Тени черного леса

Офицер двинулся к майору. Пробыл он там недолго, примерно через полчаса он снова показался на крыльце.

— Оба тут? Пойдемте, поговорим. Разговор будет серьезный. Куда тут можно, чтобы лишние люди не слышали?

Помещений в особняке было много. Солдаты по долгой фронтовой привычке теснились все вместе, превратив гостиную в некое подобие землянки. А другие комнаты стояли пустыми. Вот они и прошли в какую-то из них, которая была то ли будуаром, то ли чем-то подобным. Там стояли маленький столик на гнутых ножках и три столь же манерных стула. А на стене висело громадное старинное зеркало, как уверял Оганес, неимоверной цены. Мельников мельком рефлекторно глянул в него, чтобы проверить, правильно ли сидит на голове пилотка. И усмехнулся про себя. Два офицера и сержант смотрелись в этой кокетливой комнате весьма забавно.

— Садитесь, ребята. Курите, — предложил офицер дружелюбным тоном.

Мельников несколько напрягся. Он настороженно относился, когда незнакомые старшие офицеры заговаривали вот так, панибратски. Нет, одно дело, когда ты со своим командиром день и ночь ползаешь на пузе и ешь из одного котелка. Тогда понятно — субординация несколько отступает на второй план. Но незнакомый капитан, да еще «оттуда»… Мельников не вполне разделял всеобщую нелюбовь фронтовиков к особистам и прочим «органам». Хотя, конечно, никому не нравится, когда вокруг тебя вертятся товарищи, которые вечно что-то вынюхивают. Их бы в окопы — полагали фронтовики. Но знал Мельников и другую правду. Он видел, как сражались эти люди в тылу врага. И как умирали. Да и что бы делали партизаны без присланных с Большой земли диверсантов, специалистов по подрывному делу и прочих подобных товарищей? Так бы и остались плохо вооруженными бандами. И что такое вражеский агент в отряде — Сергей знал. Значит, нужны люди, которые таких гнид ловят. Но все-таки неофициальный тон капитана ему не понравился.

Тот, видимо, это почувствовал — и поспешил рассеять возникшую легкую напряженность.

— Мельников, не переживай. Нам с тобой много придется обсудить. И старшине Копеляну — тоже.

— Старшему сержанту.

— Будет старшиной. Представление, по моим сведениям, уже пошло. Но сначала поговорим о серьезном. Я — капитан НКГБ Константин Еляков.

Ого! Серьезно. Чекисты в армию совались редко. Тут хватало собственных особых служб.

— Мы тут про твои недавние подвиги, лейтенант, уже слыхали. Вот я и приехал кое-что уточнить…

— Про ликвидацию банды мародеров?

— Это меня не волнует. Товарищем, которого ты взял, занимаются те, кому положено. Там ничего интересного. Все, что ты у него узнал на допросе, подтверждается. Обычный предатель. И ведь он даже не убежденный украинский националист, а так — полез по дури не в ту степь. Меня куда больше занимает вся эта история с убийствами немцев. Расскажи-ка все подробно. С самого начала. Да излагай не только факты. Мне интересны и твои наблюдения и мнения.

Слушал он внешне небрежно, покачивая ногой в видавшем виды сапоге, покуривая вонючую немецкую сигарету. Но Мельников, докладывая, все больше проникался уважением к этому чекисту. Лейтенант следил за его глазами — и видел: чекист слушает очень внимательно. И не просто слушает, а сопоставляет то, что слышит, с тем, что знает… Становилось понятно, что его развязность и веселость — только поза. Глаза были очень умные и внимательные.

— Понял, — кивнул Еляков, когда Мельников закончил. — Где теперь этот недостреленный тип?

— В местной больнице. Доктор сейчас ему помощь оказывает… Да что с ним случится? Выживет, не помрет. Этот доктор, конечно, не военный… Но, говорят, дело свое знает.

— Тогда черт с ним. Пока. Так ты говоришь — литовец?

— Не ручаюсь. Но что не немец, точно. В таком положении человек обычно говорит на родном языке. По крайней мере — ругается. А этот именно ругался. Я изучение любого языка начинаю с ругательств. И как послать по-литовски — знаю… Только что он тут делает?

— Это как раз просто. Вы слышали что-нибудь о «лесных братьях»?

Мельников подумал.

— Что-то в госпитале приходилось. Это вроде «партизанки»?

— А тут уж я не понял.

— Местные жители их так назвали… Сталкивались мы с отрядами на западе Белоруссии. Не поймешь, за кого они были. За свободную Белоруссию, в общем. Вроде бандиты, а вроде и не совсем… Но против наших. Не знаю как с немцами, по-моему, они больше с мирными поляками воевали. И с евреями, до которых немцы случайно не добрались. Да и вообще — со всеми, у кого добра побольше.

— Здесь дело серьезнее. Это литовские националисты. На самом-то деле, конечно, — немецкие прихвостни. Кого-то из них обманом втравили в это дело, а другим просто деваться некуда. Под немцами они, как и ваша «партизанка», очень активно истребляли поляков и евреев. Так что теперь им деваться особо некуда. Либо в Сибирь, либо в лес. К ним пристали и кое-кто из немцев, кто так и не понял, что война закончилась.

