Тень Гегемона. Театр теней. Дилогия
Шрифт:
– Это здесь вырос Эндер Виггин?
По лицу женщины пробежала тень, и оно погрустнело, но потом вернулась улыбка.
– Да, здесь, но мы не проводим экскурсий.
Боб, подчиняясь импульсу, которого сам не понимал, ответил:
– Я был с ним. В последнем бою. Я воевал под его началом.
И снова изменилась улыбка этой женщины – от простой вежливости и доброты к теплоте и страданию.
– А, – сказала она. – Ветеран. – Теплота исчезла, сменившись тревогой. – Я знаю лица всех товарищей Эндера по последней битве. Ты тот, кто погиб. Джулиан
Вот так, легенда раскрыта – и он это сделал сам, открывшись этой женщине. О чем он вообще думал? Ведь их всего-то было одиннадцать.
– Как видите, кто-то действительно хочет меня убить, – сказал Боб. – И если вы кому-нибудь скажете, что видели меня здесь, это ему поможет.
– Я не скажу. Но это было очень неосторожно с твоей стороны – появляться здесь.
– Я должен был увидеть, – сказал Боб, сомневаясь, похоже ли это на реальное объяснение.
А она не сомневалась.
– Это чушь, – сказала она. – Ты не стал бы рисковать жизнью без причины… – И тут она догадалась: – Питера сейчас нет дома.
– Я знаю, – ответил Боб. – Я его сейчас видел в университете. – Тут Боб понял, что лишь в одном случае она могла решить, будто он приехал увидеться с Питером: если она знала, чем Питер занимается. – Вы знаете, – сказал он.
Она закрыла глаза, понимая, что проговорилась в свою очередь.
– Либо мы оба просто дураки, – произнесла она, – либо сразу поверили друг другу настолько, что сняли все защиты.
– Дураком каждый из нас будет, только если окажется, что другому нельзя было верить.
– Что ж, теперь мы это выясним? – Она улыбнулась. – Ладно, не стоит торчать на улице, а то соседи будут гадать, отчего такой маленький ребенок в это время не в школе.
Он пошел за ней к дверям дома. Когда Эндер уходил отсюда, он шел по этой же дороге? Боб пытался представить себе эту сцену. Эндер уже никогда не вернется домой – как Бонзо, еще одна жертва войны. Бонзо убит, Эндер исчез в космосе, и вот Боб подходит по дорожке к дому Эндера. Но это не был сентиментальный визит к убитой горем семье. Сегодня была война иная, и все же война, и второму сыну этой женщины сегодня грозила опасность.
Она не должна была знать, чем он занимается. Разве не поэтому Питер таился от всего света, притворяясь студентом?
Даже не спросив, женщина приготовила бутерброд, будто заранее считая, что ребенка надо накормить. В конце концов, это был американский штамп – белый хлеб с арахисовым маслом. И много таких бутербродов она делала для Эндера?
– Мне его не хватает, – сказал Боб, зная, что это ей понравится.
– Если бы он был сейчас здесь, наверное, был бы уже мертв. Я читала, что написал… Локк… про этого мальчика из Роттердама, и не могу себе представить, чтобы он оставил Эндера в живых. Ты его тоже знал. Как его зовут?
– Ахилл, – сказал Боб.
– Ты скрываешься, но ты с виду еще совсем ребенок.
– Я путешествую с одной монахиней, которую зовут сестра Карлотта, – сказал Боб. – Мы всем говорим, что она моя бабушка.
– Я рада,
что ты не одинок.– Эндер тоже не одинок.
На глаза женщины навернулись слезы.
– Наверное, Валентина была нужна ему больше, чем нам.
И снова Боб импульсивно – то есть повинуясь побуждению, а не рассчитанному решению – потянулся вперед и вложил руки в ее ладони. Она улыбнулась.
Но миг прошел, и Боб снова понял, как здесь опасно. Что, если дом под наблюдением? МЗФ знает, кто такой Питер, – так они ведь могут следить за домом?
– Мне пора, – сказал Боб.
– Я рада, что ты зашел. Наверное, мне очень хотелось поговорить с человеком, который знал Эндера, но не завидовал ему.
– Мы все ему завидовали, – возразил Боб. – Но при этом знали, что он из нас лучший.
– А как можно завидовать кому-то, кого ты не считаешь лучше себя?
Боб засмеялся:
– Когда завидуешь, начинаешь себе внушать, что этот человек на самом деле не лучше.
– Так… другие дети завидовали его способностям? – спросила мать Эндера. – Или только его признанию в мире?
Бобу вопрос не понравился, но он напомнил себе, кто его задал.
– Я мог бы обратить этот вопрос к вам. Питер завидовал его способностям или только признанию?
Она стояла, думая, отвечать или нет. Боб понимал, что лояльность к собственной семье не позволит ей сказать вообще ничего.
– Я спрашиваю не просто так, – объяснил он. – Я не знаю, насколько вам известно, что делает Питер…
– Мы читаем все, что он публикует, – сказала миссис Виггин. – А потом тщательно стараемся делать вид, будто понятия не имеем, что делается в мире.
– Я пытаюсь решить, стоит ли мне искать союза с Питером, – сказал Боб. – И мне неоткуда узнать, чем он дышит. Насколько ему можно доверять.
– Здесь я тебе ничем не могу помочь, – ответила женщина. – Питер марширует под иной барабан. И ритм его я никак не могу понять.
– Разве вам он не нравится? – спросил Боб, понимая, что действует слишком в лоб, но зная и то, что никогда не будет второго такого шанса: говорить с матерью потенциального союзника – или соперника.
– Я его люблю, – ответила она. – Он не очень открывается. Но это справедливо – мы тоже никогда особенно не открывались нашим детям.
– А почему? – удивился Боб. Он думал об открытости своих отца и матери, о том, как они знают Николая и как Николай знает их. Его просто ошеломляла открытость, незащищенность их разговоров. В доме Виггинов такое явно было не в обычае.
– Это очень сложно, – сказала она.
– То есть вы хотите сказать, что это меня совершенно не касается.
– Напротив, я знаю, насколько это тебя касается. – Она вздохнула и села. – Ладно, не будем притворяться, что это у нас случайный разговор на крыльце. Ты пришел сюда разузнать про Питера. Самым легким ответом было бы сказать, что мы ничего не знаем. Он никогда не говорит никому того, что человек хочет знать, если не считает это для себя полезным.
– А какой был бы трудный ответ?