Тень всадника

...Я не обольщался. Естественно, когда-то у нее будут романы. Я живо представлял себе некоторые ситуации на горнолыжном курорте, на пляже во Флориде, где в пятизвездочных отелях продвинутые фирмачи предпочитают устраивать конференции по продвинутому бизнесу и куда меня точно не затянешь. Что ж, я сумею соответствовать. Опытный всепрощающий муж, не реагирующий на подозрительные телефонные звонки, на поздние возвращения жены с деловых party. Потом она сама мне все расскажет. Доверие и любовь восстановятся. Дженни не нужен молодой ревнивец (достаточно она нахлебалась с Джеком), пусть чувствует себя свободной женщиной (в разумных пределах), это в ее характере.

То есть я загадывал на много лет вперед, и картинки будущего, несмотря на свою экстравагантность, выглядели если не розовыми, то вполне приемлемыми для нас обоих.

Какими-то своими прожектами (кроме моей всепрощающей терпимости) я с ней делился. Удивительно, лекции по телевидению для интеллектуалов не показались ей бредовой идеей (я-то опасался, что Дженни сразу отвезет меня в свой госпиталь и запрет в палате для буйнопомешанных).

– Это реально. У тебя уникальные знания. Ты сможешь превратить свои выступления в театр. Ты не умеешь, как говорят американцы, себя продавать. Этим займусь я. Назови программу так: "Поиграем в Историю".

Поиграем в Историю? Почему нет?

Для тренировки, когда у Дженни выпадал свободный час, я устраивал театр на дому. Театр одного актера, но Дженни подавала мне нужные реплики. Я ей объяснял обстановку, и она поначалу держалась в рамках, потом импровизировала. Например, я разыграл суд над Дантоном. Дженни в роли Люси Демулен должна была повторять одно слово - scelerat (злодей! негодяй!) - словечко, ныне редко употребляемое во Франции. Словечко ей понравилось. Только я делал паузу, как она мне бросала явно с удовольствием: "Scelerat! Scelerat!" По ходу действия Сен-Жюст доказывал сомневающемуся Робеспьеру необходимость казни Дантона и Камилла Демулена. Дженни вошла в раж и стала кричать: "Палач! Убийца!" Я даже несколько обиделся.

– Ты мне заменяешь телевизор.

...Хоть что-то заменяю. Эрзац. Заменитель. Впрочем, заставить американочку смотреть вместо полицейского сериала домашний спектакль, согласитесь, не так уж плохо.

По просьбе трудящихся я вернулся к роману Жозефины Богарне с капитаном Жеромом Готаром. И тут мы застряли. Дженни взяла в свои руки режиссуру, театр превратился в сплошное выяснение отношений. Стоило мне открыть рот, как в ответ сыпался град упреков. Мадам Богарне обвиняла месье Готара в том, что служила для него лишь физическим и телесным объектом (куда вставить), для плотских скотских желаний, и, дескать, никакой возвышенной любви с его стороны не было. (И это говорила женщина, учившая меня приоритету секса! Здорово перевоплотилась, вжилась в роль.)

В субботу днем, когда Элю уложили спать, я попробовал продолжить.

– Давай поиграем, - сказала Дженни и опустила в спальне шторы.

Я попал в объятия Жозефины. Блаженство. Полузабытье.

Вдруг я услышал змеиный шепот:

– Как я ненавижу твое хвастовство! Король Карл Четырнадцатый! "Шведский стол"! Диса, Кристина ему подставляли жопы! Так ведь это не ты. Это маршал Бернадот. Бернадот, он настоящий мужик, он мог и с двумя. А ты всегда был в постели ноль. Как ты смел променять меня на шведских блядей? Конечно, я тебе казалась старой бабой, да? И почему ты придумал особняк в Пасси? Я имела квартиру в центре Парижа на улице Шантерейн.

– Ты забыла, - возмутился я.
– Ты потом переехала с Пасси на Шантерейн. Тебе выгодно забывать какие-то факты. И я первый начал называть тебя не Роз, а Жозефиной. Бонапарт многое слямзил у меня!

