Темнота в солнечный день
Шрифт:
Теплой вечерней порой они шагали от магазина к Дикому Лесу, по своему району, хозяйской походочкой – неторопливой и уверенной. Как писали в учебниках литературы об Онегиных-Печориных и прочих персонажах – типичные представители своего времени. Существенная разница в том, что их, в отличие от Маши и Дубровского, не проходили в школе и вряд ли когда-нибудь будут проходить. Никто о них в жизни не напишет романа (по крайней мере, достойного включения в школьную программу). Если рассудить, оно и к лучшему: иные подробности их веселой и небезгрешной жизни, попади они в роман, живо заинтересовали бы в первую очередь участкового Карпухина, а им такая радость была совершенно ни к чему…
Они шагали – Костя по кличке Батуала, Митя по кличке Доцент и Коля по кличке Сенька. В последнем случае кличка давным-давно стала прямо-таки именем: фамилия
Они шагали. На троих – шестьдесят лет, три аттестата зрелости [2] , три военных билета и один комсомольский, три мотоцикла, две собаки, три мамы, один отец, два младших брата и одна младшая сестренка. В данном конкретном случае – еще гитара и два огнетушителя [3] «Шипучего».
1
Кент – скорее друг, чем просто приятель.
2
Аттестат зрелости – в те времена официальное название свидетельства о среднем образовании.
3
Огнетушитель – бутылка вина емкостью 0,7 л (но не всякого, а такого, что разливалось в бутылки из-под шампанского). Здесь и далее молодежный сленг 70-х годов прошлого века.
Навстречу попалась такая же компания – только с тремя чуваками шла еще и девчонка. Все четверо – насквозь незнакомые на рожи, но что тут поделаешь, если район, хоть они в нем и прочно держали мазу [4] , был не тупик, а сквозняк? [5] Вообще-то это еще ничего не значило, имелся законный повод до чужаков докопаться: если уж идешь по чужому району, иди по тротуару со стороны проезжей части, а не по дворам мимо подъездов, как эти вот залетные. Иначе в два счета плюх заработаешь. Но они сегодня никак не собирались заниматься примитивной махаловкой, культурная программа была задумана мирная. А потому прошли мимо, как мимо пустого места, наметанным глазом отметив, что залетные держатся чуточку скованно – понимали, что к чему…
4
Держать мазу – контролировать район.
5
Тупик – городской район, обычно окраинный, где «чужие» появлялись редко. Соответственно, сквозняк – район, где посторонние проходили часто.
– А бикса у них ничего, – сказал Батуала.
– У нас не хуже, – сказал Доцент.
– Истину глаголешь, отче…
Они свернули вправо, меж торцами домов, вышли к неширокой асфальтированной дороге, за которой и начинался Дикий Лес.
– Вот те нате, хрен из-под кровати… – сказал Батуала, глядя влево. – В шесть часов ехал, еще не было…
Слева меж фонарными столбами красовался новенький, хорошо натянутый транспарант: «ДОСТОЙНО ВСТРЕТИМ 60-ЛЕТИЕ ВЕЛИКОГО ОКТЯБРЯ!»
– И до Великого Октября – как до Китая раком, – прокомментировал Доцент.
– А поскорее бы, – мечтательно сказал Сенька.
– Ничего, – заключил Доцент. – Мы свое первого сентября возьмем. Правда, не та охапка будет, но все равно месяц хлебный…
Двое остальных с этой святой истиной молчаливо согласились. Такая уж у них была специфика работы, не знавшей «красных дней календаря». Пахать в праздники приходилось, как Папе Карло. Но в претензии никто не был, наоборот: в хлебные месяцы, то есть отмеченные самыми знатными праздниками, они зарабатывали самое малое раза в полтора больше обычного (хотя и в остальные месяцы получали поболее советского инженера). Так что Седьмого ноября ждали, как соловей лета, – как и Восьмого марта, Первого и Девятого мая, Дня Советской армии и Военно-морского флота и особенно – новогодних праздников. Да и первое сентября в этом плане денежку приносило неслабую.
