Темные воды

Мужчины посмотрели, как девочка поднимается по лестнице, потом хозяин на всякий случай закрыл входную дверь еще на один оборот, вынул ключ, сунул его в карман, и они вернулись к прерванной игре, коньячку с лимончиком и чисто мужским разговорам.

— У меня есть скамеечки в каждой комнате, — откровенничал Андреевич, — на них девочек маленьких раскладываю, таких, как ваша, попкой вверх и ремешочком ее, нежненькую, чтобы следы оставались… Ох, и люблю я это дело, да чтоб девочка потом ко мне на коленях ползла и сама ремень подавала, и ноги мне целовала… Я хороший воспитатель, после меня из них такие жены выходят…

— Слушай, Андреевич, а давай сейчас займемся, я помогу тебе, буду держать ее… А то она же будет вырываться, — проглотил слюну Ванька. — Давай, я еще не видел, чтоб девок вот так, как ты рассказываешь, ремешком пороли да на скамеечке раскладывали… Класс!

— Нет, Ваня, я что, похож на дурака, такие деньги отдать за девочку и делить ее с кем-то? Сам справлюсь, — хихикнул старик. — А трусы они у меня вообще не носят, как ваххабиты, всегда готовы…

На мгновение он призадумался:

— Иль сейчас подняться на минутку? И в картишки хочется поиграть…

— Нет, давай играть, мы завтра уедем, а Сашка останется, завтра весь день с ней занимайся, — вмешался отец.

Андреевич повернулся к Ваньке:

— А что это ты ее колдуньей называешь?

— Бабка у нас знахарка была. Народ дурила.

— И что, шли люди к ней?

— Еще как. Она сама, кажется, стала верить, что умеет лечить. Рецепты всякие у нее были. Ну, может, у бабки и были какие-то способности, а у этой, точно, нет. Вся в свою мать пошла, дура, от нас ничего нет. Слышь, Серега, а может, она вовсе и не твоя?

— А может, и не моя. Я с женой-то и жил месяца два. Черт меня дернул жениться, сам не понял, зачем. Мать сразу была против, а я, дурак, не послушался на свою голову.

— Ну, ты не сильно из-за этого пострадал. Жену видел раз в год, а она еще и за нашей бабкой ухаживала. Старая ведьма сама себя не смогла вылечить. Последние года два еле ноги таскала. Но люди все равно к ней шли.

— Может быть, у нее, и правда, был дар?

— Кто ж теперь поймет? Но деньги хорошие зарабатывала. Сама лекарства делала, не хуже аптекарских действовали. Пацанами с ней ходили по лугам, травы собирали. Только потом мы специально стали рвать не то, что надо, надоело вкалывать. Сашка, та не может хитрить, дура, так и бродила с ней.

— А ведь такие способности передаются по наследству, так что твоя дочь могла бы что-то и перенять от бабки.

— Какие там способности! Травы собирать — так это просто выучила, и все. Нет никаких способностей, дурят людей… А Сашка и вовсе вся в свою мамашу пошла, такая же растяпа, от бабки ничего. И потом, это нам она бабка, а Сашке — прабабка, все гены уж растерялись… Мать сколько раз говорила: Сашке от нашей породы ничего не досталось. Нос только крючковат слегка, как у нашей матери.

— Дураки вы, носик у нее пикантный. В общем, везите мне еще таких девочек. У тебя, Ванька, дочки случаем нигде нет?

— Ты, Андреевич, лучше про своих девочек расскажи, — Ванька все никак не мог оторваться от этой темы.

— А что особенного рассказывать? Тут все от мужика зависит, я вот так приучаю: хозяин только к дому подходит, девочка выскакивает на порог, целует руки, так, чтобы все соседи видели, что она здесь по своей воле, а то найдется какая-нибудь сука, заложит…

— Ну а потом?

