраивает меня как нельзя лучше. Когда она отворачивается убрать мое платье, я иду к столику и открываю украшенную камешками шкатулку. Поставив кубок, достаю из шкатулки маленький хрустальный фиал. Это сонное зелье — прощальный подарок сестры Серафины. Она, конечно, прямо не говорила, но я-то видела, что ей не по нраву решение
Открыв фиал, я на миг задумываюсь, а не вытряхнуть ли в вино все его содержимое? Вот усну и уже не проснусь. Какое невероятное, сладостное искушение — погрузиться в сон и никогда больше не иметь дела ни с д'Альбрэ, ни с аббатисой, ни с Юлианом…
Но что, если Смерть вновь отвергнет меня? И я буду лежать беспомощная и беззащитная, до самого выздоровления отданная на милость других? Какая жуткая мысль!
И потом, этот рыцарь… А вдруг он и вправду еще жив? Что с ним станется, если я сейчас умру?
Я роняю в вино две капельки из фиала. Убираю его в шкатулку и запираю ее на ключ.
И самое главное: умри я, и кто тогда убьет д'Альбрэ? Ибо он должен умереть, отмеченный или нет.
Тефани, должным образом нагрев постель, спешит распустить мои волосы. Фрейлина до того легко касается их гребнем, что я даже удивляюсь, ведь обычно она такая неуклюжая. Закрываю глаза, и нежные, размеренные движения служанки словно бы вычесывают из меня страх. Ее ласковая забота даже заставляет вспомнить, как мы с Аннит и Исмэй по очереди расчесывали и укладывали друг дружке волосы в монастыре… Всеблагой Мортейн, до чего же мне не хватает подруг!..
Поддавшись душевному движению, я оборачиваюсь.
— Сегодня будешь спать здесь, — говорю я фрейлине.
Она прерывает работу и удивленно смотрит на меня:
— Госпожа?
Сказать, что мне нужно ее общество, я не могу.
— Я не очень хорошо себя чувствую, — говорю вместо этого. — Ночью мне может потребоваться помощь.
Кажется, она очень удивлена, но вместе с тем и обрадована. Откуда ей знать, что мои слова продиктованы отчаянием трусливой душонки. Простушка думает, будто ей оказана превеликая честь. Что ж, я не стану разочаровывать ее.
В эту ночь, когда Юлиан приходит скрестись у меня под дверью, Тефани идет выяснять, кто там. Я толком не слышу, что она говорит, — благодаря средству сестры Серафины голова у меня точно ватой набита, — но одного ее присутствия достаточно, чтобы его отпугнуть. Она возвращается в постель и заползает под одеяло.
— Ваш брат приходил узнать, как ваше здоровье, госпожа. Он сказал, у вас голова за ужином разболелась, спрашивал, прошла ли.
— Прошла, — бормочу я и передвигаюсь, уступая Тефани нагретое место.
Хоть какая-то награда за то, что она отгоняет чудовищ.
ГЛАВА 8
Проснувшись на другое утро, я первым долгом думаю о рыцаре, освободить которого велела матушка настоятельница. Да и ночью мне то и дело снился страдальческий крик, исторгнутый воином, который понял, что побежден.
Даже до нашей обители докатывались
слухи о доблести могучего Чудища Варохского и о том, как ему удалось поднять всю страну, от высокородных вельмож до последних крестьян, на защиту нашего герцога и таким образом выиграть три последних крупных сражения.Слушая посапывание Тефани, я гадаю, отчего поверженный рыцарь так завладел моими мыслями. Быть может, все дело в том, что он доблестно бился против превосходивших численностью врагов? Или сыграла роль его беспримерная преданность юной герцогине? А может, просто тот взгляд… Я же посмотрела ему прямо в глаза за мгновение до того, как он умер.
Он ведь умер, да. Я своими глазами видела, как его… То есть погодите: как раз в тот момент на башне появился Юлиан. То есть мертвого рыцаря я все-таки не видела. А зря ли ходят слухи, что в угаре сражения люди порой принимают страшные раны и все-таки остаются в живых?
Вчера, ложась спать, я наказала себе забыть послание аббатисы и не воспринимать его как руководство к действию. Но теперь могу думать только о том, как благородный рыцарь гниет заживо — а то и нечто похуже с ним происходит! — в подземельях д'Альбрэ.
Я касаюсь Тефани холодной ступней, и эта засоня наконец открывает глаза. Сперва она недоуменно моргает, но потом вспоминает, где находится и с кем:
— Госпожа! Молю, не сердитесь! Я должна была…
— А тебе известно, что ты храпишь? — Меня забавляет румянец, вспыхнувший у нее на щеках.
Она отводит глаза:
— Простите, госпожа. Вы бы столкнули меня с кровати… или еще как-нибудь разбудили.
— Я лишь спросила, знаешь ли ты, что похрапываешь. Но не говорила, что это меня беспокоит.
Она не находится с ответом, поэтому просто выпрыгивает из постели, кланяется и бежит за моим халатом.
Тефани уже помогает мне его натянуть, когда вбегает Жаметта и выпаливает:
— Баронов Жюльера и Вьенна поутру нашли в постелях мертвыми и…
Жаметта замолкает на полуслове. Мы с Тефани стоим бок о бок в одних ночных рубашках, и она замечает это только сейчас.
Она моргает, молча открывая и закрывая рот и не находя слов. Жаметта настолько раздражает меня, что, протянув руку, я пальцем поддеваю подбородок Тефани и ласково поворачиваю к себе ее голову.
— Спасибо, Тефани, — говорю я. — За все.
Та сплошь заливается краской, и я едва удерживаюсь от смеха, который порушил бы столь тщательно выстроенную сцену.
Несчастная Жаметта не знает, чему отдать предпочтение, ревности или шоку.
— Так кто, говоришь, — лениво спрашиваю я, — те бароны, чьи постели ты посетила в ночи?
— Я? Я не… — захлебывается она. — Это служанки говорят, что бароны заболели и умерли во сне!
Я сонно зеваю:
— Водички не принесешь? Я хотела бы вымыться.
— Как вы думаете, мы тоже можем ее подхватить? — спрашивает Тефани. — Болезнь, я имею в виду? А вдруг это моровое поветрие?
Взгляд, который бросает Жаметта на Тефани, полон такого яда, что той впору зачахнуть прямо на месте. Однако бедняга слишком смущена оттого, что ее застали полураздетой; она убегает в гардеробную, чтобы привести себя в порядок.