Темный Набег

И едва ощутив прикосновение…

Раз! Словно неведомая искра проскочила. Из нее – в него. Из него – в нее.

Два! И – вспышка. Яркая. Слепящая. Как взрыв сосуда с громовым сарацинским порошком перед самыми глазами.

Три! И – сладкий трепет сродни любовной дрожи охватывает все тело. А после…

Сразу, вдруг.

Осознание.

Стремительное.

Мгновенное.

Всеволод увидел, услышал, узнал и вспомнил. Через чужое зрения, слух, знание, память…

Глава 42

Шорох. Скрежет. Под ее ложем. Под покрытыми толстыми шкурами сундуком и лавкой, на которых лежала Эржебетт. Сначала – шорох и скрежет. Потом – толчок. Сильный. Очень.

Откуда-то снизу. Или сбоку – от стены. Не понять…

Ложе дернулось, разваливаясь, разъезжаясь прямо под ней. Сам по себе шевельнулся, будто ожил, огромный неподъемный сундук. Отъехал, отполз с места, на котором стоял, увлекая за собой массивную скамью.

Медленное тяжелое скрипучее движение.

Дюйм за дюймом.

Шелестнул ножнами по камню меч Эржебетт… меч того юного воина-оруженосца, которого до недавнего времени ей надлежало изображать на людях. Звякнула пряжка. Миг– и оружие, прислоненное к сундуку – чтоб быть всегда рядом, чтоб под рукой – упало, скользнуло куда-то за сундук. Вместе с ремнем. И не достать уже. Откатился в сторону лежавший там же, на свернутой кольчуге серебрёный шлем.

И сама Эржебетт, путаясь в шкурах и в большой, длинной – до колен – мужской сорочке, в которой спала, скатилась на пол. Как тот шелом.

А внутри – пустота. Как в ненадетом шлеме. Пустота и ужас. Леденящий душу. И паника. Животная, неразумная.

«Ход! Ход! Ход! – билось в голове. – За сундуком укрыт тайный ход!»

В стене и в полу – за тяжелым сундуком, под тяжелым сундуком, действительно, зияла темная щель. Из щели ощутимо тянуло сквозняком.

Вот, оказывается, какие мыши скреблись за сундуком тогда, в первый вечер пребывания в тевтонском замке! Кто-то пытался войти в комнату. Кто-то пробовал – возможно ли. Да, видать, помешал дубовый стол, втиснутый в простенок и упершийся в сундук. Теперь же стол – вон он, у двери, теперь стол – не мешает. А лавка – не преграда.

Ан, нет – как оказалось – все же преграда!

Лавка с грохотом опрокинулась, а опрокинувшись – уперлась в стену. Точно так же, как прежде упирался стол. Движение сундука застопорилось. Кто-то невидимый отчаянно дергал рычаг, открывавший проход, сундук скрипел, но, уткнувшись краем в угол прижатой к стене лавки, не двигался с места. Пока – не двигался.

Эржебетт отползала от разваленного ложа, стряхивая по пути тяжелую медвежью шкуру, намотавшуюся на ноги. Вместе со шкурой сдернула ненароком и повязку под левым коленом. Неважно!

«Пришли! Пришли за мной! Скоро! Сейчас будут здесь! Кто?»

Она еще не знала этого наверняка. Кто-то, кто решил застать врасплох! И с кем встречаться ей нельзя… нельзя… нельзя! Наедине – ни в коем случае!

В щели между стеной и сундуком появилась рука. Перчатка. Боевая, латная. Кожа, сталь, серебряная отделка. И – еще одна.

Обе руки вцепились в сундук. Яростно, сильно толкнули, тряхнули, сдвинули. Чуть в сторону. Чуть-чуть. Но сундук все же соскочил с упора. Лавка, косо лежавшая меж ним и стеной, больше не являлась помехой. Лавка снова двигалась дальше вместе с сундуком.

Щель ширилась, обращалась в проем, за которым можно было уже различить глухой горшкообразный шлем. Немецкий рыцарский шелом, целиком закрывающий и лицо, и голову.

«Пришли! Пришли за мной!»

Эржебетт взвизгнула. И как была – в одной лишь рубашке – метнулась к двери. Едва не упала, не рассчитав силы. Удержалась чудом, ухватившись за край стола.

Слаба! Она еще слишком слаба! Бежать… просто быстро ходить не позволяет рана в лодыжке. Там, под сбившейся повязкой оставалось еще много мелких осиновых щепок-заноз. При каждом шаге застрявшие в плоти иглы болезненно колют ногу изнутри. Колют, вытягивают силы…

Но сейчас Эржебетт старалась не обращать внимания на боль и слабость. Сейчас нужно было добраться до двери. Во что бы то ни стало – нужно.

Добралась, опираясь о стол. Навалилась на засов. Отперла. С криком – жутким, нечленораздельным, вывалилась наружу.

В коридоре – пять воинов из русской дружины. Тогда еще – пять живых воинов.

Изумление в глазах дружинников. Потом – понимание. Главного понимание: что-то случилось, что-то стряслось. Там, в комнате. Времени на расспросы немой… как все тогда думали – немой девчонки, тратить никто не стал.

Воины схватились за оружие. Клинки – вперед. Щиты – стеной перед распахнутой дверью. Эржебетт оттолкнули в глубь коридора. Чтобы не мешалась. И чтобы спасалась. Пихнули к той самой двери, за которой когда-то от Всеволода скрылся рыцарь с раствором адского камня в перчатке.

Правильно… Ей тоже сейчас следовало юркнуть туда же. Захлопнуть за собой дверь, запереться с той стороны.

А на пороге покинутой комнаты уже – крики, звон металла…

Что происходит – Эржебетт не видела. Эржебетт уже укрылась за спасительной дверью. А вот запереться – не успела. Едва руки коснулись засова – новые звуки. Совсем рядом. Сзади, за спиной – там, где изгиб коридора. Быстрые шаги, позвякивание доспеха…

Обернулась. Начала оборачиваться, вернее.

Стремительное приближение чего-то… кого-то Эржебетт ощутила, скорее, не зрением, а через потревоженный воздух.

Прятались?!

Ждали?!

Здесь?!

Специально?!

Ее?!

Она открыла рот. Хотела крикнуть, привлечь внимание тех пятерых стражей. Услышат ли они ее? Нет ли? Неважно. Важно – крикнуть. Важно – громко.

Вздох. Побольше воздуха в грудь.

Но с выдохом-криком – промедлила! Но – упустила момент!

Миг.

И рот закрывает толстая жесткая рука… перчатка. Опять – латная, боевая? Опять – кожа, сталь, серебро? Не разглядеть…

Еще миг.

И вот уже не рука – кляп во рту.

Еще…

И непроглядно черный мешок на голове. Пыльный, грязный.

Руки, державшие ее, были цепкие, крепкие. Сильные были руки. Мужские. И – да, на ощупь – в доспехах.

Ее куда-то волокут, тащат эти руки. И она вдруг понимает, что сама уже – без одежды. Совсем. Кто-то одним рывком сорвал с нее рубашку, и теперь сорочка стесняет движения, путается в ногах, как путалась недавно медвежья шкура.