Тень Императора

– Что за чушь!
– возмутился Эврих.
– Кто мешает ему снять с неё ошейник самому или к кузнецу свести? И при чем тут я?

– Ошейник так плотно на шее сидит, что ни один кузнец расклепать его не берется. А ежели ты девку не купишь, Зепек ей точно голову отрежет. Он, видишь ли, игрок страстный, а ставить на кон ему нынче нечего.

– Вай-ваг! Только рабыни нам для полноты счастья и не хватает!
– проворчал Тартунг и потянул Эвриха к выходу из трактира.

– Ты же говорил, что тебе не нравится рабство!
– с упреком обернулся к нему озерник.
– Так, может, взглянешь на девку? Ей у ранталуков и без того туго пришлось, они ведь рабов не имеют и обращались с ней хуже, чем с тварью бессловесной, - вновь обратился он к арранту.
– Ну а не купишь, авось совет дашь, как бедолагу от ошейника избавить?

– И не подумаю!
– раздраженно отозвался Эврих, злясь на Мамала, озерника, Тартунга и себя самого за то, что опять оказался в дурацком положении. Стоило ли столько времени возиться с умирающим айогом, чтобы потом позволить какому-то дурню отрезать едва ли не на его глазах голову ни в чем не повинной и совершенно здоровой рабыне?
– Ладно, веди, посмотрим, что там за ошейник.

– Опять тебя на приключения потянуло! Брось ты это дело, пора в шатер возвращаться!
– попытался остановить его Тартунг, но аррант лишь упрямо тряхнул курчавой головой и двинулся за озерником вглубь трактира, туда, где с азартными выкриками метали на низкий столик кости ранталуки, обитатели Озерной крепости и несколько Газахларовых воинов.

– Эй, Зепек, где твоя девка?
– окликнул спутник Эвриха высокого, разукрашенного красной охрой мужчину в бирюзовом плаще - неизменной принадлежности всех воинов-ранталуков.

– А, Джинлык! Никак покупателя нашел?
– Зепек приветственно поднял руку, мельком взглянул на Эвриха и указал куда-то за свою спину.
– Можешь посмотреть на товар. Афарга, поди к свету!

Из темного угла трактира появилась тощая темнокожая девчонка в замурзанном травяном переднике, и за столиком, прервав игру, обернулись в её сторону. Смотреть, впрочем, было решительно не на что - замухрыга с надутыми губами разобиженного на весь мир ребенка выглядела точь-в-точь, как большинство здешних кочевниц, только ещё более жалко и затравленно. В отличие от мужчин, носивших затейливые прически со всевозможными украшениями, женщины стриглись наголо, оставляя ершик волос лишь по центру головы. Из-за отсутствия воды они совершали свой утренний туалет, натирая тело верблюжьим жиром. Пыль, оседая на этот жир, образовывала грязевую корку, и пахли ранталуки, айоги и прочие степняки весьма характерно, что, ясное дело, не прибавляло им привлекательности в глазах как имперцев, так и озерников, не говоря уже об Эврихе, который, подобно большинству своих соотечественников, питал неистребимое пристрастие к частым омовениям, за что его нередко дразнили чистюлей.

– Поди ближе!
– скомандовал Зепек, и рабыня, не поднимая глаз, мелкими шажками приблизилась к игрокам.
– А ты, белокожий, взгляни на её ошейник и назови свою цену.

Подхватив со стола масляный светильник, Зепек поднялся во весь свой немалый рост и ткнул рабыню пальцем в подбородок, дабы та вздернула голову.

– Ну, полюбуйся! Да подойди ты ближе, взгляни повнимательней на эти камушки! Правда, недурны?

Обойдя стол, по которому вновь застучали костяные кубики, Эврих приблизился к рабыне. Один глаз у неё заплыл, длинная шея была в свежих царапинах, но вблизи девушка уже не казалась такой тощей и юной. Было ей лет восемнадцать, а то и двадцать. Рост средний, плечи широкие, подбородок круглый, с ямочкой, лицо вытянутое, что же до ошейника...

Эврих тихо ахнул. Начищенное бронзовое кольцо в два пальца шириной и в палец толщиной оказалось сплошным и украшено было россыпью полудрагоценных, плохо обработанных камней, среди которых он узнал нефрит, бирюзу и сердолик.

– Ну что, берешь?
– нетерпеливо, с жадным блеском в глазах спросил Зепек.

– Эврих, одумайся! Что ты с ней будешь делать?!
– простонал за спиной арранта Тартунг.
– Камешки дрянь, да и не снять их с живого человека!

– Пожалуй, я... Куплю ее...
– после некоторых колебаний произнес Эврих, так и не привыкший к тому, что в Нижнем мире людей можно покупать и продавать, точно одежду, коней, глиняные горшки, дерево или камень.
– Однако денег у меня нет, и я могу предложить за эту девушку лишь вот это кольцо.