— Но что им делать на территории Восточной Пруссии? И к тому же… Допустим, кто-то ненавидит Советскую власть. Ладно. Берет ружье и сражается против Советской власти и тех, кто ей помогает. Понятно. Но при чем тут немцы, которых они уложили? Эти господа в любви к нам не замечены… И даже, судя по всему, наоборот, — занимались чем-то очень секретным.

— Вот с этим и будем разбираться. Я думаю, вам не стоит напоминать: все, что вы здесь услышите, — государственная тайна. В случае чего и до трибунала не доживете.

— Не вчера родились, товарищ капитан…

— Не обижайтесь, это я на всякий случай. Эти люди, как вы выяснили, имеют отношение вот к этому…

Еляков достал карту и ткнул пальцем в обширный лесной массив восточнее Зенебурга.

— Черный лес?

— Именно. А ты еще серьезней, чем мне о тебе говорили. Про лес пронюхал… Так вот, об этом самом объекте. Вот именно этим я и занимаюсь. Что там — черт его знает. Потому что проникнуть сквозь тамошние мины пока что не удалось. Нагородили столько… Сплошь мины. Лезть туда по дури не получается. А у нас — как всегда. Забыли про это дело. Но тут началось вокруг этого леса какое-то нехорошее шевеление. А тут вообще — убивать начали. Вот наше руководство и решило попытаться разузнать об этом месте побольше. Поручили это дело мне. А тут как раз у вас началась эта милая история. И раз уж вы вляпались в это дело, то будете мне помогать. На тебя, Мельников, мы давно имеем виды…

Еляков сказал не все. На самом-то деле все было не так просто. В послевоенной Германии дел было выше крыши. Столько, что глаза разбегались, а руки не знали, за что взяться. Ловить военных преступников, искать спрятанные ценности, вывозить технологии… Всего не перечислить. Если бы не начался этот дурдом в Зенебурге, то и на Черный лес махнули бы рукой. Точнее — отложили бы на неопределенное потом. Да теперь хоть и взялись, но как-то спустя рукава. Послали одного Елякова — и велели искать помощников прямо на местности. Благо тут оказался этот разведчик. Нет, так только у нас в России бывает. Смерш из Кенигсберга чуть ли не каждую неделю шлет слезницы наверх — людей не хватает. А у себя под носом пошарить — не хватает мозгов… Ценнейший человек сидит в комендантском взводе и дурью мается. Только потому, что какой-то идиот испугался: он был на оккупированной территории, значит, в чем-то сомнительный [15] . А где еще бывают партизаны? Еляков, прежде чем приехать сюда, собрал сведения о Мельникове. И схватился за голову. Это что же получается! Вроде как приспособили танк, чтобы картошку возить. А в «органах» каждый человек на счету. Разбрасываться такими кадрами — преступление. Он так сказал какому-то начальнику в штабе. Слово «преступление» из уст капитана НКГБ звучало для всяких мелких начальников, как для фронтовика — вой пикирующего «Юнкерса». Так что Еляков мигом получил право брать себе в помощники кого угодно из военнослужащих.

15

Такое отношение капитана НКГБ к коллегам объясняется тем, что Смерш, военная контрразведка, являлась конкурирующей организацией.

— Товарищ капитан, можно вопрос? — сказал Мельников.

— Конечно.

— Я все не могу понять. Почему люди из Смерш не вычислили этих троих немцев? Только потому, что у них какие-то там специальные документы были?

— Да какие специальные документы? В них сказано, что они были инженерами на мелкой гражданской стройке в Алленштайне. Скорее всего — липа. С этим мы еще будем разбираться, кто там липу делает. А не вычислили этих герров — потому что раздолбаи, мягко говоря. Они как работали? Эсэсов искали, членов нацисткой партии, людей призывного возраста. А особо глупые — и членов «Гитлерюгенда» шерстили. А у них поголовно вся молодежь была в «Гитлерюгенде»… Ну, и в итоге столько себе на голову работы навалили, что на тех, кто за пределами этих рамок, они уже не обращали внимания. Не призывного возраста человек? Нет сведений о членстве в нацисткой партии? Свободен. К тому же им все больше Кенигсберг и вообще север интересен. А южная часть Восточной Пруссии по определенным причинам — не очень.

— Товарищ капитан, а почему просто не взглянуть, что в этом лесу?

— Ага. Ты думаешь, что если я капитан НКГБ, то я царь и бог? Я вот приду к армейскому начальству и скажу — дайте мне два батальона саперов, любопытно мне, что там в этом лесу. Таких полномочий мне никто не давал. Ты в Кенигсберге бывал?

— Два километра не дошел.

— Может, и побываем. Там столько мин… И я буду просить саперов. К тому же пока что нам интересен не сам объект, а те, кто вокруг него возятся. На «Вервольф» это как-то не очень похоже.