Теневая лампа. Книга четвертая

— Да, он так говорил.

— Я тогда спросил, почему о чудесном нельзя рассказывать? Но он ответил, что мне придется немного подрасти и тогда… — Бенедикт посмотрел на мать. — Как ты думаешь. Что он имел в виду?

— Он говорил о Колодце Душ и о том, что там происходит. — Ее взгляд обернулся к дверному проему, где столпились слуги. Не обращая на них внимания, она потребовала: — Расскажи, что произошло после того, как ты говорил с отцом в последний раз.

— Он сказал, чтобы я отвез его туда — в Колодец Душ — но я же не знал, что это такое и где его искать. — Бенедикт смотрел себе на руки. — Он пытался показать на одну из своих татуировок, но… — Его голос дрогнул. — К тому времени было уже слишком поздно — он просто закрыл глаза и умер.

— Он страдал? — спросила мать.

Бенедикт покачал головой.

— Нет. Боли он не чувствовал. Жрецы сделали, что могли, но там была слишком большая травма. — Он виновато посмотрел на мать. — Анен приказал забальзамировать тело и похоронить, но начались беспорядки, и я уже не видел отца после той ночи. — Он сокрушенно покачал головой. — Я бы обязательно сделал, как он сказал, сделал бы все, что угодно. Ты же мне веришь?

— Конечно, Бени, дорогой мой. Я не сомневаюсь, что если целители храма не смогли его вылечить, то больше ничего нельзя было сделать.

— Но зачем он хотел пойти к этому Колодцу Душ? Что это такое?

— Это место великого исцеления — и даже больше, — благоговейно ответила Сяньли. — Туда принес меня твой отец, когда я умирала… умерла от лихорадки.

— Значит, я мог бы его спасти? Если бы я знал, где это место, я мог бы спасти его? — Страдание с новой силой захлестнуло Бенедикта. — Мама! Если бы ты была там, мы бы его спасли?

— Не следует так думать, — твердым голосом ответила Сяньли. — Даже если бы я была там, вряд ли мы смогли бы помочь. Я ничего не помню из того, что там было, я ведь к тому времени уже умерла. Я помню только, как отец переходил из мира в мир. Все, что я знаю о Колодце Душ, мне рассказал он. — Она потянулась к руке сына и сжала ее. — Как бы там ни было, случилось то, что случилось. Теперь уже никто не может помочь.

— Почему? — с болью спросил Бенедикт.

— Потому что твоего отца больше нет, сын мой. Все, что он знал — миры, которые он посетил, места, которые он любил… — Она грустно покачала головой. — Все кончено. Он ушел.

— Ничего не кончено, мама. — Бенедикт встал со стула и сказал: — Подожди минутку.

Он скрылся в соседней комнате и вскоре вернулся со свертком, обернутым льняной тканью и перевязанным плетеным шнурком. Он внес его на обоих ладонях и положил на колени матери, словно священное подношение. Она вопросительно посмотрела на сына.

— Открой, — попросил он.

Сяньли развязала шнурок и сняла ткань, обнажив свиток тонкого пергамента. Она положила его на стол перед собой и развернула. Всего один взгляд… Сяньли вскрикнула и закрыла лицо руками.

— Это?.. — невнятно произнесла она.

Бенедикт кивнул.

— Но как?

— Так получилось. Моей вины тут нет, — сказал он и объяснил, что попросил сделать копию с татуировок отца, но его просьбу неправильно поняли, он же не знал языка…

— В общем вместо копии они принесли мне это.

— Это же его кожа… — проговорила Сяньли, недоверчиво качая головой. — Как они умудрились это сделать?

— Не знаю. Но что сделано, то сделано. — Сын опустился на колени рядом с матерью. — Ты понимаешь, что это значит?

Сяньли протянула руку и осторожно разгладила кончиками пальцев тонкий лист с неровными краями.

— Мама, это значит, что ничего не потеряно. У нас еще есть надежда.

Мать сидела неподвижно, глядя на пергамент на столе. Такая странная, неестественная вещь, вызывающая в равной мере восхищение и отвращение.

— Мама? — окликнул Бенедикт, все еще стоя на коленях рядом с ней.

— Нет, — сказала она со вздохом. — Нет, сын мой. Это часть Артура, и ей нужно позволить умереть вместе с ним.

— Но почему? Я не понимаю.

Сяньли ничего не ответила, продолжая смотреть на то, что осталось от ее мужа.

— Объясни мне, — настаивал Бенедикт. — Почему ты хочешь отказаться от этого? Нам суждено хранить это и использовать. Отец наверняка хотел бы, чтобы мы сохранили его карту и могли продолжать его работу.

Сяньли задумалась. Слова сына звучали странно и то, что он предлагал, как-то неестественно, но вот же оно, лежит перед ней. Чьи-то мысли, намерения и желания не в счет, перед ней запись обо всей работе Артура, бережно сохраненная и пришедшая к ней через время и пространство.

— О, Бени, это опасно, а ты так молод, — наконец проговорила она, и горе снова обрушилось на нее со всей тяжестью. — Это неправильно, это искушение, и мы должны ему противиться. Разве ты не видишь? Результаты его работы представляют опасность для любого, кто ими владеет. Ничего, кроме боли и горя, это не приносит. Ты же видел, что может случиться. — Она тронула сына за щеку и заставила повернуться в себе. — Ты знаешь, это правда.

Бенедикт, не отошедший от потери отца и от обстоятельств его смерти, услышал слова матери, но сдаваться не хотел.

— Да, знаю, но не согласен с тобой. Отец так много перенес и так многому научился, неужели все его труды напрасны? — Он подбородком показал на бледный лист пергамента. — Нет. Он заслуживает большего.

Сяньли долго молчала, глядя на сына.

— Возможно, ты прав, — признала она. — Возможно, мы можем добиться большего. Я хочу попрощаться с мужем так, как принято у моего народа. Я хочу увидеть его могилу, знать, где он похоронен, хочу исполнить долг жены по отношению к мужу.

— Ты хочешь вернуться в Египет?

— Мы оба вернемся в Египет, — решила Сяньли, — и пергамент возьмем с собой. Мы вернем его Артуру. Вот как надлежит поступить. — Она обняла Бенедикта, и какое-то время они держались друг за друга, находя утешение в живом тепле друг друга. — Ты должен мне обещать, Бени, — прошептал Сяньли.

— Конечно, мама.

— Никому никогда не раскрывай секрет работы отца, даже самым близким родным людям.

Сын не отвечал, и тогда она настойчиво повторила:

— Обещай мне, сын мой, — Сяньли отстранилась, чтобы посмотреть ему в глаза. — Я хочу услышать твои слова.

— Жизнью клянусь, — торжественно произнес Бенедикт, — не раскрывать тайну работы отца ни одной живой душе.

Она подняла руку и прикоснулась ладонью к его щеке.

— Решено. Мы вернем Артуру то, что ему принадлежит, и когда мы сделаем это, будем считать, что все закончено.

ГЛАВА 9. Совещание в кофейне