Темные тайны

— Его подружку я уж точно не обязан содержать, — сказал Раннер. — Ты, что ли, Диондра, в этой роли? Мир тесен, как говорится. Но меня это совершенно не касается.

Трое за бильярдным столом прекратили играть и некоторое время с презрением смотрели на разыгравшуюся сцену, потом седой вразвалочку подошел ближе и решительно положил руку на плечо Трея.

— У тебя проблемы, Трей? Из-за Раннера? С него станется. Дай ему еще двадцать четыре часа, ладно? Под мою ответственность. Понял?

Он стоял широко расставив ноги, будто сила притяжения тянула его к земле, но руки у него были, как ни странно, цепкие, и он сильно сжимал плечо Трея.

Раннер улыбнулся и, глядя на Бена, задвигал бровями вверх-вниз — смотри, дескать, как удачно:

— Не переживай, приятель! Сейчас все будет нормалек.

Мускулы Трея под рукой старика напряглись, казалось, он сейчас сбросит эту руку, но он уставился куда-то вперед.

— Договорились, Уайти. Двадцать четыре часа под твою ответственность.

— Благодарю, мой краснокожий друг, — сказал тот, подмигнул и издал губами веселый звук, каким подзывают коня, потом вернулся к приятелям, и они расхохотались. Раздался удар кием по шару.

— Дерьмо ты, Раннер, — сказал Трей и добавил: — Здесь, завтра вечером. А иначе, клянусь, я тебя изуродую.

Победный оскал сполз с лица Раннера, он дважды кивнул, но, прежде чем пойти к барной стойке, бросил:

— Ладно, только после этого ко мне больше не обращайся.

— Скорее бы.

Они начали пробираться к выходу, но Бен надеялся, что Раннер скажет ему что-нибудь на прощание — к примеру, прости, до встречи или что-то в этом роде. Но Раннер уже пытался уговорить бармена, чтобы тот налил ему за счет заведения или за счет Уайти — почему нет? — и совершенно забыл о Бене. Как, впрочем, и Трей с Диондрой — они уже выходили на улицу. Бен стоял, засунув руки в карманы. Поворачиваясь в сторону Раннера, он заметил свое отражение в зеркале — оно сильно отличалось от привычного.

— Пап, — сказал он, и Раннер поднял глаза, раздосадованный, что Бен все еще не ушел. Именно из-за этой реакции Бену захотелось заставить Раннера с собой считаться. Ведь тот же Раннер только что, обращаясь к нему, назвал его приятелем. Бен хотел снова услышать из его уст это слово. На какую-то долю секунды он представил себя с отцом вдвоем в баре за кружкой пива. Ему больше ничего не нужно от этого человека — разве что изредка пивка вместе попить, вот и все. — Я тут тебе сказать кое-что хотел. Не знаю, может, тебя это обрадует. — И Бен не сдержал улыбку.

Раннер сидел перед ним с сонными, ничего не выражающими глазами.

— Я… это… в общем, Диондра беременна. Я… мы… у нас с Диондрой будет ребенок.

После этих слов улыбка стала еще шире. Произнеся это вслух, он вдруг впервые почувствовал, что ему хорошо. Он станет отцом. От него целиком и полностью будет зависеть жизнь маленького существа, которое он про себя пока называет это.

Раннер склонил голову набок, осторожно поднял полную кружку:

— Ты уверен, что это твой ребенок? Я что-то сомневаюсь. — И отвернулся.

А на улице Трей с остервенением пинал машину и рычал сквозь зубы:

— Чтоб они сдохли, эти скоты! Своих защищают, мерзавцы! Говоришь, это правильно?! Ничего подобного! Просто старые бледнолицые пердуны пытаются что-то из себя изобразить, а потом наложат в штаны от страха! Уайти! Мразь!

Снежинки падали с неба за шиворот Бену и таяли на шее. Трей ткнул в него пальцем:

— А папаша твой старый кретин, если считает, что я поверил его россказням. Надеюсь, ты к нему не сильно привязан, потому что я закопаю это дерьмо!

— Поехали, Трей, — сказала Диондра, открывая кабину и пропуская Бена на заднее сиденье. — На следующей неделе вернется мой отец, и мне точно не жить.

