Тень в воде

Новая лампочка наконец была вкручена. Чель нажал кнопку выключателя, и круглая лампа под потолком ослепила резким светом. Биргит замахала руками:

— Погаси, погаси!

Чель крякнул:

— Все тебе не так. Послушай, Ха-Пэ, — то есть, прости, Ханс-Петер, — ты не посмотришь тут еще одну вещь? Раз уж взялся, так сказать. В подвале, там что-то отошло. А я так плохо вижу последнее время.

Отец и сын спустились по лестнице. Жюстина осталась с Биргит. «Мама Ханс-Петера, — подумала она. — Носила его в своем теле, питала и грела. Я люблю его. Значит, и она должна мне нравиться».

— Когда-то у нас была девочка, — медленно произнесла старуха. — Милая, чудесная малышка.

— Да, вы рассказывали о ней. Маргарета. Какая печаль. Я так хотела бы увидеть младшую сестру Ханс-Петера.

— Я была против того, чтобы она брала машину. Я говорила Челю — не надо давать ей водить этот большой автомобиль, она же маленькая, маленькая девочка. Но он не слушал. Мужики и есть мужики. Мол, пусть водит, раз получила права. Но знаешь, молодые думают, что неуязвимы. Я знаю молодежь, я их видела в школе каждый день. Я прекрасно знала, как они думают, как смотрят на жизнь и приключения. Чель не знал ничего. Ничего. Конечно, мол, пусть берет машину. А зачем ей иначе права?

Жюстина не нашлась что ответить.

Биргит сняла очки, они повисли на шнурке на шее. Она потерла глаза.

— Лишиться жизни можно за несколько секунд. Но молодые думают, что жизнь и молодость вечны.

— Сколько было бы Маргарете сейчас?

— Сорок четыре. Она была такой ласковой девочкой, веселой, я заплетала ей косички, потом она расплетала, и волосы вились. И пела целыми днями, придумывала песенки. Я их записывала, они лежат в секретере в нашей спальне. Иногда достаю, вспоминаю.

— Да.

— Как несправедливо.

— Понимаю.

— Она была из тех людей, которые должны жить. Почему же не вышло? У нее должна была быть семья, дети, которые радовали бы ее. Я так многого от нее ждала. Но судьба распорядилась иначе.

— Да, судьбу не изменить, — бесцветным голосом произнесла Жюстина.

— Именно. — Биргит наморщила лоб и помолчала. Потом добавила: — Знаешь, что самое трудное в жизни женщины?

Жюстина почувствовала, как под волосами по коже головы бегут мурашки.

— В жизни много трудностей…

— Да. Но самая большая травма для женщины — похоронить ребенка. Ты ничего не знаешь об этом, Жюстина, у тебя нет детей. Бездетным никогда не понять той пустоты, которая воцаряется в душе после утраты сына или дочери.

Гнев рос внутри волной жара. Жюстина без извинений встала со стула и вышла из комнаты. Заперлась в туалете и сжала край раковины так, что руки побелели. Издалека доносились шаги Ханс-Петера и его отца, поднимающихся по лестнице, голос Ханс-Петера: «Где Жюстина?»

Она опустилась на высокое сиденье унитаза и зажала уши.

Глава 12

Женщины были. Время от времени женщины были. Естественно!

Микке сидел в домике и думал о разговоре с Неттой, холодея от воспоминаний о ее словах. Ее и Катрин. Только сейчас до него дошло, что они, выходит, говорили о нем. Обсуждали и разбирали. «Ты же не думаешь, что он это самое?» Он так и видел их перед собой: Нетта и Катрин за занавеской, где они попивали кофе в отсутствие покупателей. То есть постоянно. Значит, они трепались о том, что их совершенно не касается. Что они еще говорили? Что они говорили о его теле, его сексуальности, его личности? Перед глазами мелькали черные точки, невозможно сфокусировать взгляд. Как будто его раздели и почти изнасиловали. Микке вскочил, в приступе ярости схватил первое, что попалось под руку, — «Словарь кроссвордиста» — и изо всех сил запустил в стену. Книга упала на пол, несколько страниц вылетело, обложка треснула. Теперь не починишь. Генри и Мэрта заметят. Микке взял книгу и вложил выпавшие страницы. Положил словарь на прежнее место.

