Темный путь. Том первый
Шрифт:
— Ай! Ай! Караул… Ратуйте!
LXXXVII
С моей стороны, разумеется, было глупо прекратить на самом, может быть, интересном месте изложение этого плана действия еврейской компании. Притом это было сильно рискованно. Но я снова напомню, что мне было только 22 года, а голова моя после болезни еще плохо работала.
Оставшись во тьме кромешной, я быстро, ощупью снова зарядил пистолет и, выхватив другой из ящика, стал ожидать нападения.
На дворе все еще раздавались крики, визги и громкие голоса. Прошло, я думаю, более
— Кто там? — закричал чей-то громкий дрожащий голос, в котором я, кажется, узнал голос доктора. — Говори! Кто там?
— Оставьте, — перебил его голос Сары. — Я знаю кто! Это до меня одной касается. И я с ним разделаюсь.
Двери отворились. На пороге показалось несколько человек со свечами. Впереди всех была Сара.
Я как теперь гляжу на ее бледное лицо со сверкающими глазами. Но она была хороша и с этим искаженным злобой лицом.
Она прямо пошла на меня, и я заметил, как в ее руке сверкнул небольшой кинжал.
Я протянул вперед обе руки, вооруженные пистолетами.
— Если сделаешь еще один шаг, — сказал я, — я выстрелю!
Ее лицо слегка дрогнуло, но она продолжала идти.
Я выстрелил поверх ее головы, и в одно мгновение вся сцена изменилась. Кто-то упал. Остальные опрометью бросились вон. Свечи исчезли, и мы остались одни, впотьмах.
Она бросилась на меня, но я быстро отскочил в сторону. Она за что-то запнулась и грохнулась на землю. В одно мгновение я отбросил пистолеты и насел на нее. Завязалась борьба ожесточенная, но недолгая. Я отнял у нее кинжал и крепко держал ее за руки. Мы сидели рядом на полу.
— Послушай, Сара! — сказал я, тяжело дыша. — Если вы меня убьете, то это дорого, это страшно дорого будет вам стоить… Если же я уйду отсюда подобру-поздорову и если завтра вечером ты придешь ко мне и принесешь 20000 (пять я дарю тебе), то я даю честное слово дворянина, что буду крепко молчать о ваших шашнях. Не скажу никому, ни другу, ни отцу родному.
Несколько секунд она сидела молча. Обе руки ее были крепко зажаты в моих руках.
— Хорошо, — сказала она, — я тебе верю и приду… завтра… в 8 часов… и принесу… 20 тысяч…
Она говорила также с трудом, и голос ее дрожал.
Я выпустил ее руки. Она встала, а я первым долгом счел быстро обшарить кругом, схватить кинжал и сунуть его в боковой карман. Вслед за тем, тотчас же, я ощупью нашел пистолеты и быстро уложил их в ящик. Правда, руки дрожали, не слушались, но все совершилось удачно. Только несколько мелочей вылетело из ящика. На них я, разумеется, махнул рукой.
— Отвори же мне двери, — сказал я. — Их кто-то запер.
Она молча спустилась с лесенки и подняла щеколду, о существовании которой я и не подозревал. Дверцы отворились. Слабый полусвет проник в чуланчик.
— Смотри же, завтра в 8 часов… Не забудь!
Вместо ответа она молча кивнула головой.
Я хотел обнять, поцеловать ее; но она отстранилась, и я заметил при этом, как стучали ее зубы.
Я быстро пошел не оглядываясь.
Но не прошло и трех секунд, как сзади опять раздались крики, споры, отчаянные голоса — и вдруг в тишине ночи громко хлопнул выстрел, и пуля прожужжала мимо моего уха. Я опрометью бросился к калитке. Вслед за мной грянул
еще выстрел и также мимо, но я уже выходил из калитки и быстро прихлопнул ее за собой.Хотя в улице было больше заборов, чем домов, но выстрелы взбудоражили собак, и они подняли такой лай, что некоторые обыватели выскочили на улицу и с недоумением смотрели на меня, быстро шагающего по опустелым тротуарам.
LXXXVIII
Вернувшись домой пешком (в П. тогда не было ночных извозчиков, да и теперь нет), усталый, но бодрый, с внутренней нервною дрожью, я долго не мог заснуть. Меня пугали то выстрелы, то Сара представлялась мне в виде вампира, который хотел высосать мою душу. Наконец, я заснул и долго проспал.
Меня разбудил мой Степан.
— Пришел человек от Лазаревских и желают вас видеть…
Я быстро вскочил.
Лазаревская Надежда Степановна, моя двоюродная тетка, довольно богатая П… помещица, добрейшее и милейшее существо, вдова, почти бездетная. У нее была только одна дочка, друг моего детства, и теперь с этой дочкой она возвращалась восвояси из заграницы, где пробыла около трех лет, скитаясь по разным водам, больше проживая в Париже или Ницце.
Напомню кстати, что в те времена поездка за границу не была таким обыденным делом, как теперь. Даже из Петербурга ездили сравнительно немногие, а в провинции долгое пребывание за границей считалось подвигом.
У этой тетки я почти постоянно жил, когда приезжал на вакации из П… гимназии, и дом ее для меня был родной дом.
Я тотчас же накинул халат, надел туфли и вышел к человеку, Ефрему, седому старику, старому моему знакомому.
— Здравствуй, Ефрем! Откуда? С чем приехал?
— Здравствуйте, сударь! (И он низко кланялся.) Надежда Степановна вернулись из заграницы и просят вас пожаловать к ним сегодня откушать.
— Кланяйся, скажи, что буду, непременно буду.
И расспросив его об их странническом бытии, я отпустил его и принялся умываться и одеваться.
Вчерашний переполох и угар прошли еще не совсем. Притом и следы болезни давали себя знать. Но из семьи тетки повеяло чем-то отрезвляющим, родным, приятным. Я невольно вспоминал разные мелочи, крохотные, но милые события. Вспомнил душные июньские вечера, первую детскую любовь, ее наивные и невинные восторги и первые детские шипы и размолвки.
Только что я успел одеться, заехал Порхунов.
Он сказал, что уже все переговорено, и Бархаев принял условие драться на пистолетах.
— Будете драться на 20 шагах, а барьер — десять шагов. Стрелять на ходу… Ну! Что же, ты упражнялся вчера?
— Как же. Успешно. В 15 шагах почти без промаха в пятак. Только я виноват пред тобой: из ящика потерял пистонницу и еще что-то.
— Как это тебя угораздило?
— Так, возвращался вечером поздно. В Кузьминкином лесу извозчик на мостках опрокинул дрожки. Я полетел. Ящик раскрылся (был не заперт), и все в воду. Пистолеты и пулелитницу придержал на лету, а остальное бух… Искали, искали… ничего не нашли.
Импровизация вышла блестящая, но я чувствовал, как жестоко краснел и отчаянно хлопал глазами. Порхунов молча, подозрительно посмотрел на меня и сказал, что привезет другой ящик.