Тёмный легион

Владик расхрабрился настолько, что решил не ограничиваться побегом, но и как-нибудь изощренно отомстить Центу. В бардачке у Алисы нашлась ручка и тетрадь. Владик вырвал страницу и вывел на ней крупными буквами кличку ненавистного человека, а затем будто сорвался, да как пошел вываливать одно оскорбление за другим. Владик сумел остановиться только тогда, когда весь лист был исписан ругательствами разного размера и формы. Места, разумеется, не хватило. Чтобы изложить все, что он думает о Центе, страдальцу потребовалось бы потратить годы труда и тонны бумаги.

Листок с посланием Владик бросил в салон автомобиля Цента – пускай изверг прочтет и узнает о себе правду. А сам вернулся в автомобиль Алисы, пристегнулся ремнем безопасности и тронулся с места. Погони хитрый Владик не опасался, потому что весь запас бензина из оставшейся машины перегрузил к себе, а того, что находилось в баке, хватило бы лишь на возвращение в Цитадель. Продолжающий валить снег скроет все следы, так что Цент его не найдет. А если и найдет, он будет уже под защитой Легиона. А защищать было от чего, потому что одной письменной бранью в адрес обидчика Владик не ограничился. Он отомстил Центу по-настоящему, люто отомстил, страшно. Взял флешку, хранящую весь любимый русский шансон изверга, бросил ее на землю и растоптал ногами. Вот это уже тянуло на подлинную вендетту. Ругательной надписи Цент, возможно, и читать не станет, но утрата обожаемой музыкальной коллекции, которую Владик ненавидел люто, ибо вынужден был постоянно слушать псевдо-уголовные хиты про волков, собак и несчастного мальчугана-головореза, разлученного с матерью-старушкой, заставит его страдать. О, это будет боль. Это будет мука. Владик гаденько захихикал, представляя себе, как мучитель станет рвать на голове волосы, оплакивая дискотеку девяностых. Вот-вот, пускай помучается. Не все же ему терзать и пытать, пора и на собственной шкуре прочувствовать, что это такое.

Глава 5

– Все хорошо. Правда. Ничего страшного не случилось. Мы же не знаем точно, что произошло. А ты сразу думаешь о самом худшем.

Машка тараторила без умолка, как хорошо смазанный пулемет. При этом слова ее звучали искренне, вот только не имели к произошедшему инциденту никакого отношения. У Машки действительно все было хорошо. Она наконец-то встретила мужчину своей мечты (в мечтах, правда, он был еще красивее и к тому же богатый, но и так сойдет), у нее намечалась бурная личная жизнь. Ей не о чем было горевать. А потому каждое ее слово терзало Цента больнее, чем воткнутая под ноготь иголка.

– Не утешай меня, – проронил он мрачным тоном с заднего сиденья. – Не надо.

Андрей, сидящий с ним рядом, с опаской покосился на безутешного соседа. Всякое парень повидал на своем недолгом веку, но то, что он пронаблюдал двадцать минут назад, стало для него открытием, и не сказать, что приятным. Например, он никогда бы не подумал, что человек разумный может издать своим ртом такой страшный рев, что пасись поблизости какой-нибудь хищник, вроде медведя или тигра, жить бы ему дальше седовласым заикой. А уж какая-нибудь мелочевка, вроде бурундука или белки, околела бы на месте в диких корчах. Андрей сам едва не поседел, хотя считал себя человеком не робкого десятка, и много раз в опасных ситуациях сохранял хладнокровие, чем спасал и себя, и коллектив. Но всякой храбрости положен предел. Цент сразу произвел на него впечатление человека свирепого и на многое способного, но теперь Андрей не знал, что и думать. Свирепость, это полбеды, а в иных ситуациях даже полезна, но только не первобытная дикая ярость, неистовство бешеного зверя. Прорвавшийся из-под фальшивого образа настоящий Цент откровенно напугал его. Даже взяли сомнения – а стоит ли пускать такого в Цитадель? Впрочем, это был уже решенный вопрос. Возможно, решенный излишне поспешно, но обратно не переиграешь.

– Мы ведь еще точно не знаем, что там случилось, – произнесла Алиса. – Возможно, Владика похитили те же злодеи, которые напали на нашу поисковую группу. Мне кажется, ты торопишься, обвиняя во всем его. Он может оказаться жертвой, а не преступником.

– Да, да, может, – проворчал безутешный Цент, и уставился в окно. Слушать всю эту глупую болтовню не было ни сил, ни желания. Тем более что уж он-то знал правду. Никто не похищал Владика, хотя бы потому, что на месте преступления не были ничьих следов, кроме отпечатков ног программиста. Версию летающих похитителей Цент даже не рассматривал, так что вывод напрашивался только один: Владик не жертва, Владик – злодей!

Сказать, что Цент не ждал о своего мужа для битья столь подлого удара в спину, значит, ничего не сказать. Напротив, он пребывал в уверенности, что очкарик качественно запуган, образцово выдрессирован, и ни на какую попытку побега никогда не отважится. Ведь он же целых полгода исправно терпел издевательства и унижения, и никогда не протестовал против подобного с собой обращения. Ну, то есть протестовал, конечно, но как-то не всерьез, кокетливо. Но о побеге он даже не помышлял, более того, дико боялся, что Цент прогонит его из коллектива. Что в итоге и произошло.

