Тень Эндера

Но копы появлялись не так уж часто. Настоящую опасность, причем постоянную, представляли ребята постарше. Проныра, которой исполнилось всего девять, была матриархом своей небольшой банды (кстати, никто из ее подопечных не был уверен наверняка в том, что она девочка), но это отнюдь не означало, что она ровня мальчишкам и девчонкам одиннадцати, двенадцати и тринадцати лет, которые наводили страх на улицы Роттердама. Конечно, взрослые – нищие, воры и проститутки – на малышню не обращали внимания, разве что иногда отвешивали пинка, чтобы те не путались под ногами. Но ребята постарше, которым такие пинки тоже доставались, были сильнее малышей, а потому смотрели на них как на законную добычу, за счет которой можно поживиться. И каждый раз, когда банда Проныры находила что-нибудь – особенно если это был надежный источник мусора и объедков, что сулило возможность заработать несколько грошей или набить желудки, – ребятишкам приходилось быть настороже и прятать свою добычу, так как юные хулиганы с радостью отнимали у них те ничтожные запасы еды, которые малышне удавалось достать. Грабить мальков было куда безопаснее, нежели воровать в лавках или у прохожих. Кроме того, по мнению Проныры, грабеж малышей доставлял хулиганам истинное наслаждение. Им нравилось унижать младших, нравилось бить их и под испуганные вопли отнимать скудное пропитание.

Так что, когда тщедушный ребенок, на вид не старше двух лет, с трудом влез на мусорный бак, стоявший на противоположной стороне улицы, бдительная Проныра его тут же засекла. Малышу грозила голодная смерть. Нет, больше того – он уже умирал от голода. Тонюсенькие ручки и ножки, суставы которых казались непропорционально большими. Вздувшийся животик. И если голод не убьет его в ближайшие же дни, он все равно погибнет от холода надвигающейся осени, так как одежонка у него худая, да и она расползается на тощем, крохотном тельце.

Даже странно, что Проныра уделила мальцу столько внимания. Но эта кроха глядела на нее совершенно осмысленно. Ребенок смотрел на окружающее каким-то необычайно проницательным взглядом. Ничего похожего на ступор живого трупа, который уже и еды не ищет, которому даже не надо искать теплого местечка, чтобы прилечь и сделать последний глоток вонючего роттердамского воздуха. В конце концов, смерть в этом городе не так уж сильно отличается от жизни. Всем известно, что Роттердам если и не столица, то главный морской порт у врат ада. Единственная разница между жизнью в этом городе и пребыванием в аду заключается в том, что первая, будучи тоже проклятием, все ж не вечная.

Малыш… Что он делает? Еду он не ищет. К прохожим не присматривается. Да и правильно делает – все равно никто малышу не подаст. А чего подавать-то, когда первый же встречный ребенок постарше тут же отнимет у него еду? Если эта кроха хочет выжить, пусть ползет за более взрослыми искателями объедков, пусть облизывает грязные обертки от выпечки, подбирает последние, не замеченные первооткрывателем крупинки сахара и муки. Этому малышу ничего тут на улице не светит.

Разве что его возьмет к себе какая-нибудь банда… Однако на банду Проныры он может не рассчитывать. Такой ей и с приплатой не нужен. На хрена ей этот бесполезный лишний рот, когда ее собственная малышня и без того еле держится на грани голодной смерти?

Видно, он собирается попрошайничать. Будет, стало быть, клянчить и хныкать. «Но такое нытье может подействовать только на богатых. А мне надо думать о собственной банде. Он чужак, и мне до него дела нет. Даже если он такой крошечный. Для меня его просто не существует».

Из-за угла вышли две двенадцатилетние проститутки, которые, вообще-то говоря, не были завсегдатаями этой улицы, и направились к Проныре. Она тихонько свистнула. Малышня тут же порскнула в стороны, но с улицы дети не ушли, только сделали вид, что друг с дружкой не знакомы.

Это, однако, не сработало. Шлюшки уже знали, что именно Проныра возглавляет здешнюю банду, а потому, схватив ее за руки, чуть ли не вбили в стену, требуя платы за «разрешение» работать здесь. Проныра была достаточно опытна, чтобы не заливать им насчет своего нищенского положения и отсутствия даже ломтика хлеба, которым можно было бы поделиться.

