Тень Одержимого

От скорби и ненависти Пронина стиснула борт гроба и заплакала сильнее. К ней подошли священники. Один из них начал читать молитву, водя кадилом в воздухе, а сгорбленные служки положили и заколотили крышку над Грушей — навеки.

— Да упокоится раба Императорова Аграфена… — чинно произнёс батюшка.

Фрося закрыла глаза. Она вспомнила последние мгновения, проведённые с сестрой. Залитую огнями улицу, где радовались люди, не знавшие, что их ждёт. А сама Ефросинья догадывалась — и могла всё предотвратить…

Охранительница покинула двор и отправилась на посадочную площадку для флаеров. Штурмовики, которые сторожили территорию храма, расступились, пропуская Фросю. За спиной Прониной белела непомерно высокая ступенчатая башня, увенчанная золотым куполом-луковицей с буквой «I» наверху — символом Империи. Храм Императора-Благодетеля на самом деле был реликтом совсем другой эпохи, когда вместо высших сил великородинцы верили в недостижимую и противоестественную утопию — по крайней мере, на словах и официальных мероприятиях. Каждый угол колоннады и каждый уровень центральной башни теперь венчали небольшие церковные купола, которых в те времена, разумеется, не было.

Пространство перед храмом выглядело не так помпезно. Трибуны, с которых произнёс речь Раков, стояли до сих пор, хотя взрывы сильно повредили внутренние переборки. То, что высшие чины Великородины тогда выжили, было настоящим чудом. Сотни людей приносили к стендам свечки, фотографии и мягкие игрушки, устроив импровизированный мемориал. Рядом дежурили полицейские, чтобы не допустить новых беспорядков. С другой стороны от трибун развернули биокупол, где врачи лечили раненых, а подальше от чужих глаз гробовщики складывали недавно найденные спасателями тела.

Корабль Пикселя стоял на краю площадки у медицинской станции. Дети то и дело одёргивали родителей, чтобы подойти ближе и рассмотреть многотонную стальную махину с ярким алым носом — подобные бриги входили в атмосферу крайне редко и обычно висели на орбите.

У «Аркана» прохлаждались неопрятного вида мужчины, за которыми приглядывала полиция. Они громко разговаривали на общеимперском, кто-то курил, и лишь некоторые занимались реальным делом — выносили спасённых раненых из стыковочного шлюза. Этими пиратами руководил высокий привлекательный юноша, у которого из-под вязаной шапки неряшливо торчали светлые волосы.

Но Фросю интересовал не он, а коренастый капитан в красной куртке. Предводитель корсаров был у края посадочной площадки и смотрел куда-то вдаль, погрузившись в свои мысли.

— Ты! — вырвалось у охранительницы. — Почему ты её не спас?

Раздираемая горем, она толкнула пирата, да так, что он чуть не сорвался в пропасть нижних уровней.

— Кого? — на таких же повышенных тонах ответил Пиксель, выпрямившись.

— Сестру мою! — в слезах проорала Ефросинья. — Аграфену, Грушу! Её больше нет!

Корсары и прохожие обернулись на шум.

— А откуда мне было знать? — слова капитана сразили её наповал.

И действительно, откуда? Разве охранительница просила его защитить именно Грушу? Разве Фрося знала, что сестра её не послушает и пойдёт на этот дурацкий праздник? А так… получилось, как рассудил Император. Пиксель уже спас многих, и требовать от него большего не было смысла.

— Прости меня, — притихла Фрося. — Прости.

И обняла Пикселя. Капитан утешающе погладил её по плечам.

— Я всё понимаю, — ответил он, пока она плакала в его куртку. — И соболезную вам.

— Спасибо, Пиксель, — всхлипнула Пронина.

Так они простояли некоторое время под изумлёнными взглядами корсаров. Затем охранительница резко разорвала объятия и отскочила.

— Итак, нам нельзя терять время! — плача, она пыталась взять себя в руки и сохранить рассудок. — Этот… Одержимый должен быть уничтожен любой ценой! Пока его подельники устраивали… — она посмотрела на трибуны, — … это, он сам наверняка достал нужные данные и уже в шаге от своей цели!

— Его цель — кинжал Пастырей, ведь так? — Пиксель понизил голос.

— Точно не знаю, но скорее всего, — Фрося не стала скрывать своих догадок. — И обращайтесь ко мне «госпожа охранительница».

А он не дурак, раз всё понял после встречи в кафе.

— Если так, госпожа охранительница, — Пронину насторожила ехидная интонация пирата, — то Одержимый метит сильно наверх. Я слышал, что эта штука может развалить Империю… Айзенштайн обмолвился. Поэтому согласен, что с этой маской надо покончить. Мы с другом добились многого, чтобы этот кинжал ни за что не попал в руки разрушителей. Он за это отдал свою жизнь, — Пиксель задумался и сделал паузу. — А теперь некие силы снова хотят заполучить артефакт, и мы снова встанем на страже. Ради памяти Карла Птитса, ради памяти вашей сестры завершим дело. Остановим Одержимого.

Карл Птитс? Ефросинья раньше где-то встречала это имя… Но где и когда?

— Я тебя недооценила, корсар — речи ты произносить умеешь, — нехотя заключила она. — Я отправляюсь в штаб-квартиру, займусь поисками. Ты тоже пошерсти по своим пиратским связям — вдруг найдёшь зацепку.

— Сомневаюсь, что получится, но помогу, чем смогу… госпожа охранительница.

— Не подведи, пират, — последнее слово она произнесла с нажимом.

В ответ Пиксель лучезарно улыбнулся.

Через несколько минут Ефросинья летела на борту своей тартаны в штаб-квартиру Охранительного Бюро. Она сидела рядом со штурмовиками Козлова и напряжённо пялилась в пустоту. Мысли Прониной целиком и полностью занимал Одержимый, этот лживый трусливый подонок, который посмел глумиться над Империей…

Зазвенел коммуникатор. Фрося поднесла его к уху и услышала голос отца:

— Привет, дочур. Мы уже купили билеты, сегодня вечером прилетим в столицу.

Афанасий Пронин, сельский врач, говорил сухо и кратко. И охранительница понимала, какую горечь и печаль он пытался скрыть — в первую очередь от себя.

— Хорошо, папа, — ровно ответила она, подавляя собственные слёзы.

— Будем рады с тобой увидеться, пусть и… повод такой.

— Прости, пожалуйста, но я могу не прийти на похороны. Сейчас всё Бюро ищет… его, и я там нужна.

— Понимаю, — несколько разочарованно произнёс отец. — Ты, наверное, хочешь отомстить Одержимому, но, поди, сама знаешь, что месть ничего не решит. И для него всё равно Змей Разрушения подготовил отдельный котёл в аду.

— Прошу тебя, не надо, папа, — прервала Фрося. — Я при исполнении служебных обязанностей, и наказать его — мой долг перед Императором и всеми людьми.

— Держись там, Фросечка, — мягко пожелал папа.

— Конечно. И вы с мамой тоже держитесь.

Она выключила коммуникатор и с трудом поборола желание расплакаться перед десятью солдатами в броне. Да, Пронина была женщиной, но прежде всего — имперской охранительницей. И конкретно в этот момент не могла позволить себе слабости.