Темный покровитель

Петр вздрагивает.

— Я так и думал. Я за версту видел его больную похоть к тебе, — добавляет он, словно делится со мной секретом. — Он пытался отменить нашу свадьбу, а потом, когда ему это не удалось, испортил ее. Я сожалею об этом, Джиа. Я не могу жениться на тебе сейчас, ты испорчена, а я не могу иметь жену, которая не является девственницей. — Его рука скользит вверх по моему колену, к внутренней стороне бедра, и я замираю, сердце бешено колотится. — Но ты все равно можешь стать моей любовницей.

Он говорит это так, будто я должна быть благодарна за предложение, будто он что-то мне дает, а не угрожает. Мне становится не по себе, когда я впервые ясно вижу, насколько он самовлюблен, насколько жесток, насколько Сальваторе был прав во всем. Этот человек украл меня, накачал наркотиками, причинил боль, приковал к кровати, а потом предложил мне стать его любовницей, как будто делает мне гребаное одолжение.

— Нет, спасибо, — сумела выдавить я из себя. — Я хочу домой. Что бы между нами ни было, Петр, ты прав, это не может произойти сейчас. Не после того, как я замужем за другим.

Улыбка исчезает с его лица. Его рука обхватывает мое бедро, достаточно сильно, чтобы причинить боль, и я прикусываю губу, чтобы не закричать. Я не хочу доставлять ему удовольствие.

— Я хотел дать тебе шанс согласиться по собственной воле, — выдавливает он сквозь зубы, и весь добрый юмор исчезает с его лица и голоса. — Чтобы доказать, что ты любишь меня, Джиа. Но теперь я вижу, что ты была такой же лгуньей, как и твой крестный отец.

Нет, я хочу кричать. Ты хочешь, чтобы я сдалась, потому что так ты почувствуешь себя сильным. Он хочет, чтобы я плакала и умоляла, чтобы я пообещала ему, что всегда хотела его, чтобы выбрала его несмотря на то, что он приковал меня к кровати, чтобы заставить меня сделать это, потому что ему приятно делать это таким образом. Чтобы доказать, что меня нельзя украсть у него.

Но все, что имеет значение, уже украдено и отдано кому-то другому. И он никогда не вернет это себе.

— Где Белла? — Спрашиваю я, страх пронзает меня при мысли о кузине. — Что с ней случилось?

— Ее держат в другой комнате. Скорее всего, я все же женюсь на ней. Она полезна, и я смогу шантажировать ее отца таким образом. — Петр пожимает плечами. — Но она мне безразлична. Мне нужна ты, Джиа. — Его рука снова проводит по моему бедру, и я сдерживаю очередной приступ тошноты. — Я дам тебе поспать еще немного, а потом вернусь. Может быть, когда ты проснешься в следующий раз, у тебя изменится мнение.

Он начинает вставать, доставая из кармана телефон, и страх сменяется паникой при мысли о том, что он снова накачает меня наркотиками.

— Нет. Не позволяй им накачать меня наркотиками. — В моем голосе звучит мольба, и я ненавижу это, но речь идет не только обо мне. Мой ребенок важнее моей гордости.

Петр резко поворачивается ко мне, его глаза сужаются.

— Почему, Джиа? — В его голосе внезапно появляются опасные нотки, и мое сердце бьется сильнее, страх мешает думать.

Если я расскажу ему, будет еще хуже. А может, какая-то его часть не захочет причинять боль ребенку. Может быть, он не захочет этого хотя бы для того, чтобы использовать это как шантаж против Сальваторе.

— Я беременна. — Мой голос тоненький, дрожащий, вся моя непокорность исчезла. Я хочу бороться, но мне так страшно. Происходит все то, чего я никогда не знала, что нужно бояться, и я жалею, что не поверила Сальваторе раньше. Лучше бы я вообще не соглашалась на брак с Петром.

Лучше бы я была дома.

Глаза Петра темнеют от гнева, и я чувствую, что начинаю дрожать. Мои руки онемели, но все остальное во мне дрожит, когда я смотрю на него, ужасаясь тому, что произойдет дальше. Он пересекает комнату в два быстрых шага, тыльной стороной ладони ударяя меня по лицу, прежде чем я успеваю осознать происходящее. Моя голова откидывается в сторону, и я чувствую вкус крови на губе.

— Шлюха, — рычит он. — Можешь забыть о том, что я тебе предлагал, Шлюха. Мне не нужна эта твоя использованная пизда.

Его пальцы хватают меня за подбородок, откидывая мою голову назад, чтобы посмотреть ему в лицо.

— Но кто-то другой захочет. Я продам вас обоих, тебя и ребенка. Трахну тебя, как мафиозную шлюху, которой ты и являешься. Как тебе это, Сука?

Я не слышу, как он меня называет, но я слышу яд в его голосе и знаю, что ничего хорошего. Он отдергивает руку от моего лица, в его глазах ненависть, и кричит что-то по-русски. Мгновение спустя дверь открывается, и в комнату входит громоздкий мужчина с небольшим черным кожаным кейсом в руках.

Страх пронзает меня, но, несмотря на это, я вскидываю подбородок и смотрю на Петра.

— Сальваторе придет за мной, — говорю я ему, заставляя голос звучать вызывающе. — Он не позволит тебе сделать это.

Петр усмехается, но в этом нет ничего смешного.

— Сальваторе мертв, — говорит он категорично. — Твое будущее теперь мое, Сука. И я решаю, что с тобой будет.

Сердце замирает, тошнота накатывает с новой силой, когда Петр проходит мимо мужчины, не оглядываясь. Мужчина расстегивает кейс, достает шприц, и у меня на глаза наворачиваются слезы.

Я не верю. Не верю. Петр может сколько угодно говорить, что Сальваторе мертв, но это не значит, что он говорит правду. Я должна верить, что надежда еще есть. Если Сальваторе прервал мою свадьбу, чтобы ворваться к алтарю и забрать меня себе, то ничто не сможет помешать ему снова спасти меня.

Я закрываю глаза и стискиваю зубы, когда игла касается моей кожи, крепко держась за эту единственную надежду, которая осталась у меня и моего ребенка.

Я надеюсь Сальваторе придет за нами, пока не стало слишком поздно.

26

САЛЬВАТОРЕ

В тот момент, когда Джию оттаскивают от меня, я чувствую, как что-то щелкает внутри. Ее рука выскальзывает из моей, и я поворачиваюсь, чтобы увидеть, как человек в черном дергает ее за спину и тащит к потоку головорезов Братвы, вливающихся с левой стороны церкви. Инстинкт подсказывает мне, что надо бежать за ней, и я кручусь, пытаясь догнать человека, уводящего ее от меня.

Но толпа разделяет нас, и все, что я могу сделать… это услышать ее крик.

Моя рука автоматически направляется туда, где у меня был бы пистолет, если бы я носил оружие. Но я не ношу. Это должна была быть свадьба, и я безоружен. Я вижу свою охрану, но они пробиваются сквозь толпу, гости в панике пытаются выбраться из церкви.

Это полное безумие. Женщина лежит на полу, ее рука сломана после того, как кто-то наступил на нее в попытке выбраться. Я слышу плач детей, крики других гостей. И над всем этим я все еще слышу Джию.

В церкви раздаются выстрелы, и в нескольких сантиметрах от меня падает тело — один из Братвы. На чистом инстинкте я хватаю его пистолет, голова раскалывается, адреналин захлестывает меня, и я бросаюсь в ту сторону, куда увезли Джию. Один из Братвы пытается отрезать мне путь, и я нажимаю на курок.