– Ух ты!
– восхитился кто-то из игроков.

– Что ты делаешь, Эврих!
– возмущенно воскликнул Тартунг.

– Смотри, аррант, не продешеви, - пробормотал Обрел - один из восседавших за игорным столом воинов Газахлара.

– Нет! Я не желаю менять ошейник с девкой на кольцо! Ежели хочешь её получить, заплати мне настоящими деньгами!
– решительно заявил Зепек.
– Я не знаю, сколько стоят эти камни. И сколько стоит твое кольцо. Но если я не смогу поставить его и участвовать в игре, зачем оно мне?

– Да ты что, Зепек?! Этот изумруд стоит дюжины девок с такими ошейниками!
– попытался образумить его Джинлык.
– Соглашайся, пока аррант не раздумал!

– Пусть заплатит серебряными дакками!
– упрямо возразил ранталук.
– Девку я хотя бы могу отдать на ночь за пару медяков, а что мне делать с кольцом?

– Ты же говорил, что голову ей отрежешь!

– И отрежу! Ранталуки слов на ветер не бросают! Ошейник без девки у меня бы уже сегодня купили!

– Послушай умных людей, обменяй свою Афаргу на перстень. Завтра в крепость приедут купцы из Мванааке, и ты получишь у них за него не меньше сотни дакков!
– подал голос один из соплеменников Зепека, но упрямец лишь отрицательно мотнул головой.

– Не было случая, чтобы купцы не обманули меня! Я не желаю с ними торговаться. Пшла вон!
– рявкнул он на рабыню и отвесил ей затрещину, от которой та кубарем покатилась в темноту.

– Кажется, я смогу помочь вам уладить это дело, - вкрадчиво произнес Серекан, поднимаясь из-за дальнего торца стола.
– Я готов сыграть с вами, поставив против ошейника с девкой и перстня с изумрудом настоящие деньги.

Лицо ранталука просветлело.

– Вай-ваг! Наконец-то начнется крупная игра!
– воскликнул кто-то из озерников, радостно потирая руки.

– Победитель получает все?
– осведомился Зепек, вздымая бровь, и, вперив в Серекана испытующий взор, потребовал: - Покажи деньги!

Молодой воин высыпал из кожаного кошеля пяток маленьких блестящих цвангов и дюжины полторы массивных шестиугольных дакков.

Позабывшие о костях игроки затаили дыхание. Предстояла действительно крупная игра, такая, о которой долго ещё будут вспоминать в Озерной крепости. Столь долго, что, возможно, это событие станет заметной вехой в жизни поселка, подумал Эврих, представив, как впоследствии, вспоминая минувшие дни, Мамал, например, будет говорить Нтхаю: "Это случилось через год после Большой игры" - и оба будут мечтательно закатывать глаза, сладко жмуриться и с чудовищными преувеличениями толковать молодежи о незабвенных днях своей молодости, когда и солнце светило ярче, и девушки были не чета нынешним, и на кон ставили не позеленевшие чоги, а серебро, золото и драгоценные каменья неземной красоты.

– Мало!
– презрительно процедил ранталук, глаза которого сияли, а лоб покрылся мелкими бисеринками пота.

– Имей совесть, Зепек! Ошейник твоей Афарги не стоит и половины этих денег!
– попытался урезонить его более здравомыслящий соплеменник.

– А я говорю: мало!

Нехорошо улыбаясь, Серекан вытащил из лежащей у его ног сумы пару вытесанных из каменной соли кирпичей со сглаженными гранями и вызывающе поинтересовался:

– Этого, надеюсь, даже тебе будет достаточно? На Эвриха он не смотрел, но все понимали: в игру Серекан намерен вступить не из-за ошейника с паршивыми камешками, а ради изумруда Амаши. Как и прочие сопровождавшие Газахлара воины, он знал, каким образом попал к арранту перстень с чудесным камнем, и знание того, что прежде он украшал руку Душегуба, увеличивало его ценность в их глазах по меньшей мере вдвое.

– Я буду играть, - чуть заметно склонил голову Зепек.

– Ну, слава Великому Духу, снизошел!
– хмыкнул над ухом арранта Тартунг, смирясь, по-видимому, с неизбежным.

Соляные кирпичи произвели на ранталука должное впечатление. Такие деньги в глазах здешних кочевников имели неизмеримо большую ценность, чем связки чогов, серебряные дакки и даже золотые цванги. Они являлись не только символом богатства, но были к тому же жизненно необходимы, и, возможно, если бы Серекан начал торг с них, ему не понадобилось бы полностью опустошать свой весьма, как выяснилось, вместительный кошель. За один такой брусок он мог бы купить на торжище двух, а то и трех буйволов...