Бен готов был себя ударить. То, что он должен был держать в тайне, он взял и растрепал Раннеру. Когда он сел сзади, то был так зол, что начал щипать и пинать сиденье, брызгая слюной: «Уродуродурод», стучал в потолок, сбивая костяшки пальцев, и бился головой о стекло, пока рана на лбу снова не открылась. Диондра закричала:

— Что случилось, господи, скажи!

— Диондра, да отвяжись ты!

«Истребление и смерть…»

Он ни за что на свете ей не скажет.

— Убить бы кого-нибудь! — прошипел Бен.

Он обхватил голову руками. Впереди Трей и Диондра о чем-то очень тихо переговаривались, наконец Трей произнес:

— Отец твой, парень, сволочь и мудак.

Машина задним ходом выпрыгнула на проезжую часть и понеслась по улице. Бен еще раз сильно ударился головой о стекло. Диондра просунула назад руку и трепала его по волосам, пока он не сел прямо. Ее лицо в тусклом свете кабины казалось зеленым, и Бен вдруг представил, как она будет выглядеть через двадцать лет: с дряблой, огрубевшей кожей, вся в прыщах и угрях, — точно так же, как, по ее словам, выглядит сейчас ее мать.

— Глянь в бардачке, — сказал Трей. Диондра открыла крышку, порылась внутри и вытащила большую трубку, набитую сушеными листьями, трава сыпалась со всех сторон. — Ты поаккуратнее там.

Диондра раскурила трубку и передала Трею. Бен протянул руку — он почти не соображал, от голода его трясло, а от света бивших в глаза уличных фонарей перед глазами все плыло, — но он не собирался оставаться в стороне. Трей отвел его руку.

— Не знаю, дружище, надо ли это тебе. Эта хреновина для нас с Диондрой. Очень крепкая. На полном серьезе, Диондра, сегодня мне, похоже, понадобится особая сила. Давненько я не испытывал этого чувства. Наверное, пора.

Снег летел в лобовое стекло. Диондра молча смотрела вперед.

— А может, и Бену не будет лишним, — настаивал Трей.

— Ладно, тогда давай. Здесь налево, — сказала она.

Но когда Бен спросил, в чем дело, они молча улыбнулись.

Либби Дэй

Наши дни

Я выехала из Лиджервуда, и машина, прыгая на ухабах, по всеми забытой дороге двинулась в сторону Отстойников; небо приобрело ненормальный фиолетовый оттенок. Ну что можно сказать о человеке, то есть обо мне, чей отец обретается на свалке ядовитых отходов, о человеке, который вплоть до сегодняшнего дня знать об этом не знал да и знать не хотел! Отрава для саранчи, пропитанные мышьяком истертые оболочки пшеничных зерен вперемешку с патокой, ее применяли еще в тридцатые годы, чтобы остановить нашествие саранчи, а когда отрава оказалась не нужна, ее просто засунули в сотни мешков и свалили в одну кучу, даже не потрудившись закопать поглубже. А потом люди начали болеть.

Ну почему я потащилась в Оклахому одна! Ерзал бы сейчас Лайл на соседнем сиденье в очередном своем кургузом пиджачке — все не так тоскливо. Конечно, надо было ему позвонить. Но в возбужденной спешке я никого не предупредила, куда еду, а кредиткой последний раз воспользовалась на бензозаправке в Канзас-Сити. Если что-то случится, меня никто сразу и не хватится. Типы из бара — единственная ниточка к месту моего пребывания, но они мало похожи на добропорядочных граждан.

— Надо же было сделать такую глупость! — озвучила я свои мысли, чтобы не оставалось сомнений в том, как я поступила, и поморщилась при мысли о том, почему ищу Раннера. Очень многие считают именно его убийцей Дэев, но, несмотря на отсутствие у него алиби, в голове это не укладывалось. Как, вспылив, он мог схватиться за ружье, прицелиться и сказать «бах!», представить можно, но топор… Слишком много труда, слишком много усилий. К тому же на следующее утро его обнаружили спящим в его халупе и совершенно не протрезвевшим. Конечно, он мог напиться и после того, как убил семью. Но он бы не усидел на месте. Он бы смылся от полиции и начал рассказывать о содеянном кому попало.