Теперь Цент корил себя за то, что изгнал программиста. Глоток свободы не прошел даром. Владику, похоже, понравилось жить самостоятельно, не огребая каждый день порцию садистских процедур, и не подвергаясь ежесекундным моральным унижениям. Программист взалкал воли. Но если бы только воли. Он решил обрести освобождение через бунт, и ушел красиво. У Цента до сих пор заходилось сердце, стоило вспомнить, как он склонился над странным синим пятнышком на снегу, и с ужасом опознал в нем свою коллекцию шансона. А пропажа коробки с тушенкой стоила ему минимум трех лет жизни. Цент буквально физически почувствовал, что эта утрата состарила его, подорвав здоровье и веру в людей. Потрясенный вероломством программиста, он даже не сразу заметил прощальную записку, оставленную неблагодарным чудовищем. Машка попыталась незаметно спрятать ее, но Цент отследил маневр и потребовал предъявить улику для ознакомления. Ну, что ж, ознакомился. Кое-что из написанного ему и прежде говорили, но и нового о себе он узнал немало. Особо же оскорбил Цента тот факт, что большую часть ругательств в его адрес Владик написал с грубыми грамматическими ошибками, что говорило о том, что программист сильно торопился. Не терпелось ему вывалить все наболевшее, высказать все, что думал о своем кормильце и заступнике. О, неблагодарный!

Когда Цент все понял и подсчитал убытки (тушенка, шансон, морально-психологическая травма), то исторг из груди своей рев звериный, чем напугал даже Машку, а уж Алиса с Андреем вовсе едва не обратились в бегство. А Цент уже бросился к машине, чтобы тотчас же пуститься в погоню, настигнуть негодяя и ввергнуть в пучины терзаний по самые уши. И тут же получил еще один удар прямо в сердце – бензина в автомобиле осталось разве что на обратный путь до Цитадели, а четыре канистры с топливом таинственным образом исчезли. То есть, ничего тут таинственного не было, их тоже украл злодей Владик.

Давненько Цент не испытывал подобного унижения. Это было что-то невыносимо невозможное, будто наплевали в душу и нагадили в самолюбие. И кто? Владик! Тот, от кого и не ожидал. Боль усиливалась пониманием того, что выследить беглого очкарика вряд ли удастся. У того полный бак бензина, плюс четыре канистры, полно еды и оружия. То есть, Владик, выбравшись на трассу, может утопить в пол педаль газа, и через час он будет уже в полутора сотнях километров отсюда. А на то, чтобы вернуться в Цитадель, заправить машину и начать погоню, уйдет не меньше двух часов. Два часа, это триста километров форы. Плюс снегопад, который надежно скроет все следы беглеца.

И тут Цент осознал, что Владика ему не догнать. А если тот не полный дурак, то и вообще никогда не найти. За сутки очкарик может умчаться за тысячу километров в произвольном направлении, а может и за две, и за три. Государственных границ больше нет, езжай куда хочешь. Не ленясь, очкарик дня через три уже будет в Европе. А дней через десять даже в Африке. Как его выследить? Как найти эту неблагодарную иголку в огромном стоге сена? Да никак.

Поняв, что обидчику, вероятно, сойдут с рук его чудовищные злодеяния, Цент не сдержался, и издал дикий крик повторно. В салоне автомобиля тот прозвучал еще громче и страшнее, Машка едва не завалила технику в кювет.

– Не переживай ты так, – осторожно попросил Андрей, со страхом поглядывая на кипящего яростью попутчика. – Ничего непоправимого не случилось.

– То-то и оно, что случилось, – сквозь зубы процедил скорбящий рэкетир.

– Это выбор Владика, – сказал Андрей. – Не удерживать же его силой.

Центу захотелось залепить этому умнику кулаком в ухо, едва сдержался. Вот еще сказал! Выбор Владика. Ага, как же! С каких пор у Владика появилось право выбора? Кто его тем правом наделил? И почему это очкарика нельзя было удерживать силой? Очень даже легко это делается. Берешь цепь, железный ошейник, приковываешь программиста к бетонному блоку, и все готово. А вот что теперь делать, это уже большой вопрос. Будь Цент не Центом, а какой-нибудь бесхарактерной размазней, он бы, возможно, смог с этим жить. Но Цент был собой, и мириться с вероломством, предательством и черной неблагодарностью, не мог и не хотел. Проглатывать обиды – удел лохов. Конкретный пацан поступает иначе – находит обидчиков, и мстит. Люто, кроваво, страшно мстит, чтобы остальным неповадно было. Образцово-показательное возмездие – лишь оно спасет честь пацана. Владика нужно добыть любой ценой, даже если на это благородное дело уйдут годы, а добыв, совершить над ним нечто немыслимое. Цент пока не знал, как покарает очкарика. Все существующие виды казней казались ему слишком гуманными, но он верил в свое творческое начало, и знал – к тому моменту, когда программист окажется в его руках, он уже придумает для него достойное возмездие.