Тень и Коготь
Шрифт:
– Одного человека, мечтавшего вернуться туда, я в жизни уже встречал.
– Ладно, не грусти о нем – кстати, если выдастся случай, обязательно расскажешь, кто он был такой. А теперь, раз уж мы идем завтракать… Бальдандерс!!! Вставай! Давай-давай, подымайся! Вставай! – Танцующей походкой подойдя к изножью кровати, он ухватил великана за лодыжку. – Бальдандерс! Не хватай его за плечо, оптимат, – (я, впрочем, и не собирался), – может отшвырнуть. БАЛЬДАНДЕРС!!!
Великан зашевелился и что-то пробормотал.
– Бальдандерс! Новый день наступил! И мы еще живы! Пора питаться, испражняться и размножаться! Подымайся, иначе нам с тобой никогда не попасть домой!
Казалось, великан не слышит ни слова. Пожалуй, его
Доктор Талос сдернул с партнера засаленное одеяло, и великан предстал перед нами во всей своей чудовищной красе. Ростом он был даже выше, чем я думал: длины кровати едва хватало, хотя он спал, свернувшись калачиком и поджав колени чуть ли не к самому подбородку. Огромные ссутуленные плечи его достигали по меньшей мере целого эля в ширину. Лицом великан уткнулся в подушку, поэтому лица разглядеть я не смог. Уши и шею гиганта украшали странные шрамы, тянувшиеся под очень густые сальные волосы.
– Бальдандерс!!! Прошу прощения, оптимат, нельзя ли на время позаимствовать твой меч?
– Нет, – ответил я. – Ни в коем случае.
– О нет, я вовсе не собираюсь убивать его – ничего подобного! Если и ударю, то только плашмя.
Я покачал головой. Видя мою неуступчивость, доктор Талос принялся шарить по комнате.
– А, трость я оставил внизу… Дурное обыкновение – наверняка украдут. Ох, надо бы приучиться хромать; ох, надо бы!.. Но ведь здесь совсем ничего нет!
Он выскочил вон из комнаты и немедля вернулся с прогулочной тросточкой из железного дерева, увенчанной блестящим бронзовым набалдашником.
– Ну, Бальдандерс, держись!
Удары посыпались на спину великана, будто крупные капли дождя, предвещающие грозу. Внезапно великан сел.
– Я не сплю, доктор. – Лицо его оказалось широким и грубым, но в то же время трогательно печальным. – Ты что, в конце концов решил убить меня?
– О чем это ты, Бальдандерс? А, этот оптимат… Нет, он не сделает тебе ничего дурного – он разделил с тобой постель и теперь намерен составить нам компанию за завтраком.
– Он спал здесь, доктор?
Мы с доктором Талосом кивнули.
– Тогда понятно, откуда взялся этот сон…
В памяти моей еще свежи были образы великанш на дне моря, поэтому я, хоть вид гиганта и повергал меня в трепет, спросил, что ему снилось.
– Пещеры, где острые каменные клыки сочатся кровью… Отрубленные руки на песчаных дорожках, какие-то твари, лязгающие цепями в темноте…
Спустив ноги на пол, он запустил в рот огромный палец и принялся чистить им редкие, на удивление мелкие зубы.
– Идемте, наконец! – сказал доктор Талос. – Если уж мы собираемся поесть, побеседовать и вообще хоть что-нибудь сегодня успеть, самое время двигаться. Дел у нас предостаточно.
Бальдандерс сплюнул в угол.
XVI
Лавка тряпичника
Вто утро на дремлющей Несской улочке столь часто навещающая меня печаль впервые сжала сердце мое изо всех сил. Пока я был заключен в темницу, ее приглушала чудовищность содеянного мною и чудовищность неизбежной и скорой, как мне казалось, расплаты в руках мастера Гюрло, накануне новизна и острота ощущений вовсе прогнали ее прочь, а вот сейчас… Казалось, в целом мире не осталось ничего, кроме смерти Теклы. Любое черное пятнышко тени напоминало о ее волосах; любой проблеск белизны в солнечных лучах – о ее коже. Порой я готов был бежать обратно в Цитадель, чтобы посмотреть, не сидит ли она в своей камере, читая при свете серебряного светильника.
Мы отыскали кафе с расставленными снаружи, вдоль стены, столиками. Улица была еще почти пуста. На углу, прямо на мостовой, лежал мертвец (наверное, задушенный ламбрекеном – умельцев по этой части в городе имелось достаточно). Доктор Талос обшарил его карманы, но вернулся к нам с пустыми руками.