(Еще следует уточнить: на всех троих жен и детей приходилось ноль целых ноль десятых – что их как-то не особенно
и печалило.)Пропустив автобус, перешли на другую сторону – ну, а там метров через десять располагался «Ресторан «Пенёк», их любимое место вдумчивого распития алкогольных напитков. Место, правда, было бойкое, но, если там обосновывались свои, с района, можно было в темпе присоединиться. В случае, если там обреталась превосходящая числом компания залетных, вариантов имелось два: либо пройти мимо и поискать другое местечко, либо пошукать по дворам подкрепление (что времени отняло бы мало) и залетных отсюда вышибить – но это работало только в том случае, если махаловка входила в вечернюю культурную программу. Уступавших числом залетных вышибали без церемонии, и они, ворча, уходили, превосходно зная правила игры.
Уютная была полянка, а посередине и в самом деле располагался широкий пенёк, по которому она и была названа еще в те времена, когда они фроляли [6] в пионерских галстучках. И на пенечке…
Вот это была ситуация чуточку нестандартная: на пенечке сидел невзрачный (а главное, незнакомый) мужичонка бичевского облика, баюкал в правой руке поллитровку «плодововыгодного» и дымил каким-то веником [7] . Что заставило троицу брезгливо поморщиться: сами они предпочитали болгарские, а из советских в первую очередь те, что в твердых пачках, подороже.
6
Фролять – разгуливать.
7
Веник – дешевые советские сигареты без фильтра (болгарская «Шипка» под это понятие не попадала).
Впрочем, и на такую жизненную коллизию давно имелся свой с винтом. Батуала просто-напросто рявкнул:
– Слинял отсюда на хер!
Как всегда, результат был обычным: мужичонка живенько смылся в чащобу, уронив докуренную до половины сигаретку. Давненько жил на белом свете и прекрасно понимал, что одинокому бичику никак не стоит задираться в Диком Лесу с тремя молодыми советскими парнями – замесят и фамилии не спросят…
Доцент с той же брезгливостью притоптал вонючий окурок, а Сенька выставил на пенек огнетушители. «Шипучее» они очень уважали – ноль семь, белая этикетка с зеленым виноградным листиком, крепость удовлетворительная, если нужно не тупо набухаться, а просто принять для веселья. Пенилось, как шампанское, на вкус было слаще шампанского, а стоило, по их зарплатам, смешные деньги – два рубля тридцать семь копеек (что не означает, будто они обходили вниманием другие всевозможные вина).
– Давай, Батуала, – сказал Доцент.
Батуала привычно раскрыл внушительный складной ножик. Все они давно умели такое винцо мастерски раскупоривать, но у Батуалы получалось ловчее всех. «Шипучее», да еще по летнему времени, да еще взболтанное переноской, при малейшей оплошности пускало фонтан, а они были не киношными гусарами, лихо плескавшими пенным гейзером добрых полбутылки. Подобные методы советской молодежью отвергались решительно, как гнилое наследие царизма. Так что Батуала кончиком лезвия аккуратно проковырял дырочку в верхушке белой пластмассовой пробки – причем так, чтобы наружу с шипеньем пошел только воздух, без примеси вина. Когда шипение прекратилось, сковырнул ножом витые жгутики металлической оплетки, раскачал пробку и выдернул. Едва слышно хлопнуло, объявился и тут же растаял небольшой дымок – и ни одной капли не пролилось зря.
Огнетушитель пустили по кругу. Пить из горла тоже надо было умеючи – пузыриков оставалось еще много, и они при неосторожном обращении опять-таки могли дать фонтан. Ну, тут уж никто не оплошал. Прикончив полбутылки, закурили и блаженно прислушались к организмам, в которые вино располагалось со всеми удобствами.
– Анекдоты свежие есть? – поинтересовался Доцент.
– Про Брежнева, – сказал Сенька. – Звонят в дверь. Подходит Леонид Ильич, вытаскивает из кармана бумажку и читает: «Ктооо тааам?»
Посмеялись, но из чистой вежливости – анекдоты о Брежневе, в общем, были скучноватыми, сводились главным образом к насмешкам над чтением по бумажке и прочим маразматическим фокусам.
– С картинками, – сказал Батуала. – Дневник Вовочки. «Первое сентября. Сегодня жарил Катьку. Жалкое подобие онанизма. Второе сентября. Машка сказала, что вечером сделает минет в вестибюле. Срочно посмотреть в словаре, что такое «вестибюль».
Вот тут уже жизнерадостно захохотали в три глотки. Потом Батуала сказал с некоторой печалью: