Тёмный легион

Прислонив винтовку к кирпичной стене, защищающей костер от ветра, Машка подсела к котлу и вооружилась ложкой. У нее была своя ложка, как и у Цента. У того так целый половник. Для Владика изверг тоже подобрал подходящий столовый прибор – шумовку. Этим дьявольским приспособлением он иногда заставлял Владика хлебать бульон, а сам любовался сизифовым трудом жертвы, тщетно пытающейся донести до рта хоть капельку питательной жидкости, и радостно ухмылялся.

Машка и Цент, обжигаясь, торопливо ели горячий суп с сухарями, Владик сидел в сторонке и давился слюнями. К столу его традиционно не пригласили. И если раньше Машка волновалась о нем, упрашивая Цента допустить страдальца до пищи, то теперь все это осталось в прошлом. Ей, как и извергу, давно стало наплевать на несчастного программиста. Она стала жестокой и бесчувственной. Вадик горько разочаровался в своей возлюбленной, потому что та не заботилась о нем, не оберегала, не кормила и не защищала. Ну, защищать-то защищала, но больше за компанию, чем непосредственно его.

Порыв ветра донес до Владика аромат наваристого супа, и у великомученика свело желудок. Садист Цент, надо отдать ему должное, умел готовить. А стоило взглянуть на то, с каким аппетитом бездушные люди насыщаются, и градус страдания резко возрастал. Владик всхлипнул, и вновь подумал о том, что такая жизнь не стоит того, чтобы ее жить. Его надежда на то, что рано или поздно они отыщут нормальных людей, этакий последний оплот цивилизации, где порядок и стабильность, была непростительно наивна. Все кончено, цивилизации, как и ее носителей, больше нет. В этом аду выжили только те, кто сумел приспособиться к его суровым условиям, потеряв при этом остатки человечности. Такие дикари, как Цент, и как изменившаяся Машка. А все те добрые и отзывчивые люди, которые числились у Владика в сетевых друзьях, они давно погибли: либо превратились в мертвецов, либо были съедены уже после зомби-апокалипсиса. Никого-то он не отыщет. Впереди его ждет все то же, все с теми же. Быть у Цента персональным мальчиком для битья и издевательств, вот его ужасная судьба. Вечно в голоде, в холоде, без малейшей надежды на улучшение жизненных условий. Зачем нужна такая жизнь?

– Ох, супец хорош! – восхитился изверг, расстегивая ремень на брюках, чтобы влезло больше. – По новому рецепту. Вместо трех банок тушенки на котел, я сегодня четыре бросил.

– Вкусно, – похвалила Машка. – А что на десерт?

Цент оторвался от процесса насыщения и заглянул в свой пузатый вещмешок. Его он никогда не выпускал из виду, даже в машине не оставлял – все время таскал с собой.

– Так, у нас тут есть консервированные ананасы….

– Фу, надоели уже! – фыркнула Машка.

– Да, сам на них смотреть не могу, – вздохнул изверг. – Нахватал от жадности, а теперь хоть выбрасывай. Шесть банок еще. Ума не приложу, что с ними делать? Таскать лениво, а выбросить как-то жалко.

Владик с вспыхнувшей надеждой подался вперед, страстно борясь с желанием поднять руку, как в школе, и попросить слово. Уж он-то знал, каким образом можно утилизировать надоевшие всем ананасы.

– Выбрасывать не нужно, – согласилась Машка. – Оставь. Мало ли, вдруг встретим каких-нибудь голодных людей, отдадим им. Надо помогать тем, кто нуждается.

– Согласен с тобой, – кивнул головой Цент. – Это богоугодное дело, на том свете зачтется. Отдадим голодным. А сами…. О! Как насчет сгущенки?

– Я бы ее с кофе хотела, – закапризничала Машка.

– Ну, можно и с кофе. Насыпь в чайник снег, повесь на огонь. Можно и кофейку попить, отчего же нет? Дело хорошее. У меня вот тут еще зефир припрятан, если что.

– Этот зефир плохой, – заявила девушка, наполняя старый закопченный чайник по возможности чистым снегом. – Он или испортился, или некачественный. Я его поела три дня назад, и мне было нехорошо.

– Вот как, – испугался Цент. – Тогда ну его. Выброшу.

Владик встрепенулся, готовясь перехватить брошенный продукт в полете и потребить, пока не успели отнять. Но он недооценил жестокость изверга. Потому что непонравившийся Машке зефир Цент бросил не куда-нибудь, а прямо в огонь костра.

