Тень правителей

На утреннем совещании трилоквиума решили подлить масла в огонь.

– Завтра объявляем о завершении продажи акций, – сообщил Леонид Борисович. – Итак, очереди стоят на хлебный склад, а тут вообще дурдом начнётся.

– Брокеры подготовлены? – спросил Х.

– Да. Три посреднических конторы, – доложил он. – Им уже передано пятнадцать процентов акций банка. У всех контор один владелец.

– Кто таков? – спросил Х.

– Некто Михаил Фридман. Фарцовщик со стажем и спекулянт театральными билетами. Несколько раз ходил под уголовным делом, но выкрутился.

– Ну, с такой биографией и с такой фамилией он нас не подведёт, – Михаил Борисович протёр очки. – Леонид Борисович, лично контролируете, чтобы не перегибали палку на перепродажах. А то отлучу выкреста от церкви. В конечном счёте, мы все хотим жить в цивилизованной стране. – Х задумчиво посмотрел на присутствующих.

– Фридмана привести? – спросил Леонид Борисович.

– Не надо, – сказал Михаил Борисович. – В нашем раскладе я белый и пушистый. Кстати, как там дело с кандидатом на пост начальника службы безопасности банка?

– Я пообщался с несколькими кэгэбешниками. Генералы, конечно, но бараньё. Чуть печень не посадил. – Леонид Борисович потёр бок. – Обещают партийные деньги заводить.

– Ясно, – сказал Х. – Партийных денег нам не надо. Раз талдычат не про своё, значит, не при делах. Есть другие кандидатуры?

– У родителей моей жены дальний родственник служит в охране Мефодьича, – сказал он. – Полковник, из честных солдафонов, мечтает о большем. Как-то по пьяни жаловался, что у Мефодьича его не ценят.

– А вот это уже любопытно, – сказал Х. – Вообще, к окружению Мефодьича надо подбираться. Все эти союзные структуры во главе Горбачевым не жильцы, поверьте моему чутью. Приглашайте родственника в субботу ко мне на дачу.

Из Барселоны выехали, когда стемнело. Водитель такси, совсем не похожий на каталонца, белобрысый, с зачем-то выкрашенными красной охрой висками, всю дорогу молча жевал резинку. «Во как! – подумал он. – Испания – прибежище анархистов всех мастей. Это кто-то из приспешников Берии сказал. Наверное. Надо запомнить, вдруг пригодится».

Юлька спала на заднем сидении. Дома, в Нальчике, горы были величественные, грозные, но навсегда слились в его памяти в одно слово: шашлык. И ещё поход. Он вечно стирал ноги в этих походах в горы, то с родителями, то всем классом со школьным физкультурником во главе. Наверное, в этих лазаниях по горам он, в общем-то, книжный мальчик, так рано научился ругаться матом. Он вспомнил вылезшие на лоб глаза отца, обнаружившего в дневнике шестиклассника напротив двойки по геометрии чётко выведенное: «На хуй, на хуй! Кричали пьяные пионэры!» Отец, пожалуй, был единственным человеком, вполне разделявшим его непреклонное желание уехать после окончания школы в Москву. «Слишком он нервный и слишком тонкий, – сказал он матери, – чтобы среди кавказцев жить. Ему в Россию надо, а лучше ещё дальше». Мать посмотрела по сторонам: «Ты чего, отец?!» Они как раз выбирали дыню на базаре.

– Да ладно! – сказал отец. – Сейчас уже другие времена.

Машина остановилась на смотровой площадке.

– Сейчас, конечно, темно, – на плохом английском сказал водитель. – А днём шикарный вид на город. Вы завтра приезжайте, взгляните.

Он посмотрел на мерцающие внизу огоньки.

– Здесь высоко? – спросил он.

– Чуть больше двух километров, – сказал водитель. – Вполне достаточно, чтобы улететь на встречу с богом.

– Или с дьяволом, – сказал он.

– Вы верующий? – водитель попытался спрятать от ветра сигарету в ладони.

– Я гностик, – сказал он.

– Это печально, – сказал водитель. – А я атеист, – и выбросил сигарету в пропасть.

– Как достали эти китайцы. Или японцы. – Юлька устало плюхнулась на скамейку возле музея. – Бедные мои ноженьки. Дай кока-колу, а!

Всю экскурсию по дому Дали они никак не могли оторваться от группы азиатов, беспрестанно щёлкавших фотокамерами и восторженно цокавших на своем языке.

– Здесь хорошо побродить без посетителей, – сказала Юлька. – Но всё равно – кайф, – она торжественно подняла банку с кока-колой. – Я – в доме Дали.

– Всё для тебя, любимая, – сказал он. – Согласись, ради этого стоило уйти из аспирантуры.

– Ещё скажи: «Любой каприз за ваши деньги!» – Юлька сделала милую гримаску. – Дарю фразу для твоего банковского новояза. Ты, кстати, обратил внимание на эти два портрета Галы?

– Так много её портретов, – уклончиво ответил он.

– Ну что ты?! Первый – у самого входа в дом. На нём цветущая молодая женщина с яркими глазами. А второй – на выходе: истощённая старуха с безумным взглядом.

– Да-да! Конечно, заметил.

– Ты знаешь, – сказал Юлька, – мне кажется, Дали не был никакой сумасшедший. Он просто всю жизнь разыгрывал спектакль, а она влюбилась в него по уши и верила во всё это свято. В результате, свихнулась. Тяжелая судьба у русских женщин. – Юлька задумалась о чём-то своём.

– Теперь уже никто не разберёт, – сказал он. – Осталась только легенда.

Ночью он тихонько разбудил Юльку: – Не спится. Пойду, посижу на берегу моря.

– Только недолго, – промурлыкала Юлька. – А то обижусь.

От гостиницы до дома Дали было два шага. Он долго стучался в массивную дверь, пока открыл сонный привратник.

– Por favor! Пожалуйста, пустите, – он протянул две купюры по пять тысяч песет. – Take the money. Мне очень нужно войти. Bitte, всего на несколько минут. Я не вор, честное слово!

Привратник молча смотрел на него.

«Немой, сука, что ли?» – подумал он.

Из-за спины охранника выглянула женщина, запахнутая в чёрную шаль и потому похожая на опереточную дуэнью.

– Музей закрыт до утра, – сказала она. – Приходите завтра.

В мозге с бешеной скоростью прокручивались знакомые фразы из разных языков.

– Por favor! Я вас умоляю. Мне очень важно посмотреть на портреты Галы в одиночестве. Я готов заплатить любые деньги. Por favor! Я только взгляну и всё.

– Хорошо, – сказала дуэнья. – У вас полчаса, и ни секунды больше. Пропусти его.

В темноте зала глаза Галы казались закрытыми свинцовыми тучами. Безумие таилось где-то в недоступной глубине, разворачиваясь непостижимыми цветами радуги.