Темные дороги

– Кто-нибудь звонил? Какой сегодня день? Были звонки насчет дома?

– Ты о чем?

– Ты сказала, у нас кризис. – Я схватил ее за плечи и потряс: – Что еще за гребаный кризис?

– Перестань, Харли.

– Ты сказала, у нас кризис. Ты хоть знаешь, что это такое?

– Ты не в себе. Ты меня пугаешь!

– Что такое «кризис»? Дай определение.

– Нечто плохое. – Она сморщилась, словно собираясь заплакать.

Я так сильно стиснул ей предплечья, что у самого пальцы побелели.

– Это словечко я слышал только от полицейского. Остановился у дома Скипа со всеми своими мигалками и как заорет: «Молодой человек, у вас дома кризис!» А ты какого хрена так выражаешься?

Тут она разревелась по-настоящему, как, бывало, с папашей. Вот еще не хватало. Чтобы я, да наводил такой же страх? Мне снились кошмары в этом роде. Пока что-то еще снилось вообще.

Эмбер вырвалась от меня и, растирая предплечья, заковыляла по двору.

– А что еще полицейский мог тебе сказать?

– Правду! – завопил я. – Почему никто не хочет говорить правду?

– Мол, твоя мама застрелила отца? Так было бы лучше?

– Сказал бы прямо: ты будешь не жить, а прозябать. Без единого просвета. Пока не помрешь.

Она плюхнулась на землю, поджала ноги и уткнулась лицом в коленки.

– Думаешь, ты один такой прозябающий? – Эмбер обращалась к пустому пространству перед собой. – Думаешь, ты вправе бить на жалость только потому, что работаешь?

– На двух работах.

– С ума сойти. Перетрудился. Я бы лучше пошла работать, чем таскаться впустую в школу и потом дома изображать из себя мамочку.

Во мне шевельнулся братнев долг. Я хотел сказать сестре: у тебя вся жизнь впереди. Только это было бы типа белого карандаша, который я вручил ей в детстве.

Эмбер вытянула ноги и вцепилась в траву.

– Что такое «кризис»? – не отставал я, хотя вся злость уже прошла.

Она набрала в грудь побольше воздуха и процедила сквозь зубы:

– Пожалуй, я неверно выразилась. – Откинулась назад, оперлась на локти и вперила в меня взгляд. – Хотя не понимаю, что это ты так взъелся на это слово. Оно такое же, как все остальные. Может, даже лучше.

– Да скажешь ты, наконец? – вышел из себя я.

– Вчера вечером я нашла у Мисти в комнате почти тысячу долларов.

– Чего?

– Это были мамины деньги. Ее заначка. По-моему, она их давно копила.

– Заначка на что?

– Мне кажется, она хотела уйти от папы. Круто, правда? Думать не думала, что между ними все так плохо. А ты что скажешь?

– А как деньги попали к Мисти?

– Она их нашла и сперла. Больше мне ничего не удалось от нее добиться. Молчит как рыба. Она это умеет.

Мысли мои разбегались. Все, что я когда-либо передумал о родителях, молнией пронеслось у меня в голове. И все, что я когда-либо передумал о Мисти, тоже. Но осознание того, что тысяча долларов лежала где-то в доме целых два года, мгновенно перекрыло остальное.

– И какова точная сумма?

– Девятьсот семьдесят три доллара и пятьдесят четыре цента.

Теперь я плюхнулся на землю.

– И где ты их обнаружила?

– Помнишь, ты спрашивал меня про майку с подсолнухом?

Майка с подсолнухом. Перемазанная в крови майка с подсолнухом. Она лежала в ящике моего комода рядом с письмом Скипа и каталогом женского белья.

Я кивнул. Меня затошнило. Когда я ел в последний раз?

– Я задумалась насчет этой майки. Она бы понравилась Джоди. Очень бы подошла к голубой юбке с прорезями. Сейчас Джоди таскает с ней розовую фуфайку Мисти с белым пушистым кроликом. Она ей жутко мала, на ней пятно от горчицы, а у кролика остался только один глаз. Вид как у деревенщины какой.

Я обхватил гудящую голову. Сейчас меня вырвет.

– Когда Мисти вырастает из какой-нибудь вещи, она сразу отдает ее Джоди. Но не всегда.

Какие-то шмотки складывает в особую коробку у себя в шкафу чтобы сохранить для детей, которые у нее родятся в будущем. Кое-что я видела. Ничего особенного. Не рождественские наряды. Типа ветровки шоу автокаскадеров, которая ей досталась на ярмарке, или полинявшей папиной футболки с надписью «Старые охотники не умирают, а всего лишь теряют задор». Короче, никому не нужные тряпки. Я думала, майка с подсолнухом тоже там.

– Так, значит, деньги были в этой коробке? – попытался прервать разговор о шмотках я.

– Нет. Когда я заглянула в ее шкаф, там оказалась моя печь «Изи-Бейк» [24] . Помнишь, сколько радости она нам доставила? Помнишь игру в даму и короля? Я была дама червей и пекла тебе розовые тортики.

– Помню.

Короче, ну?

– Я открыла печь. Просто так. И там оказался конверт с деньгами.

– Поверить не могу.

– Ты был Король Боли. Помнишь? Тебе очень нравилась одна песня. Ее все время крутили по радио, когда мы были маленькие. Типа хит. Как она называлась?

24

Игрушечная печь, реально производящая выпечку

– Так и называлась, «Король Боли», – сказал я. – А Мисти-то где?

– Небось сидит у себя на кровати и сторожит деньги. Всю ночь так просидела. Джоди спала со мной.

Я медленно поднялся с земли. Головная боль, тошнота, страх и перебои с сердцем были ничто в сравнении с внезапно охватившим меня бешенством.

– Она считает, деньги останутся у нее? – Голос мой дрожал.

– Да, – подтвердила Эмбер. – Так и заявила.

Мисти и не думала спать. Скрестив ноги, она, как и сказала Эмбер, сидела на своей кровати в вареной ночнушке в сине-лиловых тонах. Коленки сжимали конверт, туго набитый деньгами.

Она улыбнулась мне странной, вымученной улыбкой.

Я сразу направился к ней. Больше всего на свете мне хотелось ударить ее. Один взгляд на конверт – и я чуть не грохнулся в обморок. Лицо у Мисти было смертельно спокойное – и надменное.

– Это мое, – произнесла Мисти. – Это я нашла.

– Где? – с трудом выдавил я.

– В мамином ящике с нижним бельем. Больше я тебе ничего не скажу.

Рука моя выбросилась вперед с такой скоростью, что не успел я опомниться, как она уже сжимала что-то мягкое и живое.