Тень на дереве
Шрифт:
Оно — это я, и так было с самого начала. Мы не менялись местами, нет — моя сила всегда была больше моей любви. Просто оно всегда было настоящим мной, а я, жалкий беглец, всегда был тенью.
Издевательский скрежет древнего ледника в груди: ты давно это знал.
Пьём чай — крепкий, бодрящий. Чаинки в коричневой жидкости — как изъеденные временем обломки затонувших кораблей.
Затишье, что бывает перед грозой.
— Мне нравится твоя картина, Лада.
Деревянный стол неустойчив, хотя для других это не заметно. Одна из четырёх ножек —
— Я же тебе не рассказывала!
— Нет. Но это видно.
— Боже… опять я забыла, с кем связалась. И почему я, спрашивается? Я же не какая-нибудь особенная вроде тебя. Обычная себе девушка…
Ответа нет. Скорее всего, и не будет.
— Твоя картина. Наверное, профессионал найдёт в ней изъяны. Зато она настоящая, а это важнее.
— Ты так говоришь… Будто точно знаешь: вот это — настоящее, а вот то — нет. Будто тут не может быть никаких сомнений. А я вот никогда не знаю… Как ты отличаешь настоящее от ненастоящего?
— Просто вижу, — как ей ещё объяснить? Она же не видит линии и не слышит волны, хотя её душа чувствует и то, и другое.
— А я — настоящая?
— Конечно. Разве может быть иначе?
— А ты сам?
— Я уже говорил. Я — тень.
Гнетущее безмолвие. Отяжелевший воздух давит на лёгкие.
— Ладно. Давай лучше про картину. Что в ней такого особенного?
— В неё можно войти.
— Войти? Что, взаправду? Погулять по лесу, посмотреть, куда ведёт эта тропинка? Знаешь, я себе хорошо всё представляла, когда рисовала. Не только то, что видела, но и дальше… как бы всё целиком.
— Потому у тебя так и получилось. У Ильмы тоже… — я не заканчиваю фразу.
Кинжал, рассекающий воздух с противным свистом. Звук такой высокий, что его невозможно услышать. Потом — долгая тишина.
— Ведь всё дело в ней, — говорит Лада.
— Что ты хочешь сказать?
— Что оно приходит за тобой из-за неё. Как чувство вины, что ты не можешь быть с ней. Что ты… ну, вроде ты должен быть с ней, а ты где-то ещё. Вот здесь. Со мной… хотя на самом деле — нет, не со мной. Неужели ты ещё не понял?
— Какое это имеет значение?
— Какое?! Знаешь, что… может, для тебя это и не имеет значения.
Она бежит прочь. Комната осиротела и впала в каталепсию. Я жду чего-то, зная, что всё бесполезно.
Осторожный шорох под потолком:
«Помнишь? Я здесь».
Три минуты: выхожу на балкон. Провода под небесным куполом — звенящие нити огромной паутины, что молчаливо поджидает бесчисленных жертв. Влюблённая пара в тени дерева на другой стороне.
Тени соединяются и становятся единым целым. Да, я помню.
— Лада?
— Ну что?
— Мне уйти? Или остаться?
— Как хочешь, Ник.
— Тогда я останусь.
— Потому что мне грозит опасность? Оно?
— Да. Но не только поэтому.
— А почему ещё?
— Мне приятно быть рядом с тобой… — кажется, я почти не солгал.
— Нет, не продолжай! Подойди. Стань ближе, вот тут… Только не говори ничего. Пожалуйста, не
говори!Я молчу. Иногда в молчании наше спасение.
— Я могла бы нарисовать тебя. Вот, как сейчас…
— Лучше не надо.
— Почему?
— Рисуй живую природу. У тебя хорошо получается.
— Это не ответ, Ник.
А ведь я могу не думать! Могу получить хотя бы то маленькое удовольствие, которое оно у меня не отнимет. Могу ненадолго почувствовать себя человеком.
Могу — но имею ли право?
— Я передумал, Лада. Если у нас будет время, нарисуй меня.
В Книге сказано: есть много химер, но более всех других опасайся двух. Вины — химеры прошлого, и надежды — химеры будущего. Они — твои злейшие враги: они высасывают соки из твоей жизни.
Не терзайся прошлым и не увлекайся мечтами о будущем — живи настоящим.
Но даже если я избавлюсь от вины — то что мне делать с надеждой?
Говорят, надежда умирает последней. Иногда я в этом сомневаюсь. Бывает так, кажется мне, что она не умирает вообще.
Помню, как я увидел её впервые. Снаружи сияло солнце и поджаривало всех неосторожных на медленном огне. Я развлекал короля историями о внешнем мире, из которого прибыл — и тут они вошли.
Илимандра и Хойдин: полевой цветок и чёрный гранит. Он держал её за руку. Они были предназначены друг другу.
— Папа, мы пойдём погуляем… — голос вольной птицы, ещё не знающей, что такое клетка.
А потом наши взгляды встретились. И это было так ошеломляюще, что казалось — об этом узнал весь мир.
— Стойте, — сказал король-отец. — Вы как раз вовремя. Хойдин, этот человек — тот самый пришелец, о котором я тебе говорил. Его имя Ихер Чамен. А это — Хойдин, мой военный советник. И моя дочь Илимандра. Скоро она станет его женой.
Никогда, подумал я уже в тот миг. Никогда она не станет его женой. Только моей — потому что более прекрасной женщины нет во всей Вселенной.
Но в тот миг я ещё не знал, чего это будет нам стоить.
Они погибли все. И король, и Хойдин, и Альдеон — брат Ильмы. И многие другие, которые были мне никто.
Ведь именно я убедил короля объявить войну Чёрным Полчищам.
Я могу придумывать множество оправданий, но я знаю: мы не могли победить. Они слишком превосходили нас числом… и не только числом. Конечно, рано или поздно они пришли бы на наши земли, и мы бы всё равно проиграли. Хойдин считал, что лучше поздно, чем рано. Я сумел доказать королю, что он не прав.
Я хотел отсрочить свадьбу любой ценой. И я добился своего. Теперь церемония не могла состояться прежде, чем закончится война. К тому же, теперь король чаще прислушивался ко мне и гораздо реже — к Хойдину. Это замечали все, и Ильма — первая.
Она даже гордилась нашим негласным союзом.
А потом мы ушли в поход. Мы думали сломить врага внезапным натиском, но оказалось, что нас ждали.
Чёрные обрушивались на нас отовсюду — отвратительные пауки, которые нередко пускали в ход собственные конечности вместо мечей, а ядовитую слизь — вместо стрел. Долина межхолмья превратилась в котёл с кипящей смолой. Мы знали, что нас меньше — но не думали, что настолько.