– Пусть горит, – прокомментировал свои действия Цент. – Чтобы никто случайно не подобрал и не отравился.

Наполнив чайник снегом, Машка повесила его над огнем, а сама продолжила трапезу. В Цента суп уже не лез, даже расстегнутый ремень не спасал. Тяжело отдуваясь, он привалился спиной к стене, пошарил по карманам и вытащил сигареты. Прикурив от извлеченной из костра головешки, изверг с наслаждением затянулся дымом, выпустил его изо рта вместе с паром, после чего случайным образом его взгляд натолкнулся на Владика.

– А ты что там сидишь, как чужой? – спросил Цент.

– Я? – испугался Владик, небезосновательно ожидая очередную порцию издевательств.

– Ты, ты. Тебе что, особое приглашение требуется?

Владик ушам своим не поверил – изверг приглашал его к столу. Давненько такого не случалось. Неужели в бездушной скотине пробудилась доброта? Крепко же она спала, так крепко, что создавалось впечатление, будто ее и вовсе нет.

– Ну, иди! Чего ты тупишь? – проворчал Цент.

Владики вскочил на ноги и бросился к котлу, на ходу выхватывая из кармана шумовку. Прошлой ночью он старательно залепил все дырки в ней старой жвачкой, как чувствовал, что столовый прибор ему скоро пригодится. Неужели сегодня ему выпадет неземное счастье похлебать горячего супа с тушенкой?

До котла с супом оставалось два шага, когда Цент вдруг возмущенно спросил:

– Ты куда прешь?

– Я? – опешил Владик. – Но ты же сам сказал….

– Я имел в виду, чтобы ты без дела не сидел, а залез повыше и осматривал окрестности. Зомби не дремлют, безопасность превыше всего. А ты что подумал?

Владик всхлипнул, утер ладонью брызнувшие из глаз слезы разочарования, и, спрятав шумовку обратно, побрел исполнять приказ бездушной скотины. Зря он думал, что у Цента проснулась доброта. Такого просто не могло быть, ибо нечему там просыпаться.

Чуть поодаль от их лагеря возвышалось здание коровника. К одной из стен хлева была прислонена старая деревянная лестница, знававшая лучшие дни. Взбираться по ней было небезопасно, но Владик, подумав о возможности падения и риске получить травмы, лишь грустно усмехнулся. Ему ли чего-то бояться?

Лестница выдержала. По ней Владик взобрался на местами просевшую, а местами и обвалившуюся крышу, поднялся во весь рост и огляделся окрест. Вокруг развалин колхоза простерлись белоснежные поля. Тишина стояла фантастическая, будто весь мир вымер. Так оно, впрочем, и было.

Не обнаружив никакой опасности, Владик расчистил снег на крыше и присел на холодный шифер. Простыть не боялся, ибо это уже давно произошло. Что и не удивляло, ибо если в холод ходить в легкой осенней курточке, тонких штанишках и летних кедах, то не выдержит никакое здоровье, а у Владика, к тому же, иммунитет уже давно был ослаблен непрекращающимся стрессовым состоянием и скудным питанием.

Шмыгая носом и покашливая, дозорный сидел на крыше, вздрагивал от холода и пронизывающих порывов ветра, и старался наскрести в своей душе хотя бы горсточку позитива. Суицидальное настроение не покидало Владика уже давно, жизнь стала ему немила. Отчаянно хотелось перемен к лучшему, но умом понимал, что тем неоткуда взяться. Цент как был садистом лютым, таковым и остался. Машка раньше его иногда жалела, а теперь просто перестала обращать внимание. На свете, помимо них, были и другие люди, но тоже немногим лучше нынешних его спутников.

Владик мечтал найти секретный бункер, полный съестных припасов, с генератором и безграничным запасом топлива. Он бы заперся там один, и был бы счастлив. А если бы туда притащить компьютер с дюжиной любимых игр, то это уже даже неплохо, это уже даже очень хорошо. Главное, чтобы в бункере была очень прочная железная дверь. Такая дверь, какую не сможет разрушить ни ядерный взрыв, ни даже Цент.

От сладостных мечтаний о волшебном бункере Владика отвлек шум мотора. Повернув голову на звук, он увидел их автомобиль, выезжающий с территории колхозного комплекса. В первое мгновение Владик ничего не понял. Почему машина уезжает? Куда она? Цент ли решил доехать до ближайшей деревни и поискать самогон, или Машка отправилась по каким-то своим делам? Но затем он глянул вниз, на лагерь, и у него остановилось сердце. Костер был засыпан снегом, все вещи исчезли.