Тут я, конечно, сморозил глупость. Генерал Бонапарт не подозревал о моем существовании и не мог знать, как я называл виконтессу Богарне. Но я тоже вошел в раж, был оскорблен и уязвлен. Откуда у нее такие сведения о Бернадоте? Сведения точные, я-то был в шкуре Бернадота, однако ей почему известно о его галантных подвигах? И с какой уверенностью заявила... Ну да, по Парижу ходили слухи об оргиях, послетермидорианских балах, которые устраивала Тереза, тальеновская проститутка и, между прочим, ближайшая ее подружка. А Бернадот с солдатской непосредственностью мог их трахать обеих, он эту работу любил. Смотри, проговорилась... Надо бы у нее еще выпытать... Сделаем обходной маневр.

– Меня поражает твое легкомыслие. Всегда жила, не заглядывая в завтрашний день. С Бонапартом тебе подфартило. А я не смогу подарить замок в Мальмезоне.

– Обойдусь. У меня большая зарплата.

– Что толку от твоего большого заработка? Ты все тратишь, ничего не откладываешь. Купи в кредит дом или квартиру. Хоть какое-то вложение денег.

– Лос-Анджелес - зона повышенного риска. И страховки огромные, не имеет смысла. Если случится опять землетрясение - плакали мои денежки.

– Они и так плачут. Ты их пускаешь на разную ерунду, на ветер. Кто покупает солнечные очки в Беверли-Хиллз?

– Знаешь, мне надоело! Наполеон меня тоже пилил ржавой пилой, но он хоть имел на то право. Мне полагалось два миллиона в год, и все равно я зарывалась, делала долги. Тысяча триста платьев было в моем гардеробе. И каких! Они нравились Императору, когда он их видел на мне. Он впадал в ярость, проверяя мои счета. Думаю, он просто психологически не мог понять, что платья - тряпки, по его мнению - стоят так дорого.

– Ты его очень боялась?

– Я его очень боялась, и я его очень любила.

– А твоя интрижка с капитаном Шарлем?

– Чистое безумие. Баловство, - однако голос ее дрогнул.
– Забавный тип. В отличие от вас всех с ним всегда было весело. Баррас даже в постели решал государственные проблемы, Бонапарт готовился к очередному сражению, да и ты появлялся с мрачной рожей. А Шарля ничего на свете не интересовало, кроме этого дела.
– Короткий смешок.
– Он каждую минуту меня хотел... Бонапарт должен был приехать ко мне в Милан. Заслуженный отдых после боя. А я умчалась к Шарлю в Геную. Дура, могла потерять все... Ничего не соображала. Как я мучила моего маленького генерала.

– Потом ты с ним встречалась?

– С Шарлем?
– Вызов в голосе.
– Если это называется "встречаться", то да.

– Долго?

– Кончилось само собой... Когда Наполеон возложил мне на голову корону и несколько раз ее поправил, как шляпку, я почувствовала себя счастливейшей женщиной в мире. Я стала образцово-показательной супругой. В Фонтенбло была скука смертная. Император ввел во дворце военный распорядок. Я знала, что он мне изменяет, но прощала ему все. И он любил спать со мной. Если бы не его сволочное семейство, каркающее как вороны, и требовавшее куска пожирнее... Да происки Фуше и Талейрана... Плевала я на них! Если бы я могла родить ему сына, никуда бы он от меня не ушел! И Мария-Луиза, ничтожество, плоскодонка, боялась меня. Ведь Император тайно приезжал в Мальмезон... Ты не знал? Никто не знал. Я не афишировала. Ладно, время твоей прогулки. Good bye, my love!

Я шагал по Вентуре и размышлял о странностях судьбы. Бедный Бонапарт! Перед ним дрожала Европа, а Жозефина ему изменяла с мразью, интендантишкой, заурядным ходоком по бабам. И на Аркольский мост он бросился от отчаяния. Схватил знамя и вперед, под пули! Не героизм, а попытка самоубийства... И ты два столетия был уверен, что она тебя любила больше всех, что не простила разрыва, страдала... и уж потом, когда ей возложили императорскую корону, корона, понятно, перевесила все и всех. Оказалось, не ты был героем ее романа, а Шарль. Интендантик! Тыловая крыса! Знал самый простой путь, чтоб завоевать женщину: с шуточками и прибаутками лез на нее каждую минуту. Вон как осветилось ее лицо, когда ты спросил про Шарля.