Она всегда старалась иметь что-нибудь в заначке для умиротворения голодных старших. А эти шлюхи, ясное дело, оголодали – это невооруженным глазом видно. Слишком тощие и «старые», чтобы привлекать внимание настоящих педофилов, промышляющих в окрестностях. Так что, пока они не нагуляют себе сиськи и не начнут нравиться менее порочной публике, им придется ограничиться осмотром мусорных ящиков да грабежом мелкоты. Их намерение поживиться за счет Проныры и малышей породило ярость в ее сердце, но откупиться было все же дешевле. Если ее изобьют до полусмерти, что станет с ее подчиненными? Поэтому она отвела обеих шлюх к одной из своих заначек и появилась перед ними, держа в руках бумажный пакет, где лежала половина сладкой булочки.

Булочка уже заплесневела, ибо не меньше двух дней пролежала в заначке, дожидаясь именно такого случая. Шлюхи жадно схватили пакет, разодрали бумагу, и одна из них тут же откусила бульшую часть сдобы, даже не подумав отдать остаток своей компаньонке. Вернее сказать, своей бывшей подружке, ибо подобные действия обычно порождают разборки и драки.

Обе тотчас же вцепились друг дружке в волосы, выкрикивая ругательства и царапаясь грязными ногтями. Проныра пристально следила за ними, надеясь, что они все же уронят остаток булки, послуживший причиной ссоры. Как бы не так!

Сдоба отправилась в рот той же девчонки, которая слопала и первую порцию. Она же выиграла сражение, обратив соперницу в бегство.

Проныра обернулась и неожиданно обнаружила у себя за спиной того шибздика с мусорного ящика. Она чуть не упала, споткнувшись о него. Озлобленная тем, что хорошую еду пришлось отдать грязным шлюхам, она хорошенько наподдала под зад малышу, отчего тот покатился по земле.

– Нечего торчать за спиной человека, если не хочешь получить пинка! – оскалилась Проныра.

Он встал, не сводя с нее требовательного и чего-то ждущего взгляда.

– Ничего тебе, коротышка, не перепадет! – рявкнула Проныра. – Я для тебя изо рта моих ребят даже горошины не вытащу. Ты весь целиком и одного боба не стоишь!

Теперь, когда старшие ушли, банда Проныры стала постепенно подтягиваться обратно к вожаку.

– А зачем ты отдала им еду? – спросил мальчик. – Если она нужна тебе самой?

– Ax, извини-подвинься, – отозвалась Проныра. Сейчас она говорила громко, чтобы ее слышали остальные. – Неужели я имею честь беседовать со здешним боссом? И ты такой сильный и могучий, что без усилий можешь отстоять свою жратву?

– Я – нет, – ответил малыш. – Ведь я и горошины не стою, помнишь?

– Ага, я-то помню. Может, и тебе стоило бы вспомнить об этом и заткнуться?

Компашка Проныры заржала.

Не смеялся один малец.

– Тебе надо обзавестись своим личным громилой, – сказал он.

– Я не ищу себе громил, я от них избавляюсь, – ответила Проныра.

Болтовня мальца раздражала, ведь он возражал ей, Проныре. Еще чуть-чуть – и придется сделать ему больно.

– Ты отдаешь еду хулиганам каждый день. Отдавай ее кому-то одному, и за это он будет отгонять от тебя всех остальных.

– Полагаешь, я никогда не думала об этом, дурачок? – сказала Проныра. – Но если я его куплю, то чем потом удержу при себе? Он же не захочет драться за нас.

– Не захочет – придется его убить, – ответил малец.

Этот дурацкий ответ привел Проныру в бешенство очевидной невозможностью воплотить такое решение и в то же время наличием какого-то скрытого смысла, постичь который она не могла. Она снова наподдала мальцу, и тот опять упал.

– А может, лучше сначала тебя пришить?

– Но ты же помнишь – я даже боба не стою. Убей одного громилу, а потом найми еще одного. Он будет сыт и наверняка станет тебя бояться.