Темный покровитель

Я закрываю пространство между нами прежде, чем успеваю остановить себя, моя рука ложится на ее руку, и я смотрю на нее сверху вниз.

— Ты перестанешь произносить его имя в нашей спальне. Ты поняла? Я не хочу слышать, какие фантазии Петр крутил с тобой о вашей брачной ночи…

— Нет? — Жестокая улыбка искривила рот Джии. — А ты не хочешь знать, кого я буду представлять, пока ты будешь меня трахать?

— Господи, женщина! — Почти прорычал я, делая шаг назад и качая головой, пытаясь обуздать свой гнев. За считанные мгновения ей удалось разбудить меня быстрее, чем кому бы то ни было, и не только в этом. — Ты вообще девственница? Или твой отец был большим дураком, чем я думал, раз позволил твоему жениху ухаживать за тобой в тайне?

— А какое это имеет значение? — Ответила Джиа. Боже, как же она красива, когда злится, думаю я, видя ее темные глаза, поблескивающие от ярости, полный рот, напряженное тело, словно она подумывает о том, чтобы броситься на меня. Все, что я когда-либо думал о ней, все, какой я видел ее всю жизнь, рушится перед лицом этой женщины, стоящей передо мной. Эта Джиа — та, кого я никогда раньше не встречал. Возможно, я мельком видел ее с этой стороны в своем кабинете, когда она требовала, чтобы брак был разрешен. Но не так. — Какое значение имеет вся эта старомодная чепуха? Кому какое дело, что я девственница…

Она нарочно говорит так. Я уверен в этом, они с Петром никак не могли зайти так далеко, но я уже не могу мыслить здраво. Я двигаюсь к ней и вижу, как она быстро задыхается, когда я отталкиваю ее к кровати, нависая над ней, выражая гнев и разочарование.

— Мне не все равно, — прорычал я. — Ты моя жена, Джиа. Я имею право знать, если…

— Я девственница, — шипит она. — Ну что. Тебя это заводит? Ты ведь этого хочешь, не так ли? Знать, что тебя ждет маленькая тугая дырочка, которую еще никто не трахал?

— Следи за своим языком. — Я сжимаю руку в кулак, стараясь не прикасаться к ней, пока не возьму под контроль свои эмоции, свое возбуждение. Я ошеломлен тем, что она так говорит, что из ее милого, невинного ротика доносится подобная грязь, и в то же время мой член тверже, чем когда-либо. Такое ощущение, что вся кровь в моем теле поселилась между ног, пульсируя почти болезненной болью и требуя облегчения.

— Чего ты ждешь? — Усмехается она, делая еще один шаг назад, пока ее бедра не упрутся в край кровати. Одно движение, и она окажется на ней. Я беспокоился, что не смогу найти в себе силы желать ее, что не смогу возбудиться, что одновременно выставлю себя дураком и не смогу защитить ее.

Но этого я никак не ожидал.

Я хочу ее с яростью, которая и позорит меня, и заставляет почти сходить с ума от нужды одновременно. Я вижу все, что хочу с ней сделать, в своем воображении, как я могу превратить ее насмешки в крики за считанные мгновения, просто раздвинув ее ноги и показав ей, каково это, чувствовать мужской язык на своей сладкой киске. Я мог бы заставить ее кончать снова и снова, прежде чем наконец трахну ее, оставить ее бездыханной и задыхающейся и заставить ее извиниться за все, что она сказала, прежде чем я дам ей то, что она хочет.

Я могу заставить ее умолять меня. Я могу заставить ее забыть о том, что в ее постели когда-нибудь должен был быть другой мужчина.

Ее дерзость, ее огонь совершенно неожиданны. Этого почти достаточно, чтобы я захотел отмотать время назад и вернуть ее, потому что я вижу, как она может превратить мою жизнь в ад в ближайшие дни и недели.

Но это также заводит меня так, как я еще никогда не чувствовал.