Женщины, женщины, женщины. Но никаких отношений — по крайней мере, продолжительных. Несколько дней — максимум. Домой никого не приводил и с Неттой не знакомил. Ничего такого. Все больше секс на одну ночь. Ему нравилось это выражение — «one night stand». Дело в том, что он не хотел заводить подругу. Хватит и одной женщины, которая постоянно лезет в его жизнь. Одной Нетты достаточно.

А Катрин, подруга Нетты. Вот бы ей засадить. Отжарить так, чтоб помалкивала и не совала свой паршивый нос в чужую жизнь. Она так странно на него посматривает, отпускает идиотские шуточки, как будто толком не знает, как с ним разговаривать — как со взрослым или как с ребенком.

«Ну как, Микке, как жизнь поживает?» Как будто его жизнь поживает отдельно от него, как будто это и не его жизнь вовсе. Что на такое ответишь? И нужен ли ей вообще ответ?

А Нетта. Она, конечно, целыми днями ноет и жалуется на него за этой занавесочкой. «Он ничего не де-е-елает, у него нет рабо-о-оты, он меня объедает, из дому выживает…»

Микке прищурился и увидел Катрин — жирное тело на большом столе Генри и Мэрты. Голая. Он приказывает ей снять одежду. Она умоляет, глядя на него широко раскрытыми глазами: «Ты же не всерьез, Микке, мы же друг друга знаем, я же лучшая подружка Нетты!» — но он стоит перед ней, прямой и несгибаемый, указывая на пол: «Тряпки свои клади сюда». Сначала она не хочет, так что ему приходится применить силу. Помогает. Она делает все, что он велит: залезает на стол и лежит там, неуклюжая, с подрагивающими боками. Он заставляет ее лечь на спину и задрать вверх ноги, согнув в коленях.

Микке почувствовал, как член наливается кровью, становясь почти до боли твердым, сухим, гладким, горячим; он схватил подушку, лежащую на диване, «Радость сердца — милый дом» было вышито на ней красными нитками, и в это красное — горячая, безудержная струя спермы.

Глава 13

— Посмотри, что на заднем сиденье! — сказал он, как только Ариадна открыла дверцу машины.

Криста с угрюмым лицом сидела за спиной у отца, волосы набухли и кудрявились от влаги. Девочка держала на коленях две размякшие коробки из-под клубники, полные лисичек.

— Значит, вы все-таки находили! — воскликнула Ариадна с притворным радостным изумлением. — Как хорошо!

Она опустилась на сиденье рядом с Томми, тот немедленно завел мотор.

— Знаю я места, — довольно буркнул он, положив ладонь на бедро Ариадны.

Она почувствовала, как внутри все онемело, и понадеялась, что он не почувствует ее состояния.

— Дождь лил как из ведра, — продолжал Томми, поворачивая к дому. — Но я знаю, где искать. Тот же лес, где мы были однажды, если помнишь. После парома сразу направо.

— А, там.

— Сначала нашел один грибок. Ну прямо светился во мху такой красивый, желтенький. А потом увидел еще, и еще, и еще. Потрясающее ощущение! — Он потер ладони, на секунду отпустив руль, и стал напевать: — Мы нашли лисичек, рыженьких сестричек…

Светофор у Фридхемсплан переключился на красный, как только они подъехали к перекрестку. Томми повернулся к Ариадне:

— Но вообще-то лисички уже отошли. А может, народ уже все истоптал. Я надеялся собрать больше. Если уж отправился за грибами…