— Эх, Ванька, тебя и проняло! Ну ладно… — Андреевич только делал вид, что ему не хочется рассказывать, на самом деле ему льстил Ванькин интерес. — Накрывает девочка на стол, сажусь ужинать, а она плеточку с поклоном: может быть, я в чем-то провинилась? А я ей говорю: да, детка, ты сегодня что-то встретила меня скучная, не улыбнулась, так что готовься. Она раздевается догола и вот на такую скамью ложится. Я ужинаю, а она ждет… Хочу — прощу, а то скажу: не нравится мне, как ты себя ведешь в последние дни, поучу тебя сегодня… У нее аж попка вздрагивает, ждет, пока я поем и начну стегать… Надо так, не торопясь: стегнул и посмотри, как след вспухает… Иной раз выпорешь от души, но не часто, а то кожу можно совсем испортить. Выпорю и в койку… Вот где у женщин эрогенная зона — задница, а плетка — лучше всякого стимулятора. Такие они чувственные становятся, когда выпорешь, знают же, если не понравится — продолжу учение… Вот такая Камасутра…

— Ну, ты хоть показал бы нам, пока мы здесь, как ты воспитываешь, пошли к Сашке… Мы же не будем дотрагиваться до нее, только посмотрим… — снова непроизвольно сглотнул слюну Иван.

— Слушай, Ванька, не канючь, она же мне все-таки дочь! — оборвал его Серега.

— Ну и что? Ты же не будешь ее трахать, только смотреть.

— Ванька, ты опять остался дураком, сдавай карты! Серега, наливай еще по рюмочке… 

9

Сашка, конечно, не слышала этого разговора, но все и так было предельно ясно. От боли и обиды никак не могла придумать, как ей быть, как справиться с тремя здоровыми мужиками, как ей сбежать отсюда? Что ее ждет завтра? Развратный старик? Неужели это правда?! Может быть, она все-таки ошибается, неправильно поняла отца и этого Андреевича? Просто они сейчас пьяные, сами не понимаю, что говорят?

Пришла Люба. Тяжело опустилась рядом на кровать.

— Эх, девонька, пропала ты. Это что же за отец такой? Что это за мужики пошли, родное дитя продают?

Сашка молчала, рухнула ее последняя надежда, значит, она поняла все верно. Ей не хотелось выслушивать бесполезные слова сочувствия, от них только сильнее захочется плакать, а ей надо собраться с мыслями, придумать, как сбежать отсюда.

— Ох, Господи, на все твоя воля. Да, послал тебе Бог отца. А Андреевич-то, бесстыдник, моим еще ведь любовником был, старый хрыч, теперь молоденьких ему захотелось. Двоих подавай… Тьфу!

Она замолчала, о чем-то задумалась.

— Каких только девочек ему ни привозили, и все молоденькие… Привяжет к кушетке и порет, они потом на все согласны, только бы не бил. А он специально ищет, к чему придраться, за что наказать…

— Отсюда правда нельзя уйти?

— Правда, и охранники есть, и собаки. Задержат до утра, тебя же не знают, не отпустят, а утром вернут в дом. Были тут девочки до тебя, что и по своей воле приезжали, потом правда сбежать хотели, но Андреевич, пока не натешится, не отпустит. Да и собаки порвать могут, злые. Уж лучше потерпеть здесь, он и приласкать может, и подарочки дарит, а порка что, потерпеть можно… Зубы лечат больнее… Люди ко всему привыкают.

Сашка разговор не поддерживала, Люба повздыхала и встала:

— Схожу проверю, не закрыли бы по пьянке камин, а то угорят ведь.

Кухарка ушла. Мужики в библиотеке все еще играли в карты, грязная посуда была сдвинута в сторону. Недопитая бутылка стояла рядом с ними на сервировочном столике, пустые — валялись на полу. В комнате клубился дым от сигар и дешевых Ванькиных сигарет. Хозяин велел принести еще пару бутылок. Люба добавила дров в камин, собрала пустые тарелки со стола, вытряхнула из пепельниц окурки в одну из них и вышла. Вернулась с коньяком, все так же молча поставила бутылку на столик. Внимания на нее никто не обращал, игроки продолжали бросать карты, громко матерясь. Выходя из комнаты, Люба плотно закрыла за собой дверь. Потом вернулась в Сашину комнату.