Тень горы
Шрифт:
Я поглядел на нее и ответил:
– Не могу.
– А ты попробуй.
– Как сказать заре: «Иди к черту»? Как сказать такое галактике?
Она улыбнулась, но во взгляде сквозил гнев. Я не понимал, что она замышляет.
– Послушай, давай начистоту, – сказал я. – Я хочу выяснить, что случилось с Лизой. Мне хочется во всем разобраться – и ради Лизы, и ради нас. Понимаешь? Надо решить…
– От решения до мщения тропинка обрывистая, – ответила она. – С обрыва многие срывались.
– Я срываться не собираюсь.
– Я все о тебе знаю, Лин, – рассмеялась она.
– Все?
– Практически.
– Точно
– Проверь, – мурлыкнула она.
Я улыбнулся, но внезапно сообразил, что она не шутит.
– Ты серьезно?
– Кури свою траву.
Я затянулся.
– Любимый цвет: голубой с зеленью, цвет листьев на фоне неба.
– Черт, и правда ведь, – признал я. – А любимое время года?
– Муссон, сезон дождей.
– Любимый…
– Голливудский фильм – «Касабланка», любимый болливудский фильм – «Узник любви», любимая еда – мороженое-джелато, любимая песня на хинди – «Этот мир и эти люди» из фильма «Разочарование», любимый мотоцикл… тот, на котором ты сейчас ездишь, да благословят его боги, любимые духи…
– Твои, – вздохнул я, в отчаянии вскидывая руки. – Мои любимые духи – твои. Сдаюсь. Ты победила.
– Разумеется. Я рождена для тебя, а ты – для меня. Мы с тобой это знаем.
Ветер с моря ворвался в комнату, зашуршал прозрачными шелковыми занавесками. Внезапно я вспомнил, что давным-давно приходил сюда в номер по соседству, к Лизе.
Неужели я сошел с ума? Или просто сглупил, зря не сказал Карле правду? Я не понимал ее отношений с Ранджитом, а жизнь зажала в кулак и не позволяла отпустить на волю ни воспоминания о живой Лизе, ни мысли о ее смерти. Я не желал быть с Карлой, увенчанный горем. Мне хотелось освободиться от прошлого, принадлежать только ей. Но сейчас это невозможно – и еще долго будет невозможно.
– Лиза была… – начал я.
– Заткнись.
Я заткнулся. Карла прикурила еще один косяк и передала мне, потом подошла к бару, схватила пригоршню кубиков льда, наполнила ими бокал.
– Сначала кладешь лед, – сказала она, медленно наливая водку поверх льда, – а потом осторожно, сосредоточенно добавляешь «счастливую Мэри». – Она пригубила водку и вздохнула. – Ах, вот теперь отлично! – И рассеянно добавила, глядя в потолок: – День сегодня бесконечный.
– Карла, что случилось у вас с Ранджитом?
Она обратила на меня взор разгневанной богини. Сердце в груди заледенело. Карла была великолепна.
– Ну что я такого сказал?
Она оскалила зубы и процедила:
– А, наконец-то ты соизволил выглянуть из-под покровов скорби и осведомиться о моих делах? Вот из-за этого, Лин, мне и хочется тебя послать ко всем чертям.
– Погоди, я не расспрашивал тебя о Ранджите и о том, почему ты от него ушла, потому что считал причину очевидной. Ранджит – редкий мудак. Что именно между вами произошло? Он тебе угрожал?
Она холодно рассмеялась, поставила бокал на стол и подошла ко мне:
– Встань, Шантарам.
Я встал. Кончиками пальцев она коснулась пояса моих джинсов, потянула за ремень к себе.
– Иногда я просто не представляю, что с тобой делать, – без улыбки сказала она.
Я хотел ей объяснить, что со мной делать, но не успел – она толкнула
меня на банкетку и села рядом.– Для меня Лиза умерла неделю назад, – сказала она. – А для тебя это случилось вчера. Я понимаю. Мы все это понимаем. А тебя бесит, что мы вроде бы не соображаем, как это для тебя важно.
– Совершенно верно.
– Заткнись. Поцелуй меня.
– Что?
– Поцелуй меня. – Она обняла меня за шею, нежно поцеловала и снова оттолкнула. – Послушай, дело не в Ранджите и не в Лизе. Я понимаю, что душевно ты еще не готов ее отпустить, потому что я тебя знаю и люблю. Вот поэтому…
– Ты меня любишь?
– Я только что это сказала. Я рождена для тебя, а ты – для меня. Я знаю это с тех самых пор, как снова увидела тебя на горе.
– Я…
– Мне известны и все твои слабости. Кое-какие слабости у нас с тобой совпадают, а это очень хорошо для нашей близости. Но я…
– Для нашей близости?
– Шантарам, а о чем мы сейчас говорим, если не о нас?
– Я…
– Так вот, о твоих слабостях. Надо…
– Ты – моя единственная слабость, Карла.
– Я – твоя сила. А сейчас, похоже, я – б'oльшая часть твоей силы. Твоя слабость заключается в том, что ты терзаешь себя виной и стыдом, покрываешь позором. Я думала, ты это перерастешь, но…
– Ну, я…
– Да, определенного успеха ты добился, – оборвала она меня, предостерегающе воздев руку. – В этом нет никаких сомнений. Увы, до окончательного результата еще далеко. Твоя самооценка оставляет желать лучшего…
– Да уж какая есть.
– Очень смешно, ха-ха. Однако самооценка – не самое страшное, пустяки. Это можно поправить. Вот я, к примеру, убить кое-кого готова. Совершенства не бывает. Пойми, Лиза умерла, и никакое самобичевание ее не возродит, иначе я сама бы тебя выпорола. Впрочем, может, и выпорю, если не прекратишь себя терзать.
– Погоди, я за тобой не поспеваю.
– Отпусти Лизу. Забудь о ней. Во всяком случае, со мной. Я сказала, что люблю тебя, – я никогда и никому этого не говорила. Если бы ты не терзался виной, ты бы отреагировал иначе.
Я поцеловал ее изо всех сил, вложив в поцелуй всю свою сущность, все свои желания.
– Вот так-то лучше. – Она легонько меня оттолкнула. – Любовника я могу и подождать, но для этого мне нужен рядом друг. Сейчас слишком много всего происходит. Тебе пора во всем разобраться и кое-что принять на веру. Доверься мне, потому что рассказать я тебе пока ничего не могу.
– Почему?
– Вот поэтому и не могу, – улыбнулась она. – Ты слишком любопытный – и верный. Пока я все не улажу, обо мне будут говорить всякое, по большей части дурное. Поэтому просто доверься мне.
Говорила она совершенно искренне, в ее словах не было ни подвоха, ни лукавства. Это прельщало и пугало одновременно. «Представь, что вот так – каждый день», – завороженно подумал я.
Она схватила меня за рубаху и притянула к себе.
– Погляди мне в глаза и скажи, что ты меня понял, – потребовала она. – Я тебя люблю, но мне сейчас не до трагедий. Скажи мне, что ты все понял.
– Я понял, – ответил я, погружаясь в зеленую глубину ее глаз, в манящую бездонную лагуну.
– Прекрасно. А теперь убирайся.