– Ну что ж, – сказал он, – подумаем. Нужно разработать план.
Официантка принесла
нам по чашке мокко, и Бальдандерс подвинул одну доктору. Тот рассеянно помешал в чашке пальцем.– Дружище Севериан! Пожалуй, мне следует разъяснить наше положение. Бальдандерс – мой единственный пациент – и сам я пришли сюда с озера Диутурна. Дом наш сгорел, и мы решили попутешествовать, дабы заработать деньжат на его восстановление. Мой друг – человек удивительной силы. Я собираю публику и, пока он ломает несколько бревен и поднимает разом по десять человек, приторговываю целебными снадобьями. Казалось бы, не так уж много. Но скажу тебе больше: у меня есть пьеса и кое-какой реквизит. Если положение тому благоприятствует, мы представляем некоторые сцены, причем даже вовлекаем в действо кое-кого из публики. Ты, друг мой, идешь на север и, судя по тому, как вчера устроился на ночлег, стеснен в средствах. Могу ли я предложить тебе присоединиться к нашему предприятию?
– Он не совсем сгорел, – медленно проговорил Бальдандерс, похоже понявший лишь начало речи своего компаньона. – Стены-то каменные, толстые. Кое-что сохранилось.
– Совершенно верно. Мы думаем восстановить наш добрый старый дом. Но видишь ли, какая перед нами встала дилемма: мы уже на полпути обратно, а скопленных капиталов все еще недостаточно. Посему я предлагаю…
К нам вновь подошла официантка – хрупкая юная девушка – с миской овсянки для Бальдандерса, хлебом и фруктами для меня и печеньем для доктора.
– Как привлекательна эта девушка! – заметил он.
Девушка улыбнулась доктору.
– Не могла бы ты присесть к нам? Других клиентов пока не видно!
Бросив взгляд в направлении кухни, она пожала плечами и принесла себе стул.
– Угощайся – я слишком занят разговором. Глотни и кофе, если тебе не претит пить после меня.
– Вы ведь думаете, он нас кормит бесплатно? – заговорила девушка. – Нет! Дерет с нас обычную цену!
– О! Значит, ты – не хозяйская дочь. И не супруга. Отчего же он не отщипнет лепесток от такого цветка?
– Я здесь меньше месяца. И зарабатываю только то, что оставляют на столах. Взять хоть вас троих – если вы ничего не дадите мне, выйдет, что я обслуживала вас задаром.
– Вот так так! Но что, если мы предложим тебе роскошный дар, а ты откажешься принять его?
С этими словами доктор Талос склонился поближе к девушке, и я внезапно увидел, что лицом он похож не просто на лисицу (это-то, благодаря его густым рыжим бровям и острому носу, приходило в голову сразу же), но на изваяние лисицы. От всех, кому в силу ремесла своего приходится копать землю, я слышал, что нигде в мире не найдется клочка земли, где, копнув пару раз, не вытащишь на свет каких-либо осколков прошлого. Где бы лопата ни вонзилась в почву, штык ее неизменно наткнется на булыжник разрушенной мостовой либо изъеденный коррозией металл. Ученые пишут, будто тот особый песок, называемый художниками полихромным из-за того, что среди его белизны попадаются все возможные цвета и оттенки, на самом деле вовсе не песок, но древнее стекло, истертое в порошок многими эонами времени и безжалостным морским прибоем. И если реальность столь же многослойна, как и попираемая нашими ногами история, то на некоем глубинном ее уровне лицо доктора Талоса было лисьей маской на стене, и теперь я дивился тому, как маска эта поворачивается и склоняется к девушке, а тени, отбрасываемые бровями и носом, изумительным образом придают ей выражение – осмысленное, живое.
– Итак, ты не откажешься от нашего дара? – спросил доктор.
Я вздрогнул, словно до этого спал и был внезапно разбужен.
– Какого дара? Один из вас – казнедей. Может, ты говоришь о даре смерти? Наш Автарх, чья мудрость блеском своим затмевает звезды, защищает жизнь своих подданных!
– Дар смерти? О нет! – засмеялся доктор. – Нет, дорогая моя, этот дар ты получила еще при рождении. Равно как и он. Зачем же дарить тебе то, что у тебя есть и без нас? Я предлагаю одарить тебя красотой – красотой, влекущей за собою богатство и славу.