— Ну? — Она снова усмехается. — Ты пытаешься вспомнить, как это делается? Может быть, куда он входит? Не могу представить, чтобы женщины выстраивались в очередь, чтобы лечь с тобой в постель, Сальваторе. В конце концов, ты уже далеко не в лучшей форме. Может, в юности все было иначе, но… — Она пожимает плечами и опускается на кровать, высунув язык над нижней губой и откинувшись на подушки. — Может, мне просто пойти поспать? Может быть, это не будет иметь значения, так или иначе. Ты проведешь всю ночь в раздумьях, а утром Петр придет за мной…

Я должен заткнуть тебе рот. Я должен найти другое применение твоему рту. Я должен показать тебе все, что я могу с тобой сделать, и ты забудешь все оскорбления, о которых думаешь сейчас, и не будешь метать их в меня, как ножи. Я прикусываю язык от всего, что приходит мне в голову, зная, что от ее насмешек не станет ни лучше, ни легче.

Она меня бесит. Я стискиваю зубы, втягиваю воздух, глядя на ее стройное, обнаженное тело на кровати, и тянусь к пуговицам рубашки. К тому времени, как я разденусь, говорю я себе, все будет под контролем. Я не стану отвечать на ее насмешки о том, что Петр придет ее спасти, не стану…

Я вижу, как ее глаза перебегают на мою грудь, когда моя рубашка распахивается. Я поддерживал себя в хорошей форме на протяжении многих лет, и выгляжу гораздо лучше, чем большинство сорокалетних мужчин. Я вижу, как ее взгляд скользит по моей мускулистой груди, вниз, к твердым линиям живота, ниже, где линии по обе стороны от бедер исчезают под краем пояса.

Воюющие во мне желания способны свести с ума любого мужчину. Танец соблазнения мне знаком, ритмы вожделения, вещи, которые я бы сказал ей, будь она любой другой женщиной в мире. Мой член упирается в ширинку брюк, совершенно не обращая внимания на то, что эту женщину мы не должны хотеть. Эта женщина должна была быть недоступна. Но я сделал ее своей, и теперь должен довести дело до конца. Даже если мне кажется, что в процессе я могу проклясть себя.

Я позволяю рубашке упасть на пол и вижу, как Джиа отводит взгляд, словно пытаясь притвориться, что не заметила, что я на мгновение показался ей привлекательным. Я начинаю тянуться к поясу, но останавливаюсь.

— Поторопись. — Джиа испускает вздох раздражения. — Мне скучно. — Она смотрит на меня, подперев голову одной рукой, ее тело под этим углом изысканно, как картина. — Я должна была знать, что ты не будешь достаточно мужественным, чтобы трахнуть меня, даже после того, как украл меня. В конце концов, ты ведь не настолько мужественен, чтобы выполнять свои обещания, не так ли? Зачем тебе это нужно?

Слова резкие, режущие, жалящие меня. Я дал обещание ее отцу, что буду поддерживать его решения, его наследие. Я обещал защитить его дочь, а сейчас сам себе противоречу, и теперь, чтобы защитить ее… Я должен сделать то, что немыслимо.

Но мое тело слишком сильно желает сделать то, что должно быть сделано. А мое израненное и избитое эго устало принимать ее удары.

Я перемещаюсь на кровать и хватаю ее за бедро одной широкой рукой. Джиа задыхается от испуга, и мне удается легко перевернуть ее на спину. Она смотрит на меня снизу вверх, ее глаза расширяются, когда я провожу рукой по внешней стороне ее бедра, раздвигая ее ноги, чтобы я мог встать между ними на колени.

— Что ты… — Джиа задыхается, когда я кладу вторую руку на ее колено и медленно провожу ею по внутренней стороне бедра. Ее рот слегка дрожит, когда мои пальцы скользят выше, и я чувствую, как напрягаются ее мышцы под прикосновениями, вижу, как напрягается ее живот, когда незнакомые ощущения омывают ее. — Что ты делаешь…

Она выглядит просто потрясающе, когда лежит передо мной вот так. Будь краток. Быстро, напоминаю я себе. Доставь ей достаточно удовольствия, чтобы она не пострадала от этого акта, но не затягивай его ради собственного удовольствия. Я цепляюсь за эту мысль, за идею, что то, что я сделаю дальше, будет для нее, а не для моего собственного удовлетворения. Я прекрасно знаю о своих размерах и о том, какой эффект это может произвести на девственницу. Я никогда раньше не брал женщину в постель девственницу, и для меня крайне важно не причинить Джии боль.