Темный янтарь

Фонарик со свежей батареей светил ярко, старший лейтенант показывает карандашом по карте, уходя все дальше и дальше от города…

… — вот так в самых общих чертах. Если отобьетесь от колонны, идти тихо, осторожно, больших дорог категорически избегать, от контактов с местными жителями уклоняться. Заложат немцам мигом. За пару дней выйти к своим не надейтесь, двигаться без суеты, но быстро, ночами и глушью. Понятно, это опять же на крайний случай, если потеряетесь. Да, как-то вот так… — Василек сложил карту. – Ян, прими наши соболезнования. Хороший был человек твой дядя. И еще… Спасибо.

— Это не я. Это капитан ее забрал, – пробормотал Янис.

— Я понял. Все равно спасибо. Будьте осторожны.

Командир ушел. Товарищи смотрели на Яниса:

— Чего про дядю-то не сказал? – шепотом спросил Серега.

— Чего тут говорить? Я еще и сам не осознал.

— Потом будем думать, горевать и поминать, – сказал опытный Стеценко. – Пока, хлопцы, нужно о насущном думать, и об успокаивающем.

— Это верно, – согласился Янис. – Давайте я ключ дам, заедете домой, провизию заберете. Может пригодиться. Где там кухни с кашей и консервами будут в том прорыве.

— Ты уж сам заскочи, у тебя в коляску всё влезет. Только с коробкой поосторожней, там бутылка коньяка, не кокни невзначай, – предупредил москвич. – Как раз помянуть будет, когда к своим пробьемся.

— Откуда коньяк-то? – удивился Стеценко.

— Олечка в военторге сунула, говорит, «вдруг замерзните или еще что», — объяснил Серега. – Я думаю, тоже же продукт, чего отказываться.

Успели заправить бак «цундаппа», Стеценко хвалил удобство немецкой канистры, собравшиеся вокруг связные и посыльные обсуждали вражескую технику, матрос с «Силача»[4] утверждал, что ленинградский мотоцикл «Л» все равно лучше. Сходились на том, что любой мотоцикл лучше, чем пешком или конно.

Из дверей закричал помощник начальника штаба. Началось…

***

Мчался в Старую Лиепаю неутомимый мотоцикл, сидел в коляске лейтенант-порученец. Уже легли дымные поздние сумерки, Янис мельком видел поднятый разводной мост, силуэты выходящих по каналу судов. Некогда было разглядывать, душный ветер бил в лицо гарью и отзвуками дальних разрывов, быстрее гнать нужно. Есть такое странное русское слово «метнуться» – у спецсвязи оно в каждом ухе, да еще в затылок тычет-подгоняет.

Штаб ПВО…, горком…, снова в штадив…, к каналу…, опять в Старый город… Слепили пожары. У Большой улицы Янис сразу не сообразил в чем дело, пытался объехать по тротуару вставший грузовик и трактор с прицепом. Заорали «куда, дурак, застрелят!». Янис остановился, впереди, у собора Святой Троицы стреляли, рядом тоже кто-то пулял, посыпалась на каску пыль от стукнувшей в стену пули. Слегка ошалевший спецсвязист сел за мотоцикл, принялся стаскивать со спины винтовку. Э, чересчур ремень укоротил, теперь пока снимешь…

— Там они, левее! Крышу смотри! – вдоль дома бежала короткая цепочка бойцов рабочего отряда. Снова принялись палить, донеслась автоматная очередь, еще… глухо треснуло… Янис с опозданием сообразил, что это гранаты. Набитый снарядными ящиками грузовик наконец тронулся вперед, спецсвязист поехал следом, от дома замахали:

— Ты с «Линды»? Раненого возьмешь? До госпиталя его срочно надо.

— Сидеть-то он может? – Янис спрыгнул с мотоцикла.

За воротами, в проезде во двор, стояли вперемежку бойцы-стрелки и отрядовские комсомольцы, бинтовали плечо до пояса раздетому парню, тот ругался на двух языках.

— В коляске усидишь? – спросил Янис.

— Да хоть на чем, – раненый скрипнул зубами. – Что ж жжет так? Не иначе зажигательная…

— Ничего, заживет как на собаке… – бойцы замолчали, глядя куда-то во двор.

Из двери дома выводили схваченных стрелков, те спотыкались, на голове одного пышная козырястая айзсерговская пилотка, другой – молодой – зажимал разбитый нос. Невысокий командир резко толкнул обоих к стене:

— По законам военного времени. За террор и пособничество фашистам. К высшей мере!

— Латвия – наша! Свобод… — закричал по-латышски молодой айзсарг, отрывая окровавленную руку от носа.

Командир вскинул наган, почти в упор выстрелил крикуну в лоб. Второй айзсарг успел отвернуться, пуля попала ему в висок…

— Чего смотрим? Это не пленные, а гнусь трусливая, ждущая момента нам в спину выстрелить. Пощады таким не будет, суд им короткий! – крикнул командир, и, уже выбивая из нагана пустые гильзы, тоном ниже спросил: — Так и будете торчать, разглядывать?

Бойцы зашевелились. Янис помог встать раненому, с другой стороны того поддерживал комсомолец в очках. Начали усаживать в коляску, подбитый кряхтел, матерился.

— Их, значит, Латвия. Немецкая и господская. А мы в ней никто, да? — пробормотал очкарик.

— Да пусть гавкают как хотят, все равно добьем гадов, – простонал раненый.

Янис молча сел в седло. Слишком поганый день, чтобы думать о чем-то кроме дела.

Больница-госпиталь был по пути. Янис зашел внутрь, помогая раненому – того пошатывало. Внутри все бегали, таскали матрацы, носилки и блестящие медицинские банки – дошел приказ на эвакуацию, готовились.

— Эй, человека примите! – крикнул Янис.

— Чего орешь, «Линда»? Вот она я, приму, туда его сажай, – из ниоткуда появилась та махонькая медсестра, узнать ее было сложно – осунулась, глаза воспаленные, халат в пятнах. Но суровость осталась та же.

— Извините, не вижу, запыхался.

— Да уж, не лучший день, – медсестра на миг подняла взгляд от раненого. – Как у вас?

— Тоже готовимся. Всё пойдет по плану.

— На вас надеемся. Не бросайте, мальчики.

Вышел Янис к мотоциклу, на душе было тяжко, неловко. Тут на тебя надеются, там с крыш стреляют. А как многие сотни раненых и врачей можно вывезти? Это вообще возможно? Что с миром стало? Что ж это за дерьмовое время – война, а?

Война спать ночами не хотела, не спал и мотоциклист Выру. Снова к Торговому каналу, снова в штаб и обратно, в 3-й стрелковый батальон. Не спала и Лиепая. Грузились на суда раненые, оставшиеся беженцы и самое ценное имущество, сосредотачивались на позициях для атаки стрелки, морская пехота и немногочисленная бронетехника, катились упряжки батареи легкого артиллерийского полка, повозки и двуколки обозов, и мелькал между всем этим, внешне хаотичным и непрерывным движением, мотоцикл с белой «Л» на коляске.